Сегодня мы в гостях у известного российского искусствоведа с мировым именем, исследователя творчества Казимира Малевича и Наталии Гончаровой – Елены Баснер. 11 февраля в Петербурге начался судебный процесс, на котором Елена Баснер оказалась в роли обвиняемой. Она обвиняется по статье 159 УК РФ, подразумевающей наказание за мошенничество, совершенное группой лиц в особо крупном размере. Как явствует из обвинения, якобы Елена Баснер совместно с неким Михаилом Аронсоном, который сейчас объявлен в федеральный розыск, участвовала в продаже петербургскому коллекционеру Андрею Васильеву за 250 000 долларов картины известного художника 20-го века Бориса Григорьева под названием «В ресторане». Причем обвинители заявляют, что Елена Баснер знала и о том, что картина поддельная, и о том, что оригинал ее хранится в запасниках Русского музея.
Эти обвинения в адрес известного искусствоведа, ее арест 31 января 1914 года вызвали мощную протестную реакцию общественности. Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский назвал арест Баснер «плевком во всю интеллигенцию России» , а под подписались более 2000 человек: искусствоведов, художников, писателей, деятелей культуры из многих стран мира.
Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский назвал арест Елены Баснер «плевком во всю интеллигенцию России»
Адвокат Елены Баснер попросила меня не касаться в нашей беседе вопросов, обсуждаемых в суде. Мы согласились с этим требованием по двум причинам. Во-первых, нам для объективности пришлось бы брать интервью еще и у коллекционера Андрея Васильева, потом – у адвокатов двух сторон, то есть практически пытаться ретранслировать судебный процесс, что, конечно нереально. И во-вторых, это нереально из-за продолжительности нашей передачи, которая просто не смогла бы вместить такой объем информации. Так что наша беседа с Еленой Баснер получилась такой, какой получилась. Впрочем, если кто-то хочет узнать подробности этого уголовного дела, то он может почитать единственное интервью , которое искусствовед Елена Баснер накануне суда, сразу после того, как был отменен ее домашний арест и запрет на разглашение подробностей дела, дала журналисту по этому поводу - известному петербургскому журналисту Михаилу Золотоносову, который для объективности взял интервью и у коллекционера Андрея Васильева.
Вообще-то, Елена Баснер интервью не дает. Я был вторым журналистом после Михаила Золотоносова, с которым она согласилась встретиться. В своей старинной, небогатой, без излишеств квартире обаятельная Елена Баснер выглядела, конечно, совсем не так, как в суде.
- Елена, как вы пришли в Русский музей?
Елена Баснер: В 1978 году я пришла работать в Русский музей - после того, как закончила Академию художеств. Пришла уже с каким-то твердым, пылким юношеским интересом к тому искусству, которое нам в Академии тогда совершенно не преподавали, о котором мало говорили. Это – искусство так называемого русского авангарда. И у меня были замечательные учителя в этой области. Прежде всего, хочу назвать Евгения Федоровича Ковтуна, совершенно самозабвенного исследователя и хранителя очень многих знаний в этой области. Он всё добывал сам, по крохам, так что это было вдвойне, втройне ценно. Я до сих пор считаю его своим учителем. С той поры я занималась этим. В то время некоторые мои коллеги, сегодня деятельно занимающиеся этой областью искусства, говорили мне: «Да ты с ума сошла! Да ты занимаешься чем-то, что никогда не будет востребовано!». А потом, в середине 80-х годов, когда всё лучезарно изменилось, появились изумительные перспективы. К тому времени я уже лет десять занималась этим материалом, и всё оказалось востребованным. Начались первые выставки… Всё это я сейчас вспоминаю с таким сложным и сладким чувством…
- Какими художниками Вы занимались?
В середине 80-х годов, когда всё лучезарно изменилось, появились изумительные перспективы
Елена Баснер: В 1988 году состоялась первая большая объединенная выставка Казимира Малевича. Я была ее куратором с российской стороны, а с американской – Анжелика Руденстайн. Сперва мы начинали это сотрудничество со Stedelijk Museum в Амстердаме (Музей современного искусства). Это была огромная работа по восстановлению в полном объеме наследия Малевича, чрезвычайно интересная работа, которая вылилась в последующую мою атрибуционную работу по передатировке огромного пласта его живописного наследия, по доказательству того, что на самом деле это было создано художником в поздние годы, в конце 20-х - начале 30-х. Сейчас я могу очень долго говорить об этом. А тогда были именно эти выставки: здесь, в Ленинграде, затем в Москве, потом в Амстердаме, потом эта выставка на следующий год поехала в Лос-Анжелес, в Вашингтон и Нью-Йорк. Это было для меня огромное событие. Участие в конференциях… Но, кроме того, и первая выставка Василия Кандинского, и первая выставка Ольги Розановой , и многие другие… Но начинается это все с 1980 года, с первой выставки Михаила Ларионова, над которой мне тоже посчастливилось работать вместе с Евгением Федоровичем Ковтуном и Глебом Геннадиевичем Поспеловым. Это был, наверное, самый счастливый период моей музейной работы - замечательный!
- Елена, а как получилось, что Вы ушли из Русского музея?
С огромной благодарностью вспоминаю тот период, потому что мы тогда организовали и создали небольшой музей – Дом Матюшина
Елена Баснер: Вы знаете, для какой-то публикации, которая готовилась уже после моего ухода из музея, у меня попросили автобиографию. А я не знала, как объяснять мой уход, и написала: «по причинам, которые до сих пор мне остаются неизвестными, я ушла из Русского музея». Какие-то причины мне, конечно, известны, но я не хочу сейчас это выплескивать. А, кроме того, очень многое сейчас кажется таким несущественным, таким мелочным. Но тогда всё это было болезненным, очень многое из того, что происходило в музее, мне не нравилось. В общем, я решила уйти. Но, наверное, это было в моей жизни очень существенным водоразделом. Какое-то время я поработала в Музее истории Санкт-Петербурга. С огромной благодарностью вспоминаю тот период, потому что мы тогда организовали и создали этот небольшой музей – Дом Матюшина , к которому я испытываю самые нежные чувства. Очень люблю этот музей. Очень люблю приходить туда на выставки и просто так - встречаться с сотрудниками. Это – частичка моей жизни, очень для меня дорогая.
А после Дома Матюшина меня нашли представители шведского аукционного дома Bukovskis, имеющего дочернее предприятие в Хельсинки, и пригласили на работу. Я когда-то с ними сотрудничала, но только на разовых мероприятиях. А тут они мне предложили контракт, и я стала работать с ними. В какой-то мере это всё изменило. С одной стороны, ко мне вернулось, пожалуй, самое ценное, что было в моей профессиональной практике - это работа непосредственно с вещью, с произведением искусства. И я подходила к этому уже на новом, научном уровне. Достаточно сказать, что мы вместе с друзьями, которые мне помогали, создали потрясающую компьютерную базу данных по всем иллюстрированным изданиям. Это позволяет сразу получать данные о любом художнике, о том, что и где из его наследия воспроизводилось. Эта программа объединяет и все каталоги художников. Была сделана такая колоссальная работа! Огромнейшая пересъемка старых иллюстрированных изданий, необъятного количества старых каталогов. Это очень помогало мне в работе. И это была работа с материалом. Я это очень ценила. А с другой стороны, разумеется, - я все-таки 25 лет проработала в музее – я была и оставалась человеком музейным. А здесь это было фактором не то чтобы мешающим (так мне не говорили), но – «избыточным». Мол, вы столько времени потратили на такую-то картинку, нашли ее в каталогах, нашли ее воспроизведение, нашли то-то, то-то, то-то, а она стоит-то всего полторы тысячи евро, и, вообще, кому всё это было нужно? Может быть, это и деформировало мою профессиональную ориентацию, не знаю. Я сейчас думаю над этим. Но, работая в аукционном доме, я поняла, какой лавиной сфальсифицированных произведений окружена вся эта область.
- Это касается только русского искусства?
Работая в аукционном доме, я поняла, какой лавиной сфальсифицированных произведений окружена вся эта область
Елена Баснер: Ну, я же занималась русским искусством, я не могу сказать, насколько часто в мире подделывают Рембрандта или Рубенса. Наверное, тоже подделывают. Но с русским искусством - это катастрофический масштаб! Это что-то немыслимое! Такая бездна фальшивок! Много фальшивых вещей, удостоверяемых очень уважаемыми людьми. Но я им говорила, что не могу разделить их мнение. В общем, перечислять можно долго, много было различных случаев, но я всё искала какой-то объективный принцип определения подделки. Ко мне же часто обращались по поводу того, что называется беспредметным искусством. Например, картины той же Ольги Розановой или Любови Поповой …
Вот, например, архитектоника Поповой. Я же вижу, что это – фальшивка, подделка. Начинаю говорить, но у меня не хватает аргументов. Я говорю: «Вялая композиция». Мне отвечают: «Ничего не вялая». Я говорю: «Нет внутренней логики. Нет внутренней сопряженности элементов». Мне отвечают: «Прекрасная внутренняя логика. А про сопряженность элементов и говорить нечего, зашкаливает». Понимаете? То есть у меня не было того, что я потом назвала «неубиенным аргументом». И здесь мне очень помогло общение с замечательным историком русского авангарда (и химиком по первому образованию) Андреем Васильевичем Крусановым. Когда я ему пожаловалась, что не знаю, где искать нужные слова, он сказал: «Так вы их и не можете найти. Это ваше личностное знание, которое не передается за одну минуту. Для того, чтобы видеть, что есть что, нужен весь ваш тридцатилетний личностный опыт». Я попросила его подумать, нет ли какого-нибудь принципа определения подделок. Прекрасно помню, как мы встретились в кафе, и он мне поведал, что, как ему кажется, такой принцип есть. С 1945 года всё, что существует в природе: почва ли, чай, который мы пьем и т.д., - во всем этом сохранились следы техногенных изотопов, которых не существовало до начала ядерных испытаний. И дальше начался самый интересный период - период исследований крошечных кусочков, точечных кусочков, «выкрошек», снятых, естественно, не с «лица» картин. Начинали мы с современных работ. Я ходила по творческим мастерским, просила крошечки с произведений 80-х, 90-х годов. Друзья-художники очень охотно мне это давали. Все очень интересовались этим методом. И все замеры нам показывали наличие этих изотопов: цезия-137 и стронция-90. Это такие индикаторы. Потом перешли на исследование таких же образцов, «крошечек» с произведений старой живописи. Тут я тоже просила знакомых реставраторов собирать «крошечки» в пакетики. Наш метод показал, что эти образцы - чистые. Эти изотопы не обладают проникающей способностью. В застывший, полимеризованный красочный слой эта радиация не проникает. Такая была интересная работа! Она продолжалась долго. Потом мои западные коллеги рекомендовали мне обязательно патентовать этот метод. Я начала процесс патентования. Все зарабатываемые мною деньги уходили на этот процесс.
Кстати, этот радиоизотопный метод очень действенен в отношении именно русского авангарда, потому что в 20-е, 30-е, 40-е и 50-е годы русский авангард не подделывался. Отдельными штрихами это началось, наверное, в 60-е годы - может, на Западе, где прошли первые выставки Малевича, Ларионова, Гончаровой? Но это были такие точечные вкрапления, наивные подделки, которые легко и сразу распознаваемы. Вал подделок пришелся уже на 80-е и 90-е. А в эти годы уже все было заражено теми самыми техногенными изотопами. В каком-то смысле этот радиоизотопный тест для произведений русского авангарда – панацея. Если вещь – чистая, без изотопов, то она уже авторская, ведь невозможно себе представить, чтобы кто-нибудь подделывал Надежду Удальцову или Ольгу Розанову, Алексея Моргунова или Александра Родченко в 20-е или 30-е годы. Это лишено смысла. Это – исторический нонсенс. А вот с вещами того же Ильи Репина, Ивана Шишкина. Ивана Айвазовского, - я полагаю, что тут радиоизотопный тест был бы хорош для начала исследования, для того, чтобы сперва можно было убедиться, что вещь – не «новодел», а потом уже вести дальнейшие исследования: сравнение палитры, исследование в инфракрасной области спектра, в ультрафиолете. Все методики остаются, тест их не замещает. Если бы всё было поставлено на разумную основу, то при помощи этого теста можно было бы вычистить рынок от подделок. Но я боюсь, что этого как раз очень не хотят. Наверное, я была очень наивна, когда считала, что тот же аукционный дом будет в этом заинтересован. Нет. Это оказалось никому не нужно: ни здесь, ни там, за границей.
- А что можно предпринять для того, чтобы подделки прекратили появляться? Использовать ваш тест?
Елена Баснер: Нет. Этот тест сейчас недействителен, даже в отношении этой пресловутой картины Бориса Григорьева, которая мне стоит столько крови и стольких лет жизни. В отношении картины «В ресторане» это невозможно потому, что это – смешанная техника, темпера, а она не возьмется. И подделывают как раз в огромной степени графику, темперу, акварели, все такие техники. А потом, как с этим бороться? Я не представляю. С одной стороны, Фонд наследия Шагала в Париже, по-моему, добился юридического права на уничтожение того, что они считают фальшивками. Я говорила с Мерет Мейер (внучкой Шагала), и она подтвердила, что они добились права уничтожать неподлинные картины Шагала. А я так похолодела и подумала: «А вдруг из десяти неподлинных картин будет уничтожена одна подлинная?». Эксперты ведь тоже ошибаются. У меня всегда было такое ощущение, что эксперт, конечно, может ошибиться. Но насколько эта ошибка поправима или непоправима? Я и над этим сейчас размышляю. Как можно с этим бороться? Отлавливать в каждом случае, доискиваться до …кого, собственно? До человека, который это сделал? Так это, по-моему, «ищи ветра в поле». Я не знаю. Я не очень понимаю, как вести эту борьбу. В свое время, когда эта методика у нас была уже разработана и прошла тестирование на достаточно большом количестве материала (было сделано порядка трехсот тестов и был очень высокий показатель результативности, приближенный к 100%), я обращалась к Михаилу Ефимовичу Швыдкому, предлагала ему этот метод, думала, что государство должно быть в этом заинтересовано. Он сказал «нет», сказал, что это может быть интересно только частному предпринимательству. Что дальше? Обращаться к частному бизнесу? Эти люди – не энтузиасты, как мы с Андреем Крусановым, которым всё интересно. Это люди бизнеса. Они просчитывают, что они будут с этого иметь, и понимают, что с этого они будут иметь, прежде всего, колоссальную головную боль и непонятно что еще в дальнейшем. По-моему, так. Это, знаете, все равно что бороться с мировым злом, «схватиться с морем бед».
- Елена, а что бы вы могли посоветовать экспертам-искусствоведам?
Я отказываюсь отныне продолжать свою профессиональную деятельность. Всё. Никогда больше не возьму в руки картину
Елена Баснер: Вы знаете, я все-таки скажу. Я отказываюсь отныне продолжать свою профессиональную деятельность. Я отказываюсь. Всё. Никогда больше в руки не возьму картину. Я найду, чем заниматься. Я, возможно, буду заниматься переводами профессиональной литературы. Ни за что, ни при каких обстоятельствах я к этому не вернусь. Я вспоминаю статью Михаила Пиотровского, которую он написал в феврале минувшего года. Я ее очень внимательно прочла. И мне очень многое стало ясно, поскольку он пишет о том, что существует область последовательного, обстоятельного, академического изучения произведения искусства, и результатом этого является научная атрибуция, то есть приведение этого произведения в определенный круг творчества определенного художника, установление и подтверждение авторства, котировки и т.д. То есть это – нормальная, спокойная научная работа. К этому кругу я принадлежала. Существует круг артрынка, и волею судьбы я была туда вброшена, хотя еще и не понимала этого. Я думала, что я еще занимаюсь тем, чем занималась, хотя уже стало понятно, что этот аукцион находится на грани совмещения этих двух кругов: академического и дилерского. И я старалась сохранять профессиональное чувство. Но все более и более я понимала, что каждодневное обращение в аукционы (когда я там бывала: и в Стокгольме, и в других городах) огромного количества людей смешивало мои представления. Может, я - человек внушаемый. Как трудно сохранить спокойное, выверенное отношение! Практически невозможно, потому что от тебя требуют: «Скорей, скорей, иначе клиент уйдет в следующую дверь, в другой аукционный дом! Елена, решайте скорее и, желательно, здесь!». «Но мне нужно хоть какое-нибудь время - посмотреть литературу, оригиналы! Я не могу сейчас, сходу…». «Нет! Нет! Решайте!». Я попала в другой круг, но получилось так, что я никак его не принимала своей прежней сущностью. И, надо сказать, я этот мир возненавидела еще до этой моей истории. У меня было такое ощущение, что он меня исторгает, он сам меня изгоняет. Этот «прокол» на Григорьеве, который я совершила, или еще какой-то… Как будто этот мир меня не терпит... Я, так или иначе, была бы исторгнута из этого мира. Я его ненавижу. И он мне отплатил с лихвой, той же монетой. У меня такое ощущение внутри. Я даже не буду искать каких-то конкретных причин или конкретных лиц, я не знаю и не буду гадать. Но ощущение того, что этот мир меня отверг, оттолкнул, - это ощущение есть. И тут я скажу: ну, и слава Богу! Я больше туда не хожу. Ни при каких обстоятельствах. Всё.
«В парижском кафе»
10 июля 2009 года известному питерскому коллекционеру Андрею Васильеву позвонил его знакомый Леонид Шумаков и предложил ему картину знаменитого русского импрессиониста Бориса Григорьева «В ресторане» (вариант: «В парижском кафе»). Картина, по словам Шумакова, была из коллекции генерала Тимофеева, к которому она, в свою очередь, попала из коллекции русского собирателя авангарда начала XX века, издателя, купца, банкира и библиографа Александра Бурцева, расстрелянного в 1938 году, а к Бурцеву - непосредственно от автора.
Андрей Васильев, врач-психиатр по образованию, начал собирать российский авангард еще в 1970-х. Диссидентом он, собственно, не был, но друзей-диссидентов имел, отказался давать показания на процессе Мейлаха и получил четыре года лагерей. В лагере он написал (никого не заложив) открытое письмо с признанием вины, и поскольку уже был Горбачев, вышел. Коллекция Васильева весьма литературо- и историкоцентрична. «Пейзажи и баталии меня не интересуют, - говорит Андрей Васильев, - а Бурцев - мой герой».
В тот же день Шумаков переслал Васильеву фото картины и другое фото - ее же, из дореволюционного издания В.Л. Бурцева «Мой журнал для немногих». На фотографиях были незначительные отличия, но это было обычное дело, учитывая качество дореволюционной ретуши.
Вещь Васильеву понравилась, он ее купил за 250 тысяч долларов.
Экспертизы он не делал. «Я сам себе эксперт», - говорит Васильев.
Вас, может быть, это удивит, но в узком и закрытом мире профессиональных коллекционеров главное в картине - это ее провенанс, то есть происхождение.
В данном случае оно было безупречно, как у английской королевы: Васильев хорошо знал покойного Тимофеева, знал, что тот и в самом деле купил многие вещи из собрания Бурцева. Те, кто задумал аферу, прекрасно знали не только всю подноготную весьма закрытого мира коллекционеров, но и личные вкусы Васильева.
В марте 2010 года картина поехала в Москву на выставку русских художников, работавших в Париже. Это тоже обычная история: купив картину, коллекционер начинает ее выводить в свет. Тут-то Васильеву и позвонила сотрудник Центра Грабаря, Юлия Рыбакова, и сказала, что эта вещь у них была, и они ее признали подделкой.
«Это невозможно! Я ее купил в Питере прямо из дома! Это домашняя вещь!» - «Извините, там химанализ». Краски в картине были использованы такие, каких не было в начале века.
Андрей Васильев поехал к Шумакову и спросил, откуда к нему попала картина. «От Елены Баснер». Елена Баснер - известнейший искусствовед, эксперт аукционного дома Bukowskis, и Васильев с Баснер знакомы тридцать лет. Последние несколько лет они по очень весомой причине не общались. «О боже мой! Но вы же сказали, что это домашняя вещь!»
Андрей Васильев поехал к Баснер с тем же вопросом: откуда вещь? Елена Баснер отказалась отвечать на вопрос о происхождении вещи, но при этом прибавила, что вещь настоящая и она в ней уверена. «Поймите, вы не оставляете мне шанса, я буду вынужден обратиться в полицию». - «Обращайтесь».
После того как Васильев обратился в полицию, в «антикварный» отдел во главе с полковником Кирилловым, Елену Баснер вызвали на допрос, на который она пришла вместе с влиятельным адвокатом (бывшим следователем) Ларисой Мальковой. На допросе она сказала, что картину ей привез житель Таллина Михаил Аронсон .
В полиции дело посчитали исчерпанным (в неформальном порядке Васильеву объяснили, «вы никогда не выйдете за пределы района»), но Васильев уже впал в расследовательский зуд.
Он поехал в Таллин и выяснил, что Михаил Аронсон - отпетый уголовник. Он сидел за разбой, кражу и наркотики, а в четвертый раз дело о его соучастии в заказном убийстве развалилось.
Трижды судимый Михаил Аронсон охотно подтвердил слова Баснер и написал собственноручное заявление в Выборгский районный суд, что картина досталась ему от бабушки Геси Абрамовны, проживавшей в Петербурге, и что да, он передал ее для продажи эксперту Баснер (телефон которой он нашел, по его дальнейшим объяснениям, на сайте аукционного дома Bukowskis).
Это было неправдой, потому что к этому времени Васильев разыскал оригинал, с которого писали фальшивку. Он хранился в Русском музее, и попал туда отнюдь не из коллекции генерала Тимофеева, а из завещанной музею коллекции профессора Окунева. Картина никогда не выставлялась, но в 1980-е описывалась в каталоге. Редактором каталога была Елена Баснер.
Понятное дело, что никаким уголовником Аронсоном в этой афере и не пахло. А пахло организованной группой лиц, имеющей доступ в закрытые фонды Русского музея (иначе как получить доступ к ни разу не выставлявшейся картине?!), прекрасно осведомленной о ситуации на закрытом рынке искусства и уверенной в своей безнаказанности, влиятельности и возможности замять следствие. И эта группа не просто связана с криминалом, а связана с ним так плотно, что может убедить уголовника Аронсона дать заведомо ложные показания и быть уверенной, что Аронсон ее не сдаст, даже если ему придется сидеть.
В сущности, единственной ошибкой этой группы было то, что они продали фальшак не лоху и не менеджеру из госкорпорации, а известному коллекционеру, и вдобавок, когда все вскрылось, отказались возвращать деньги. Видимо, привыкли к безнаказанности. Это была ошибка: Андрей Васильев оказался упорным человеком. Побившись впустую четыре года (следствие блокировали и там, и там), он напросился этим летом на прием к Бастрыкину, приехавшему в Питер. И дело завертелось.
На мой вопрос, почему г-жа Баснер не назвала Андрею Васильеву имя владельца картины сразу, ее адвокат Лариса Малькова ответила: «А почему она должна была это делать?» На мой вопрос, почему первоначально провенансом картины называлась коллекция Тимофеева, Лариса Малькова объяснила, что в свое время г-жа Баснер видела коллекцию Тимофеева, и в ней среди прочих - эту картину Григорьева.
«Впоследствии, когда она навестила Киру Борисовну, - сказала Лариса Малькова, - оформлявшую работы в Русский музей, она этой картины не увидела, и в ответ на ее вопрос та сказала, что есть еще наследники. Поэтому когда Аронсон пришел к ней и, не называя имени, сказал, что это из очень хорошей ленинградской коллекции и что эта картина осталась как часть наследства родственников, она по ассоциации подумала, что это та же самая картина».
На мой вопрос, не кажется ли ей, что вся эта история выдумана от начала до конца и Аронсон просто не был в это время в Питере, адвокат Малькова возмутилась: «Откуда у вас такие сведения?»
Когда я спустя несколько дней перезвонила адвокату Мальковой, чтобы уточнить, имела она в виду коллекцию Тимофеева или все-таки Окунева (Кирой Борисовной звали как раз дочь Окунева), г-жа Малькова бросила трубку. «Вы настолько необъективный человек, что я не хочу с вами разговаривать», - сказала она.
В любом случае дела это не меняет: трудно понять, как г-жа Баснер могла счесть принадлежащей кому-то вещь, которая в это время лежала в Русском музее и описывалась там самой Еленой Баснер.
Елена Баснер
31 января Елену Баснер арестовали. (Андрей Васильев уверяет, что с того момента, когда делом занялись следователи Бастрыкина, он не знал, что происходит, и никакого СИЗО для Баснер не хотел.) Арест этот вызвал ужасное возмущение либеральной общественности, в целом сводившееся к тому, что дочка композитора, написавшего «С чего начинается Родина», в принципе не может быть преступницей. «Это оскорбление всей интеллигенции», - заявил глава Эрмитажа Михаил Пиотровский, а петиция в защиту г-жи Баснер собрала больше тысячи подписей.
Довод о том, что титулованный эксперт и дочь композитора не может быть причастна к афере по определению - конечно, убийственно логичен, но, к сожалению, тут есть неприятное обстоятельство, которое, собственно, и делает дело Елены Баснер (которую тем временем перевели под домашний арест) знаковым и важным.
Российский рынок искусства переполнен подделками. «На рынке 7% - подлинники, остальное - подделки», - считает владелец галереи «Триумф» Емельян Захаров, пошедший в крестный поход против фальшивок, гробящих его бизнес. Совладелец Альфа-Банка Петр Авен, который считается в узких кругах не только коллекционером, но и экспертом номер один, считает, что подделок меньше - 20–30%.
Но у Авена есть особенность - ему перестали носить фальшак, потому что он его забирает и отдает в полицию. Поэтому русские к нему с фальшаком не пристают, а из-за границы он как минимум два раза в год получает предложения. «История всегда одна и та же, - говорит Петр Авен. - Мне присылают, я говорю, что это подделка. Они возмущаются. Я предлагаю сделать экспертизу в Лондоне, в Третьяковке. Тогда они исчезают».
Я держу в руках «Каталог подделок произведений живописи», издаваемый формально - Росохранкультурой, а на деле - Владимиром Рощиным, уникальным энтузиастом, бывшим спортсменом и бизнесменом, увлекшимся этим неблагодарным занятием после того, как в начале 90-х в Берлине ему заплатили долг старинными русскими иконами, украденными в Ярославле. Вместо того чтобы продать иконы дальше, Рощин повез их в МУР, и его приняли за ненормального, когда он позвонил по сотовому и сказал, что у него в машине иконы на миллионы долларов, и перезвоните, пожалуйста, потому что деньги на телефоне кончаются.
В каталоге - пять частей, и в них 960 (!) картин на сотню миллионов долларов, причем подделанных только одним способом.
На западноевропейском аукционе, не из самых знаменитых, покупают картину европейского художника конца XIX - начала XX века: к примеру, на аукционе Брюна Расмуссена в Дании в июне 2004 года покупают картину Эдварда Петерсена за 17 тыс. евро, ретушируют (например, с картины Петерсена была стерта женщина в европейской одежде) и продают как русского художника, в данном случае - как работу Иосифа Крачковского.
«В 17-м году все российское искусство было национализировано и попало в музейные фонды, - говорит Емельян Захаров. - Соответственно, когда через 70 лет началась частная собственность, то насыщенность русского рынка национальным искусством оказалась ниже, чем в любой другой стране, а цены - выше».
Понятно, что рынок подделок не может работать без коррумпированных экспертов. Надо быть очень высоким профессионалом, чтобы знать, что купленного на аукционе Neumeister фон Лангенманте можно выдать за Кустодиева, а купленного на Bukowskis Скиргелло - за Репина. И конечно, нужны еще люди, чтобы стереть лишнее, добавить недостающее, пририсовать подпись.
Каталоги Рощина (еще он издает каталоги украденных картин, «краданины», и украденных орденов) пользуются огромным спросом. «Знаете, куда их сразу везут? В администрацию президента, в Думу и Совет Федерации, в «Газпром», в ЛУКойл», - смеется Рощин. Их можно видеть на его сайте stolenart.ru.
Много раз Рощину звонили и умоляли его изъять из каталога ту или иную картину, требовали, грозили. Ведь картины часто дарят на день рождения, картинами дают взятки. И люди, которые давали взятку, честно заплатили свой миллион в салоне - они-то думали, что картина подлинная.
Каталоги Рощина произвели переворот в жизни многих людей. Один дилер, к примеру, разорился. У него была дача, машина, жена, дом на Рублевке - сейчас не осталось ничего. Он был вынужден продать все, когда покупатели его картин потребовали вернуть деньги, в качестве залога похитив жену.
В другом случае один крупный коллекционер, по происхождению - чеченец, просмотрел каталог Рощина и никого воровать не стал. Он просто позвал шофера, тот погрузил картины в машину и вывалил их на пороге дома дилера. Деньги прислали сразу.
Организаторы афер действуют с размахом: они могут потратить несколько десятков тысяч евро, чтобы с размахом издать роскошный каталог художника, в который «засунута» фальшивка. Разумеется, такие каталоги тоже составляют эксперты. Сливки художественного общества. Безупречные интеллигенты.
«За двадцать лет я купил две поддельные картины, - говорит Петр Авен, - через аукцион, и они висят у меня как памятник собственной глупости. После чего я ни одной картины без провенанса не покупаю. У меня есть масса историй, когда меня пытались обмануть. Например, приносили Сарьяна с бумагой, что эта картина из дома Сарьяна. Я проверяю: все правильно, эта картина из дома Сарьяна, но это была работа одного из его учеников».
До публичного скандала дело доходило редко, но в тех немногих случаях, когда он становился публичным, иногда упоминается имя Елены Баснер. Один из моих собеседников, московский коллекционер, имя которого я не называю по его просьбе (хотя дело это широко известно в узких кругах), купил в конце 2007 года на аукционе Bukowskis за 40 тысяч евро картину известного символиста Николая Сапунова. «Была отметка, что Елена Баснер подтверждает эту работу», - рассказывает коллекционер. Картину привезли в Россию, сделали экспертизу, сначала у «Артконсалтинга», потом в ГосНИИРе - картина оказалась ненастоящая.
«Мы послали все эти документы Bukowskis, - говорит мой собеседник, - они в ответ прислали к нам экспертом Баснер. Она посмотрела и сказала, что картина не вызывает у нее сомнений». Более того, г-жа Баснер сделала «свою» химию, и эта ее экспертиза, показала, что все нормально!
Экспертиза, привезенная из Питера Еленой Баснер, была раскритикована в ГосНИИРе в пух и прах, но за обменом письмами с Bukowskis прошло два года, и деньги возвратить было невозможно. «Они специально затягивали срок», - продолжает мой собеседник. На вопрос о провенансе картины Bukowskis отказался отвечать, сказал, что это коммерческая тайна. Уголовное дело тоже не имело перспективы. «У Елены Баснер плохая репутация», - отмечает Петр Авен.
Спустя два года после этой истории мой другой собеседник - Виктор Шпенглер - тоже купил поддельную картину с экспертизой Елены Баснер. Это была картина Мартироса Сарьяна «Вид на гору Арарат», и он заплатил за нее 120 тыс. долларов. По словам дилера, картина принадлежала армянской семье, купившей ее непосредственно у Сарьяна. Когда московские эксперты признали картину подделкой, дилер, вопреки договоренностям, отказалась возвращать деньги. Виктор Шпенглер обратился в суд, но проиграл по поистине фантастическому обстоятельству, много говорящему о степени безнаказанности поддельщиков, а именно - суд признал картину подлинной. «Почему-то суд не принял во внимание ни экспертизу Третьяковки, ни экспертизу Центра Грабаря. Он принял во внимание только экспертизу Русского музея. А согласно Русскому музею, эта вещь подлинная», - говорит Виктор Шпенглер.
Впрочем, он не предъявляет никаких претензий к Елене Баснер и винит только дилера, не выполнившего договоренности. «Мне неприятно, что на искусствоведа заведено уголовное дело, - говорит он. - Каждый имеет право на ошибки. Меня обижает, когда говорят, что в России сейчас сплошные подделки». Виктор Шпенглер сам в ближайшее время открывает центр экспертиз.
Владимир Рощин находит такую позицию странной. «Да, - говорит он, - эксперты ошибаются, но почему некоторые эксперты ошибаются так часто? На Западе, если эксперт два раза за год ошибся, его исключают из экспертной лиги, а у нас?» В конце концов, все 960 картин, опубликованных в рощинском «каталоге подделок», получили заключения экспертов, и не менее высокопрофессиональные эксперты (если это были не одни и те же люди) были нужны, чтобы с самого начала отобрать их на аукционе.
А ведь эти 960 картин, напомню, - это только узкая часть рынка подделок. Это только западноевропейские художники рубежа веков, выданные за русских современников. Ни поддельный Григорьев, ни поддельный Сарьян, ни поддельный Сапунов в это число не входят. Представляете, что висит на самом деле на стенах менеджеров «Роснефти» или «Газпрома»?
На российском рынке - рынке понтов - ходят огромные шальные и непрозрачные деньги, а какие понты круче искусства? Есть спрос - появилось и предложение. Рынок фальшивых картин приобрел не меньший размах, чем рынок фальшивых диссертаций. Сложно ожидать, что в стране, где продается и подделывается все, искусство избегнет общей участи. Увы, коррупция на рынке искусства вполне интегрирована в другие виды коррупции: уверенность аферистов в собственной безнаказанности, суды, признающие фальшивые картины подлинными, и возможность организовать фальшивую химическую экспертизу, не говоря уже о серийных ошибках «именитых экспертов», говорят сами за себя.
В итоге рынок понтов «встал». Люди не рискуют дарить взятку, которая потом окажется фальшивкой. Рассказывают, что когда этим летом в Москву прибыли люди покупать подарки на день рождения президента Казахстана Назарбаева, то они специально имели инструкции не покупать картин. Раньше Назарбаеву картины дарили весьма часто, и, говорят, часть их, увы, оказалась из рощинского каталога.
В большинстве случаев покупатели понтов не обращаются в полицию. Они предпочитают улаживать отношения неформальным способом. Случай Васильева является уникальным потому, что он позволяет сдвинуть дело с мертвой точки.
Если следствие проявит настоящую настойчивость, то оно сможет добраться не только до периферии афер, но и до главных организаторов. Ведь понятно, что хотя количество подделок очень велико, количество групп, которые могут этим заниматься, достаточно ограничено. Вряд ли это всего одна группа людей, но вряд ли их также больше трех-четырех: этот вид мошенничества требует слишком специфических навыков, глубокой образованности и хорошей интегрированности в суперзакрытый мир коллекционеров и дилеров.
Андрей Васильев
Газета обратилась за комментариями к участникам скандального дела
Андрей Васильев: «Мне кажется, Баснер кого-то выгораживает»
В контексте уголовного дела есть две даты, которые имеют, по-моему, особенное значение: в 2007 году Елена Баснер заказала в отделе редкой книги РНБ экземпляр «Моего журнала для немногих» Бурцева за 1914 год и сделала фото этой работы, которая в журнале называлась «В ресторане». А в феврале 2009 года некий человек принес в Центр имени Грабаря ту самую работу, которую мне потом продали, и оставил ее там на экспертизу. Экспертизу делали почти четыре месяца, это оказалась подделка, но человек, забиравший картину 18 июня, отказался взять официальное заключение. А уже 6 июля Елена Баснер фотографирует эту работу у себя в квартире, 10 июля мне звонит Шумаков, говорит, что у него есть неизвестная до сих пор работа Бориса Григорьева, и пересылает фотографии - фото из журнала за 1914 год и фото, сделанное четыре дня назад. Шумаков уверяет, что картина из старого петербургского собрания, что там есть еще несколько работ Григорьева, и если я не соглашусь, ее увезут в Москву
Почему вы не заказали экспертизу неизвестной вам работы?
В моей коллекции много работ, и я никогда не проводил экспертизу. У этой работы был безупречный провенанс (происхождение. - Прим. ред.), на мой взгляд, картина происходила напрямую из коллекции Бурцева через Николая Тимофеева, которого я знал лично. Вы думаете, что на аукционах Кристи и Сотбис все работы сопровождают экспертизы? Там есть самое важное - провенанс и джентльменское соглашение. Я могу привести вам массу примеров фальшивок, снабженных официальными экспертизами.
Вы не знали, что в Русском музее хранится такая же работа?
Не знал, потому что музей никогда до того ее не выставлял. Во время следствия Елена Баснер тоже заявляла, что не знала о существовании такой работы в Русском музее, хотя она принимала и описывала коллекцию Окунева, из которой работа поступила в музей в начале 80-х годов. Не знала Тамара Галеева, искусствовед из Екатеринбурга, работавшая над большой монографией по Борису Григорьеву, - это тоже стало известно из показаний в ходе следствия.
Почему вы молчали до 2011 года?
После возвращения с московской выставки я несколько раз разговаривал с Шумаковым, он меня уверял, что работа подлинная, а эксперты не правы. Только когда пришли документы от Грабаря, он признался, что получил работу от Баснер. Я был страшно возмущен: мы с ним договаривались, что я никогда не возьму работу от дилера или музейного искусствоведа. И попросил вернуть деньги, Шумаков передал - деньги возвращать не будут, а мне советуют сделать экспертизу в Русском музее.
Почему у вас возникли сомнения относительно Русского музея?
Когда я увидел двойника моей работы в каталоге выставки Григорьева, то начал спрашивать у сотрудников музея, что они думают о моей вещи? Все сказали - выдающаяся работа, все в порядке! А когда картина была на экспертизе, они начали говорить другое: да, вещь старая, десятых годов, но это не Григорьев. Потом я получил черновик экспертизы, где была фраза: «При внешнем сходстве пигментов с эталонными работами Григорьева использованы другие по составу пигменты, не противоречащие десятым годам XX века». Это не имеет никакого отношения к науке! Позвонил в музей и рассказал об экспертизе Центра Грабаря, и этот фрагмент исчез из окончательного текста официальной экспертизы. Перед тем как написать заявление в полицию, пришел к Баснер: Лена, у меня нет другого выхода. Она уверяла, что у меня - подлинник, подделка - в Русском. Я ответил: если вы хотите, чтобы ситуация оставалась в рамках человеческой истории, скажите, кто хозяин картины, дальше буду разбираться сам.
Я же был уверен, что это не ее картина! Но Лена отказалась. Я написал заявление в полицию, началось следствие. В ходе расследования Баснер назвала имя владельца - Михаил Аронсон, гражданин Эстонии. Аронсон приезжал в Петербург, написал в полиции заявление, что картина его, что досталась от бабушек-дедушек. Я потом пытался найти его в Таллине: хотел услышать от него историю картины. Не нашел, но меня познакомили с полицейскими, которые сталкивались с ним. Они сказали только, что Аронсон несколько раз сидел в тюрьме. Большей информацией о нем не располагаю. В конце сентября 2011 года я получил из прокуратуры отказ от возбуждения уголовного дела, и начались мои мытарства.
Почему так долго тянулось следствие?
В частном разговоре следователи открыто мне говорили: ваше дело или никогда не будет возбуждено, или не выйдет из района, потому что у Баснер очень влиятельный адвокат. Действительно, адвокат Лариса Малькова была много лет начальником следствия Центрального района Петербурга.
Говорят, что у вас хорошие связи с Бастрыкиным?
Чего мне только не приписывают! Просто летом 2013 года я прочитал в интернете, что Бастрыкин проводит в Петербурге прием граждан. Пришел, Бастрыкин посоветовал написать заявление о передаче дела из МВД в ГСУ СК. Несколько раз общался со следователями, последний раз - в декабре 2013 года. И только 31 января 2014-го узнал, что Елена Баснер арестована.
Есть подозрение, что вся эта история раскручена следователями при вашем непосредственном участии, чтобы «искусствоведы в погонах» получили право контролировать музеи, экспертизу…
По-моему, государственная машина, даже на самом высоком уровне, редко работает стратегически, только в тактическом режиме, решая конкретные задачи. То, что эта история может обрасти какими-то политическими коннотациями, я не исключаю. Важно другое: Елена Баснер НЕ выступала как эксперт и ее НЕ судят за ошибочную экспертизу. Ей предъявляют обвинения в посредничестве в этой мошеннической цепочке.
Мне ее безумно жалко - она разрушает свое имя, репутацию, и я не могу понять, зачем. Возможно, она кого-то выгораживает? Мне кажется, что реальный виновник находится в непосредственном окружении Баснер.
Лариса Малькова, адвокат Елены Баснер:
Васильев и Шумаков - не новички на арт-рынке. Поэтому мне сложно представить себе, что господин Васильев выложил Шумакову 250 тысяч долларов просто за картинку, которая ему понравилась. Мы думаем, что он показывал работу искусствоведам, Шумаков, как мы предполагаем, обращался к специалистам, и все они пришли к выводу, что картина подлинная. Михаил Аронсон, владелец картины, обратился к Баснер, потому что она - официальный эксперт аукционного дома Bukowskis по русскому искусству, на сайте есть ее телефон. Он позвонил, приехал в Петербург, они встретились, картина ей очень понравилась. Вместе с ней ее смотрела сотрудник Русского музея Юлия Солонович, и ей работа тоже понравилась. Если говорить о перспективах дела, мне они представляются на данный момент туманными.
Евгения Петрова, зам директора Русского музея:
С Еленой Баснер мы расстались в 2003 году, она ушла по собственному желанию: у нас были расхождения по поводу творческой свободы научных сотрудников Русского музея, больше я ничего комментировать не буду. Но в комментариях прессы к аресту Елены Баснер сразу же появилось множество неточностей и фантазий: во-первых, она никогда не была экспертом Русского музея, у нас даже должности такой нет. И что значит «эксперт мирового уровня»? У нас достаточно специалистов, чья квалификация не ниже, чем у Елены Вениаминовны, научной работой занимаются многие сотрудники разных отделов. Во-вторых, совершенно не понятно, с какой стороны ко всей истории прицеплен Русский музей и почему. Думаю, потому, что без Русского музея было бы не так интересно об этом рассказывать. Домыслы, что копию якобы создали в Русском музее, несостоятельны: Григорьев написала эту работу в 1913 году, Окунев купил ее в антикварном магазине в 1946 году - за это время ее могли скопировать сколько угодно раз. Между 1946-м и 1983-м, когда она была передана в Русский музей, ее тоже могли скопировать - частные владельцы и тогда выдавали свои работы на выставки, каталоги делались далеко не всегда, ничего не фиксировалось. Экспертизу своей работы музей провел тогда же, когда Васильев сдал к нам свою работу. Вокруг этой истории взбито много грязной пены: нужно разбираться с ее участниками, а не обсуждать Русский музей.
Ирина Карасик, доктор искусствоведения:
С Еленой Баснер мы дружим больше 30 лет, 25 из них вместе работали в Русском музее, часто занимались одними и теми же проектами. Она высококлассный специалист, пользуется бесспорным авторитетом в научной среде, что лишний раз подтвердило количество и качество писем в ее защиту. […] Все действия, о которых говорит Васильев, совершались без документов, мнение о подлинности картины было устным. Покупателям никто рук не выкручивал. Никакой экспертизы перед покупкой не проводилось. В чем криминал? Здесь могла быть только ошибка.
Михаил Каменский, генеральный директор аукционного Дома «Sotheby’s Россия и СНГ»:
Эта ситуация - экстраординарная для нашей художественной жизни: у нас практически не возбуждаются судебные дела по фактам продажи фальсификаций произведений искусства. Эта история - следствие процессов, уходящих корнями в 60-е годы, когда вырос интерес к русскому авангарду, к собирательству русских икон: русский авангард и русская икона оказались теми условными художественными валютами, которые конвертировались в мире. Был поток контрабанды, очень скоро возникло большое число мастеров фальсификаций. В конце 1990-х - начале 2000-х годов наш внутренний рынок по своей емкости, аппетитам и страстям быстро превзошел потребности зарубежного рынка - и поток подделок еще вырос.
Среди экспертов, работающих в сегменте рынка авангардного искусства, немало людей достойных, знающих и порядочных, но они оказались марионетками в руках тех, кто им приносил подделки в течение многих десятилетий. Елена Баснер - человек, знающий вещи, предметы, фонды. Но когда эксперт выступает одновременно и автором заключения, и посредником, получающим прибыль, могут возникнуть вопросы морального и криминального характера. Кстати, гонорар эксперта всегда существенно меньше, чем доля от участия в сделке.
Нам, работающим в Доме «Сотбис», сплошь и рядом приходится сталкиваться с предметами, вызывающими вопросы. Обычно мы сразу отказываемся от таких вещей. Бывает, что просим доказательств. Если сомнений в провенансе нет, как правило, экспертизу не спрашивают. Но если после покупки возникают серьезные подозрения, мы проводим экспертизы, если сомнения подтверждаются, возвращаем деньги. […]
26/01/2015
У арестанток я еще интервью не брал. Первая арестантка в моей практике – известный искусствовед и эксперт Елена Баснер, обвиняемая в мошенничестве в составе неустановленной группы лиц и находящаяся под домашним арестом. В ее домашнее узилище я и пришел. Прошел почти год, как Баснер находится под арестом – ее арестовали 31 января 2014-го.
С ледственный комитет обвиняет Баснер в продаже поддельной картины авангардиста Бориса Григорьева. Следствие уже закончено. Материалы переданы в суд, дата начала процесса еще не назначена.
Я прочитал занятный документ, постановление об обвинении - Баснер его мне показала. Если сравнить следователей с землекопами, то впечатление от этой бумаги такое: несмотря на категорические и страшные формулировки - всё бездоказательно, начиная с главного, с того, что у Баснер был умысел на мошенничество, что она отлично помнила работу Б. Григорьева «В ресторане» из Русского музея, когда Аронсон принес ей подделку, и что она состоит в одной преступной группе с Аронсоном и другими неустановленными лицами, число которых не называется.
Т.е. А. принес Б. подделку картины Г., после чего А. и Б., впервые увидев друг друга, сразу же образовали ОПГ и всучили подделку наивному В., жестоко обманув его. Теперь В., который 40 лет занимается коллекционированием живописи и сам себя считает экспертом, плачет и рыдает, а следствие стоит на страже его интересов.
1. Консультант аукционного дома
- Почему вы молчали весь этот год?
Я не имела права, была под подпиской о неразглашении всего, что связано со следствием.
- До ареста где вы работали?
До ареста я состояла консультантом по русскому искусству в аукционном доме Bukowskis в Хельсинки и Стокгольме.
- Это штатная работа?
Нет, по контракту.
- Вы как консультант аукционного дома проводите визуальную экспертизу? Без химических анализов?
Обычно - да. Но у меня там была ультрафиолетовая лампа, которая выявляет позднейшие переделки и реставрационные правки. Можно увидеть, где вторгался реставратор. Еще есть лупа инфракрасного видения, которая позволяет выявить подготовительный рисунок. А в некоторых случаях мы ехали под Хельсинки в большой реставрационный центр, и у них оборудование превосходное.
- Обычно вы даете письменное заключение?
Я письменных заключений не даю. Письменно результат не оформляется. Сообщаю мнение руководству аукционного дома.
- Вашему мнению можно верить, а можно не верить?
Безусловно.
Если я что-то и сделала за время своей работы в Русском музее, то это именно большая работа по новой атрибуции целого пласта творчества Малевича. То, что сам художник датировал 1903-1905 годами, оказалось сделанным гораздо позже - в конце 1920-х - начале 1930-х годов. К моменту, когда я этим занялась, часть датировок уже была подвергнута сомнению, но мне удалось найти доказательства. Малевичу нужно было выстроить логически четкую - поскольку он был художник очень рациональный - биографию, с которой он хотел войти в историю искусства. В этой оптимизированной биографии не было, например, периода модерна.
- А к вам как консультанту аукционного дома Bukowskis часто попадают подделки?
Очень. Что-то около 70 процентов. Подделывают всех - от Репина до Анатолия Зверева. Или вот уникальный каталог выставки (показывает), где нет ни одной подлинной работы. Выставка «Русский авангард из частных коллекций», город Турку, 2009 год. Разве вот это Татлин?
- Ну, мало ли что Татлин мог…
Нет, не мало ли! Есть вещи, которые художник не может сделать абсолютно. Хотя очень трудно на суде - а я выступала как эксперт на суде по поводу выставки в Турку - объяснить, почему подделка - это подделка. И еще чудовищная выставка в Мантуе в октябре 2013-го - феврале 2014-го. Там все картины поддельные. Я часто говорю: я не возьмусь судить по фотографии. А здесь я возьмусь судить по фотографиям! Причем там подделки Клюна, Александра Яковлева и Любови Поповой сделаны, похоже, одной рукой!
- А были случаи, когда аукционный дом Bukowskis продавал подделку?
Заведомую?
- Нет, неумышленно!
Были такие случаи. Все аукционные дома так или иначе с этим сталкиваются.
- Деньги покупателю возвращают?
2. «Ах, какой был мужчина!..»
Начало криминальной истории, главной героиней которой вас сделали Васильев и следствие, - звонок от Аронсона? Когда это было?
Это был конец мая 2009 года (если судить по оттискам печатей о пересечении границы в моем паспорте, то в период с 10 по 25 мая). В аукционный дом Bukowskis на мой телефон поступил звонок от некоего человека, представившегося Михаилом Аронсоном и спросившего, может ли он проконсультироваться относительно картины Бориса Григорьева. Я только не помню, позвонил он мне в Стокгольм или в Хельсинки.
- И что он хотел от аукционного дома?
Он сказал, что ему нужно проконсультироваться по поводу картины Бориса Григорьева, которая у него есть. И я говорю: приезжайте. А он отвечает: а у меня картина в Петербурге. Я говорю: если хотите, найдите меня там. Мне это было интересно - посмотреть на картину. Дала ему свой петербургский телефон.
- И когда вы с ним встретились?
Он мне позвонил спустя довольно долгое время. Я уже и позабыла о первом звонке Аронсона. Он позвонил в начале июля 2009 года, и я сказала ему: да, приезжайте.
- И что он хотел у вас узнать?
Он хотел узнать, что это, и оценить эту вещь.
- Но он спрашивал, подлинная картина или нет?
Ну, разумеется, это подразумевается при обращении к консультанту.
- И что вы увидели и что решили относительно принесенной им картины?
Первое мое впечатление - что это подлинный Григорьев. И это мнение сохранялось на протяжении долгого времени.
Должна сделать отступление. В середине 1980-х годов, в 1985-м, в 1986-м, мне доводилось часто бывать в ленинградском доме, где хранилась замечательная коллекция работ Бориса Григорьева, приобретенная в свое время хозяином, известным психиатром Н.Н. Тимофеевым, у А.Е. Бурцева, петербургского мецената и коллекционера, издававшего в 1912-1914 годах альманах «Мой журнал для немногих». В этом же доме находились и произведения других художников, которых собирал и публиковал в своем издании Бурцев: С.Ю. Судейкина, Н.К. Калмакова, О. Амосовой. Григорьева же в таком количестве и таком качестве мне ни в одной другой коллекции видеть не приходилось. Листая альманах, я видела: вот эта вещь у Тимофеевых, вот эта… Там было множество роскошных вещей. Когда я в первый раз туда попала, это было впечатление на всю жизнь.
- А когда Тимофеев приобрел коллекцию у Бурцева?
Когда Бурцев испытывал материальные затруднения. Наверное, еще в 1920-е годы.
- А в 1920-е годы эти картины стоили мало?
Думаю, да. В отчаянные минуты картины стоили мало. Я знала коллекции, которые создавались в блокаду… Я общалась с дочерью Тимофеева, Аллой Николаевной. Меня к ней направили коллеги из Театрального музея.
- Зачем?
Чтобы я посмотрела, чтобы знала, какие превосходные работы еще остаются неизвестными! Приводила я туда и Геннадия Ивановича Чугунова, возглавлявшего тогда в Русском отдел рисунка, и Тамару Галееву, занимающуюся творчеством именно Бориса Григорьева. Мы собирались тогда подготовить выставку Григорьева к его 100-летию. К сожалению, это было задолго до появления у меня фотокамеры, и никаких материалов от этих посещений у меня не осталось.
И когда я спросила Аронсона, откуда происходит вещь, и получила ответ, что она находилась в старом ленинградском собрании, впоследствии разделенном, у меня тут же возникло убеждение, что видеть ее до этого я могла только у А.Н. Тимофеевой.
Убеждение было настолько сильным и для меня очевидным, что я не стала расспрашивать подробнее, о чем сейчас сожалею. Скорее всего, в этот момент сказалась определенная профессиональная деформация, произошедшая за годы работы в аукционном доме: меня приучили задавать вопросы корректно, без нажима, никогда не настаивая на подробностях.
- Итак, вы решили, что картина от Аронсона - из собрания Тимофеева.
Я увидела ее в контексте той квартиры и тех вещей. Потому что там как раз были такие крупные темперы Григорьева 1913 года. И парижский цикл там был очень большой.
- А то, что Аронсон принес, вы сопоставили с иллюстрацией из журнала Бурцева?
Конечно. У меня огромная пересъемка, и делалась она многие годы, планомерно, с 2006 года. Среди них и бурцевский альбом.
- А бабушка Аронсона Геся Абрамовна была им упомянута? О ней говорит Васильев -правда, с иронией.
Не была упомянута. Я не знаю, откуда взялась бабушка. Потом еще фигурировал не то сарай, не то гараж… Я всего этого не знаю.
Сейчас после четырех, как сказал Васильев, экспертиз относительно купленной им подделки и после того, что установлено, что в Русском музее - подлинник картины Григорьева из коллекции Окунева, у вас нет сомнений относительно того, что Аронсон принес вам подделку? Или вы сомневаетесь в том, что картина, принесенная Аронсоном, и купленная в итоге Васильевым, - это одна и та же картина?
Я впервые получила возможность посмотреть на обе вещи - и из ГРМ, и васильевскую… Кстати, я не понимаю, почему ни одна экспертиза не получила возможности сравнительного анализа обеих картин. Я такую возможность получила в ноябре 2014 года в кабинете следователя. И я увидела в этот момент, что та картина, которая была куплена Васильевым, - подделка. Хотя внутреннего ощущения, что тогда Аронсон принес мне подделку, у меня нет.
А та ли эта вещь, васильевский Григорьев, которую я держала в руках в июле 2009 года, вот этого я сказать не могу со стопроцентной уверенностью. Несмотря на экспертизы. Но экспертизы сравнивали фотографический материал. У меня же стопроцентного внутреннего ощущения, что подделка, купленная Васильевым, - это та вещь, которую приносил тогда Аронсон, нет. Единственное, насчет чего я переживаю, это мысль о том, что я допустила ошибку, - если это та же самая работа. Преступления я не совершала. Никакого злонамеренного умысла у меня не было!
- А когда вы увидели фотографию картины Григорьева «В ресторане» из ГРМ?
В апреле 2011 года. Это показала экспертиза моего арестованного компьютера.
- А «провенанс» самого Аронсона вам был понятен? Он был похож на мошенника?
В моих глазах - нет. Он ко мне обратился через аукционный дом, для меня он был клиентом аукционного дома. А принцип там такой: расположение к клиенту изначально. Иначе он пойдет в другой аукционный дом. И для меня это сыграло свою роль. Не было ощущения ни уголовника, ни мошенника.
А следствие утверждает, как поется в песне, что «под этой личиной, скрывался, блин, уголовник…» Кстати, Васильев, когда я брал у него интервью, между прочим показал мне фотографию, сказал, что на ней Аронсон - обнаженный до пояса мужчина лет сорока, в татуировках, с дамой определенного поведения сидит на тахте. Аронсон, которого видели вы, похож на этого в наколках с фотографии?
Я вас умоляю! Это, скорее, говорит о том, что Васильев достаточно близко знает Аронсона! А я Аронсона не видела обнаженным! (Смеется.) Был обычный человек, с грамотной речью, недоверия к нему интуитивного не возникло.
А у вас сейчас, после того как проведено следствие, есть уверенность в том, что Аронсон мошенник, уголовник и трижды судим?
- Может, у вас был один Аронсон, а у Васильева фигурирует другой… Про продажу Аронсон говорил?
Сказал, что он хочет ее продать.
- Давайте уточним. Вы провели экспертизу или устно высказали свое мнение об авторстве и подлинности?
Я устно высказала свое частное мнение. Как частное лицо частному лицу.
- Но вы и в аукционном доме не даете письменных заключений, а сообщаете свое мнение.
Там я работаю в аукционном доме, я высказываю мнение руководству аукционного дома, решение с учетом моего мнения принимает руководство и оно же несет ответственность. Я консультирую там не клиентов, не «носителей прекрасного», а аукционный дом, и в этом заключена существенная особенность. А здесь, у себя дома, я высказываю свое личное мнение. Устно. Оно не обременено материальной ответственностью. Я не аукционный дом и не организация.
- Аронсон просил письменное заключение?
Нет, не просил.
- Аронсон оплатил ваше устное мнение?
- А в аукционном доме в Стокгольме клиенты платят?
Я там сижу на зарплате, мне платят. И аукционному дому за консультацию клиент ничего не платит. Это бесплатно.
3. Издатель Шумаков
- Как в этой истории возник издатель Леонид Шумаков?
Аронсон привез показать мне эту вещь и временно ее у меня оставил, сказав, что ему несподручно бегать с ней по городу. У меня все время было ощущение, что это знакомая вещь. И еще было ощущение события. Не каждый день такую великолепную вещь приносят. Радость пришла в наш кишлак! Было также ощущение, что я ее видела не только в альманахе Бурцева. И я решила тогда купить альбом «Борис Григорьев» Тамары Галеевой. А вдруг эта вещь уже там репродуцирована? Но Галеева в своей книге эту картину «В ресторане» не репродуцировала. Если бы там была репродукция, то никакой истории не было бы.
И я сперва позвонила, а потом поехала к издателю Леониду Шумакову. Чтобы купить не так давно до этого выпущенный его издательством «Золотой век» альбом Григорьева, автором которого является Тамара Галеева. И посмотрела прямо у него в кабинете. И репродукции картины, принесенной Аронсоном, не нашла.
- И ушли.
Нет, дернул меня черт! Как жаль, говорю я Шумакову, мне такого великолепного принесли Григорьева, как жаль, что книга уже издана. Он очень заинтересовался.
Если бы я намеревалась сознательно заниматься продажей этой картины, я бы не стала обращаться к Шумакову как потенциальному приобретателю (или даже просто перекупщику) картины. В моих глазах он таковым не являлся. А круг людей, которым я могла предложить купить хорошее произведение живописи, за время работы в аукционном доме расширился, и мне было к кому обратиться. Так что позвонила я Шумакову исключительно с целью приобретения книги.
Итак, Шумаков заинтересовался, попросил прислать ему фотографию картины, сказал еще, как я помню, что можно было бы узнать мнение Тамары Галеевой. Мне это тоже было, конечно, небезынтересно. Он также спросил, не собирается ли владелец ее продавать (а Аронсон сказал, что хотел бы ее продать) и за сколько. Шумаков сказал, что у него есть покупатель в Москве, по словам Шумакова, очень известный и очень богатый человек.
Когда Аронсон перезвонил мне, я предложила ему приехать с картиной; по просьбе Шумакова нужно было сделать фотографии не только лицевой, но и оборотной стороны картины.
10 июля 2009 года Аронсон приехал и привез мне картину. Я предложила ему оставить ее у меня на несколько дней, т.к. если он действительно готов ее продать, то на нее есть покупатель. А покупатель может захотеть посмотреть картину.
Он спросил меня о цене на картину. Ориентируясь на цены аукционного дома Bukowskis, я назвала ему цену - 150 тысяч (имея в виду евро). Он сказал: ну, тогда - 180 тысяч долларов. Эту цену я и назвала Шумакову по телефону.
Кроме того, в тот же день по просьбе Шумакова я отправила со своей электронной почты на его электронную почту фотографии картины.
Насколько я помню, в тот же вечер ко мне зашла моя коллега и приятельница Юлия Львовна Солонович, сотрудник отдела рисунка ГРМ. В свое время, как я уже сказала, мы обсуждали идею большой выставки Григорьева, и мне очень хотелось показать ей эту вещь. Когда она пришла, я как раз фотографировала картину и сделала попутно несколько снимков Юлии с картиной. И снова при Юлии выразила сожаление, что эта работа обнаружилась после издания большой книги Галеевой и не вошла в ее монографию.
- А как Солонович восприняла картину?
У меня было четкое ощущение, что Юлии картина нравится так же, как и мне. Во всяком случае, никаких сомнений в подлинности этой работы она не высказала.
По-моему, на следующий день ко мне приехал Шумаков. Он привез задаток - 100 тысяч долларов. Я передала картину. Шумаков был чрезвычайно оживлен и несколько раз сказал, что картина уходит в Москву к одному известнейшему в стране человеку, который «через день появляется на экране телевизора с Путиным». Он также сказал, что пересылал фотографии картины Галеевой и что ее мнение в высшей степени положительное. Еще через несколько дней Шумаков сообщил мне, что привезет остаток суммы.
Когда в очередной раз позвонил Аронсон (мне помнится, что я так и не воспользовалась оставленным им телефоном и листок все время лежал в блокноте), я сообщила ему, что он может приехать и забрать деньги. При этом я попросила Аронсона приехать именно в тот день, когда собирался приехать Шумаков. Мне не хотелось оставлять у себя дома крупную сумму чужих денег.
16 июля - эту дату я называю только со слов Шумакова (он сам мне об этом напомнил при нашем разговоре после очной ставки в 2013 году) - Шумаков приехал ко мне и привез еще 100 тысяч долларов. Из этих денег он отложил 20 тысяч и сказал, что они причитаются мне. Поскольку он и не скрывал, что перепродает эту вещь, и я понимала, что перепродает он ее значительно дороже, я приняла эти деньги и поблагодарила его. После ухода Шумакова я передала 180 тысяч долларов Аронсону, и на том мы расстались.
- Расписки в получении денег и картины оформлялись?
Нет. Больше я Аронсона не видела. В деле имеются его показания, в которых он подтверждает получение от меня 180 000 долларов. Так что когда Васильев заявляет: «Пока по всем фактам получается, что Баснер получила всю сумму, а как она ею распорядилась, я не знаю», - это ложь. Мне кажется понятным, почему следствие эту информацию игнорирует: она полностью разваливает формулу обвинения. Вообще, получается, что следствие стоит на точке зрения, что если факты противоречат обвинению, то тем хуже для фактов.
4. Некоторые важные детали
- Инициатором покупки картины Григорьева от Аронсона были вы или Шумаков?
Шумаков. Все началось с интереса Шумакова к этой вещи. Шумаков настойчив был. Он потом и звонил, спрашивал, как обстоит дело.
- Шумаков интересовался вашим мнением об этой картине?
Я же сразу сказала, что великолепный Григорьев.
- Шумаков знал, что вы не проводили химических и прочих технических экспертиз?
Конечно, знал.
- Шумаков просил у вас письменное заключение?
Он понимал, что вы в данном случае не являетесь экспертом и что ответственность за картину, предлагаемую дальнейшим приобретателям, лежит на нем?
Полагаю, что да. Я лишь выразила ему свое личное впечатление от картины. Его дело было - учитывать его или нет.
- Шумаков интересовался у вас провенансом картины?
Я этого не помню. Не помню, чтобы он задавал вопрос насчет ее провенанса. То, что я не упоминала Тимофеевых и Аронсона, это я помню точно. Я сама сказала, что картина из хорошего ленинградского дома. У меня была мысль тогда, что я сделаю фотографию этой вещи, спокойно выберу момент, подъеду к Тимофеевой - а это ведь было лето - и покажу эту фотографию. Меня смущало только то, что я в доме Тимофеевых давно не была и не знала, жива ли Евгения Александровна, невестка дочери психиатра Тимофеева.
- А сходить в Русский музей?
Для чего? И что бы мне это дало? Ведь я действительно не помнила тогда, что такая композиция находится в Русском музее!.. Кроме того, я в Русском музее persona non grata. Зачем мне лишний раз своих друзей ставить в неловкое положение? Сейчас в некоторых СМИ говорится со слов Васильева, что якобы я была уволена из Русского музея. Это бред собачий! Я сама пришла постепенно к этому решению, хотя Петрова (замдиректора ГРМ. - М.З.) в своих показаниях заявила, что якобы она меня вызвала и сказала: либо вы прекращаете свою атрибуционную деятельность на стороне, либо вы с нами расстаетесь. Этого не было! А в ГРМ я хожу на выставки, покупаю билет…
- Итак, в ГРМ вы не обратились.
Не обратилась и не считаю, что это было нужно. Этих темпер Григорьева парижского цикла на экспозиции нет. В запасники надо выписывать пропуск… С чем мне сравнивать?
Да, это так.
- Итак, Шумаков продал Васильеву за 250 тысяч долларов?
В деле отмечено, что первоначально Шумаков запросил с Васильева 300 тысяч долларов, это есть в показаниях Васильева, а столковались они на 250-ти. В деле есть показания Аронсона, что он 180 тысяч долларов получил. Себе Шумаков взял 50 тысяч, а мне по собственной инициативе передал 20 тысяч. Между тем в постановлении об обвинении оказалось, что этими 250 тысячами я распорядилась по своему усмотрению.
На тему денег состоялся разговор с Шумаковым после нашей очной ставки у следователя МВД А.Ю. Петрова в 2013 году. Сама очная ставка была достаточно абсурдной: «Л.И., сколько денег вы принесли Е.В.?» - «250 000 долларов». - «Е.В., сколько денег вам принес Л.И.?» - «200 000». - «Л.И., как вы можете прокомментировать заявление Е.В., что вы принесли ей 200 000?» - «Никак». - «Е.В., как вы можете прокомментировать заявление Л.И., что он принес вам 250 000?» - «Никак».
Уже надевая пальто и придя отчего-то в превосходное настроение, Л.И. Шумаков пошутил: «Да может, я их в лифте выронил, эти 50 000!» Мне бы тогда потребовать, чтобы эти слова были немедленно занесены в протокол, но поскольку я ко всему происходящему относилась как к нескончаемому бреду, я и этому не придала значения. Но именно тогда я и узнала, что Шумаков с этой сделки получил 50 тыс. из 250 тыс. долларов, переданных ему Васильевым.
Версия коллекционера Васильева
В конце декабря в «Городе 812» вышло интервью потерпевшего по этому делу - коллекционера Андрея Васильева. Вкратце его позиция выглядит так.
Елена Баснер через издателя Шумакова продала ему подделку картины Григорьева. Подделка, скорее всего, сделана с оригинала, хранящегося в запасниках Русского музея (как это могло произойти - вопрос). Это суперподделка, поэтому опытный коллекционер Васильев поверил, что картина настоящая. Однако, считает Васильев, Елена Баснер не могла заблуждаться относительно подлинности картины и должна была помнить, что такая же картина хранится в Русском музее.
Еще Васильев не верит в то, что картину Баснер принес гражданин Эстонии Михаил Аронсон. По версии Васильева, Аронсон реально в деле не участвовал, а выполнил постфактум роль фиктивного персонажа. В общем, Васильев называет себя жертвой сознательного обмана и хочет, чтобы ему вернули 250 тысяч долларов, которые он заплатил за подделку. Подробнее об этом в нашем материале .
(продолжение следует)
Михаил ЗОЛОТОНОСОВ
Юлия Латынина , Новая газета , 13 февраля 2014
10 июля 2009 года известному питерскому коллекционеру Андрею Васильеву позвонил его знакомый Леонид Шумаков и предложил ему картину знаменитого русского импрессиониста Бориса Григорьева «В ресторане» (вариант: «В парижском кафе»). Картина, по словам Шумакова, была из коллекции генерала Тимофеева, к которому она, в свою очередь, попала из коллекции русского собирателя авангарда начала XX века, издателя, купца, банкира и библиографа Александра Бурцева, расстрелянного в 1938 году, а к Бурцеву - непосредственно от автора.
Андрей Васильев, врач-психиатр по образованию, начал собирать российский авангард еще в 1970-х. Диссидентом он, собственно, не был, но друзей-диссидентов имел, отказался давать показания на процессе Мейлаха и получил четыре года лагерей. В лагере он написал (никого не заложив) открытое письмо с признанием вины, и поскольку уже был Горбачев, вышел. Коллекция Васильева весьма литературо- и историкоцентрична. «Пейзажи и баталии меня не интересуют, - говорит Андрей Васильев, - а Бурцев - мой герой».
В тот же день Шумаков переслал Васильеву фото картины и другое фото - ее же, из дореволюционного издания В.Л. Бурцева «Мой журнал для немногих». На фотографиях были незначительные отличия, но это было обычное дело, учитывая качество дореволюционной ретуши.
Вещь Васильеву понравилась, он ее купил за 250 тысяч долларов.
Экспертизы он не делал. «Я сам себе эксперт», - говорит Васильев.
Вас, может быть, это удивит, но в узком и закрытом мире профессиональных коллекционеров главное в картине - это ее провенанс, то есть происхождение.
В данном случае оно было безупречно, как у английской королевы: Васильев хорошо знал покойного Тимофеева, знал, что тот и в самом деле купил многие вещи из собрания Бурцева. Те, кто задумал аферу, прекрасно знали не только всю подноготную весьма закрытого мира коллекционеров, но и личные вкусы Васильева.
В марте 2010 года картина поехала в Москву на выставку русских художников, работавших в Париже. Это тоже обычная история: купив картину, коллекционер начинает ее выводить в свет. Тут-то Васильеву и позвонила сотрудник Центра Грабаря, Юлия Рыбакова, и сказала, что эта вещь у них была, и они ее признали подделкой.
«Это невозможно! Я ее купил в Питере прямо из дома! Это домашняя вещь!» - «Извините, там химанализ». Краски в картине были использованы такие, каких не было в начале века.
Андрей Васильев поехал к Шумакову и спросил, откуда к нему попала картина. «От Елены Баснер». Елена Баснер - известнейший искусствовед, эксперт аукционного дома Bukowskis, и Васильев с Баснер знакомы тридцать лет. Последние несколько лет они по очень весомой причине не общались. «О боже мой! Но вы же сказали, что это домашняя вещь!»
Андрей Васильев поехал к Баснер с тем же вопросом: откуда вещь? Елена Баснер отказалась отвечать на вопрос о происхождении вещи, но при этом прибавила, что вещь настоящая и она в ней уверена. «Поймите, вы не оставляете мне шанса, я буду вынужден обратиться в полицию». - «Обращайтесь».
После того как Васильев обратился в полицию, в «антикварный» отдел во главе с полковником Кирилловым, Елену Баснер вызвали на допрос, на который она пришла вместе с влиятельным адвокатом (бывшим следователем) Ларисой Мальковой. На допросе она сказала, что картину ей привез житель Таллина Михаил Аронсон.
В полиции дело посчитали исчерпанным (в неформальном порядке Васильеву объяснили, «вы никогда не выйдете за пределы района»), но Васильев уже впал в расследовательский зуд.
Он поехал в Таллин и выяснил, что Михаил Аронсон - отпетый уголовник. Он сидел за разбой, кражу и наркотики, а в четвертый раз дело о его соучастии в заказном убийстве развалилось.
Трижды судимый Михаил Аронсон охотно подтвердил слова Баснер и написал собственноручное заявление в Выборгский районный суд, что картина досталась ему от бабушки Геси Абрамовны, проживавшей в Петербурге, и что да, он передал ее для продажи эксперту Баснер (телефон которой он нашел, по его дальнейшим объяснениям, на сайте аукционного дома Bukowskis).
Это было неправдой, потому что к этому времени Васильев разыскал оригинал, с которого писали фальшивку. Он хранился в Русском музее, и попал туда отнюдь не из коллекции генерала Тимофеева, а из завещанной музею коллекции профессора Окунева. Картина никогда не выставлялась, но в 1980-е описывалась в каталоге. Редактором каталога была Елена Баснер.
Понятное дело, что никаким уголовником Аронсоном в этой афере и не пахло. А пахло организованной группой лиц, имеющей доступ в закрытые фонды Русского музея (иначе как получить доступ к ни разу не выставлявшейся картине?!), прекрасно осведомленной о ситуации на закрытом рынке искусства и уверенной в своей безнаказанности, влиятельности и возможности замять следствие. И эта группа не просто связана с криминалом, а связана с ним так плотно, что может убедить уголовника Аронсона дать заведомо ложные показания и быть уверенной, что Аронсон ее не сдаст, даже если ему придется сидеть.
В сущности, единственной ошибкой этой группы было то, что они продали фальшак не лоху и не менеджеру из госкорпорации, а известному коллекционеру, и вдобавок, когда все вскрылось, отказались возвращать деньги. Видимо, привыкли к безнаказанности. Это была ошибка: Андрей Васильев оказался упорным человеком. Побившись впустую четыре года (следствие блокировали и там, и там), он напросился этим летом на прием к Бастрыкину, приехавшему в Питер. И дело завертелось.
На мой вопрос, почему г-жа Баснер не назвала Андрею Васильеву имя владельца картины сразу, ее адвокат Лариса Малькова ответила: «А почему она должна была это делать?» На мой вопрос, почему первоначально провенансом картины называлась коллекция Тимофеева, Лариса Малькова объяснила, что в свое время г-жа Баснер видела коллекцию Тимофеева, и в ней среди прочих - эту картину Григорьева.
«Впоследствии, когда она навестила Киру Борисовну, - сказала Лариса Малькова, - оформлявшую работы в Русский музей, она этой картины не увидела, и в ответ на ее вопрос та сказала, что есть еще наследники. Поэтому когда Аронсон пришел к ней и, не называя имени, сказал, что это из очень хорошей ленинградской коллекции и что эта картина осталась как часть наследства родственников, она по ассоциации подумала, что это та же самая картина».
На мой вопрос, не кажется ли ей, что вся эта история выдумана от начала до конца и Аронсон просто не был в это время в Питере, адвокат Малькова возмутилась: «Откуда у вас такие сведения?»
Когда я спустя несколько дней перезвонила адвокату Мальковой, чтобы уточнить, имела она в виду коллекцию Тимофеева или все-таки Окунева (Кирой Борисовной звали как раз дочь Окунева), г-жа Малькова бросила трубку. «Вы настолько необъективный человек, что я не хочу с вами разговаривать», - сказала она.
В любом случае дела это не меняет: трудно понять, как г-жа Баснер могла счесть принадлежащей кому-то вещь, которая в это время лежала в Русском музее и описывалась там самой Еленой Баснер.
31 января Елену Баснер арестовали. (Андрей Васильев уверяет, что с того момента, когда делом занялись следователи Бастрыкина, он не знал, что происходит, и никакого СИЗО для Баснер не хотел.) Арест этот вызвал ужасное возмущение либеральной общественности, в целом сводившееся к тому, что дочка композитора, написавшего «С чего начинается Родина», в принципе не может быть преступницей. «Это оскорбление всей интеллигенции», - заявил глава Эрмитажа Михаил Пиотровский, а петиция в защиту г-жи Баснер собрала больше тысячи подписей.
Довод о том, что титулованный эксперт и дочь композитора не может быть причастна к афере по определению - конечно, убийственно логичен, но, к сожалению, тут есть неприятное обстоятельство, которое, собственно, и делает дело Елены Баснер (которую тем временем перевели под домашний арест) знаковым и важным.
Российский рынок искусства переполнен подделками. «На рынке 7% - подлинники, остальное - подделки», - считает владелец галереи «Триумф» Емельян Захаров, пошедший в крестный поход против фальшивок, гробящих его бизнес. Совладелец Альфа-Банка Петр Авен, который считается в узких кругах не только коллекционером, но и экспертом номер один, считает, что подделок меньше - 20–30%.
Но у Авена есть особенность - ему перестали носить фальшак, потому что он его забирает и отдает в полицию. Поэтому русские к нему с фальшаком не пристают, а из-за границы он как минимум два раза в год получает предложения. «История всегда одна и та же, - говорит Петр Авен. - Мне присылают, я говорю, что это подделка. Они возмущаются. Я предлагаю сделать экспертизу в Лондоне, в Третьяковке. Тогда они исчезают».
Я держу в руках «Каталог подделок произведений живописи», издаваемый формально - Росохранкультурой, а на деле - Владимиром Рощиным, уникальным энтузиастом, бывшим спортсменом и бизнесменом, увлекшимся этим неблагодарным занятием после того, как в начале 90-х в Берлине ему заплатили долг старинными русскими иконами, украденными в Ярославле. Вместо того чтобы продать иконы дальше, Рощин повез их в МУР, и его приняли за ненормального, когда он позвонил по сотовому и сказал, что у него в машине иконы на миллионы долларов, и перезвоните, пожалуйста, потому что деньги на телефоне кончаются.
В каталоге - пять частей, и в них 960 (!) картин на сотню миллионов долларов, причем подделанных только одним способом.
На западноевропейском аукционе, не из самых знаменитых, покупают картину европейского художника конца XIX - начала XX века: к примеру, на аукционе Брюна Расмуссена в Дании в июне 2004 года покупают картину Эдварда Петерсена за 17 тыс. евро, ретушируют (например, с картины Петерсена была стерта женщина в европейской одежде) и продают как русского художника, в данном случае - как работу Иосифа Крачковского.
«В 17-м году все российское искусство было национализировано и попало в музейные фонды, - говорит Емельян Захаров. - Соответственно, когда через 70 лет началась частная собственность, то насыщенность русского рынка национальным искусством оказалась ниже, чем в любой другой стране, а цены - выше».
Понятно, что рынок подделок не может работать без коррумпированных экспертов. Надо быть очень высоким профессионалом, чтобы знать, что купленного на аукционе Neumeister фон Лангенманте можно выдать за Кустодиева, а купленного на Bukowskis Скиргелло - за Репина. И конечно, нужны еще люди, чтобы стереть лишнее, добавить недостающее, пририсовать подпись.
Каталоги Рощина (еще он издает каталоги украденных картин, «краданины», и украденных орденов) пользуются огромным спросом. «Знаете, куда их сразу везут? В администрацию президента, в Думу и Совет Федерации, в «Газпром», в ЛУКойл», - смеется Рощин. Их можно видеть на его сайте stolenart.ru .
Много раз Рощину звонили и умоляли его изъять из каталога ту или иную картину, требовали, грозили. Ведь картины часто дарят на день рождения, картинами дают взятки. И люди, которые давали взятку, честно заплатили свой миллион в салоне - они-то думали, что картина подлинная.
Каталоги Рощина произвели переворот в жизни многих людей. Один дилер, к примеру, разорился. У него была дача, машина, жена, дом на Рублевке - сейчас не осталось ничего. Он был вынужден продать все, когда покупатели его картин потребовали вернуть деньги, в качестве залога похитив жену.
В другом случае один крупный коллекционер, по происхождению - чеченец, просмотрел каталог Рощина и никого воровать не стал. Он просто позвал шофера, тот погрузил картины в машину и вывалил их на пороге дома дилера. Деньги прислали сразу.
Организаторы афер действуют с размахом: они могут потратить несколько десятков тысяч евро, чтобы с размахом издать роскошный каталог художника, в который «засунута» фальшивка. Разумеется, такие каталоги тоже составляют эксперты. Сливки художественного общества. Безупречные интеллигенты.
«За двадцать лет я купил две поддельные картины, - говорит Петр Авен, - через аукцион, и они висят у меня как памятник собственной глупости. После чего я ни одной картины без провенанса не покупаю. У меня есть масса историй, когда меня пытались обмануть. Например, приносили Сарьяна с бумагой, что эта картина из дома Сарьяна. Я проверяю: все правильно, эта картина из дома Сарьяна, но это была работа одного из его учеников».
До публичного скандала дело доходило редко, но в тех немногих случаях, когда он становился публичным, иногда упоминается имя Елены Баснер. Один из моих собеседников, московский коллекционер, имя которого я не называю по его просьбе (хотя дело это широко известно в узких кругах), купил в конце 2007 года на аукционе Bukowskis за 40 тысяч евро картину известного символиста Николая Сапунова. «Была отметка, что Елена Баснер подтверждает эту работу», - рассказывает коллекционер. Картину привезли в Россию, сделали экспертизу, сначала у «Артконсалтинга», потом в ГосНИИРе - картина оказалась ненастоящая.
«Мы послали все эти документы Bukowskis, - говорит мой собеседник, - они в ответ прислали к нам экспертом Баснер. Она посмотрела и сказала, что картина не вызывает у нее сомнений». Более того, г-жа Баснер сделала «свою» химию, и эта ее экспертиза, показала, что все нормально!
Экспертиза, привезенная из Питера Еленой Баснер, была раскритикована в ГосНИИРе в пух и прах, но за обменом письмами с Bukowskis прошло два года, и деньги возвратить было невозможно. «Они специально затягивали срок», - продолжает мой собеседник. На вопрос о провенансе картины Bukowskis отказался отвечать, сказал, что это коммерческая тайна. Уголовное дело тоже не имело перспективы. «У Елены Баснер плохая репутация», - отмечает Петр Авен.
Спустя два года после этой истории мой другой собеседник - Виктор Шпенглер - тоже купил поддельную картину с экспертизой Елены Баснер. Это была картина Мартироса Сарьяна «Вид на гору Арарат», и он заплатил за нее 120 тыс. долларов. По словам дилера, картина принадлежала армянской семье, купившей ее непосредственно у Сарьяна. Когда московские эксперты признали картину подделкой, дилер, вопреки договоренностям, отказалась возвращать деньги. Виктор Шпенглер обратился в суд, но проиграл по поистине фантастическому обстоятельству, много говорящему о степени безнаказанности поддельщиков, а именно - суд признал картину подлинной . «Почему-то суд не принял во внимание ни экспертизу Третьяковки, ни экспертизу Центра Грабаря. Он принял во внимание только экспертизу Русского музея. А согласно Русскому музею, эта вещь подлинная», - говорит Виктор Шпенглер.
Впрочем, он не предъявляет никаких претензий к Елене Баснер и винит только дилера, не выполнившего договоренности. «Мне неприятно, что на искусствоведа заведено уголовное дело, - говорит он. - Каждый имеет право на ошибки. Меня обижает, когда говорят, что в России сейчас сплошные подделки». Виктор Шпенглер сам в ближайшее время открывает центр экспертиз.
Владимир Рощин находит такую позицию странной. «Да, - говорит он, - эксперты ошибаются, но почему некоторые эксперты ошибаются так часто? На Западе, если эксперт два раза за год ошибся, его исключают из экспертной лиги, а у нас?» В конце концов, все 960 картин, опубликованных в рощинском «каталоге подделок», получили заключения экспертов, и не менее высокопрофессиональные эксперты (если это были не одни и те же люди) были нужны, чтобы с самого начала отобрать их на аукционе.
А ведь эти 960 картин, напомню, - это только узкая часть рынка подделок. Это только западноевропейские художники рубежа веков, выданные за русских современников. Ни поддельный Григорьев, ни поддельный Сарьян, ни поддельный Сапунов в это число не входят. Представляете, что висит на самом деле на стенах менеджеров «Роснефти» или «Газпрома»?
На российском рынке - рынке понтов - ходят огромные шальные и непрозрачные деньги, а какие понты круче искусства? Есть спрос - появилось и предложение. Рынок фальшивых картин приобрел не меньший размах, чем рынок фальшивых диссертаций. Сложно ожидать, что в стране, где продается и подделывается все, искусство избегнет общей участи. Увы, коррупция на рынке искусства вполне интегрирована в другие виды коррупции: уверенность аферистов в собственной безнаказанности, суды, признающие фальшивые картины подлинными, и возможность организовать фальшивую химическую экспертизу, не говоря уже о серийных ошибках «именитых экспертов», говорят сами за себя.
В итоге рынок понтов «встал». Люди не рискуют дарить взятку, которая потом окажется фальшивкой. Рассказывают, что когда этим летом в Москву прибыли люди покупать подарки на день рождения президента Казахстана Назарбаева, то они специально имели инструкции не покупать картин. Раньше Назарбаеву картины дарили весьма часто, и, говорят, часть их, увы, оказалась из рощинского каталога.
В большинстве случаев покупатели понтов не обращаются в полицию. Они предпочитают улаживать отношения неформальным способом. Случай Васильева является уникальным потому, что он позволяет сдвинуть дело с мертвой точки.
Если следствие проявит настоящую настойчивость, то оно сможет добраться не только до периферии афер, но и до главных организаторов. Ведь понятно, что хотя количество подделок очень велико, количество групп, которые могут этим заниматься, достаточно ограничено. Вряд ли это всего одна группа людей, но вряд ли их также больше трех-четырех: этот вид мошенничества требует слишком специфических навыков, глубокой образованности и хорошей интегрированности в суперзакрытый мир коллекционеров и дилеров.
Наталья ШКУРЕНОК
В контексте уголовного дела есть две даты, которые имеют, по-моему, особенное значение: в 2007 году Елена Баснер заказала в отделе редкой книги РНБ экземпляр «Моего журнала для немногих» Бурцева за 1914 год и сделала фото этой работы, которая в журнале называлась «В ресторане». А в феврале 2009 года некий человек принес в Центр имени Грабаря ту самую работу, которую мне потом продали, и оставил ее там на экспертизу. Экспертизу делали почти четыре месяца, это оказалась подделка, но человек, забиравший картину 18 июня, отказался взять официальное заключение. А уже 6 июля Елена Баснер фотографирует эту работу у себя в квартире, 10 июля мне звонит Шумаков, говорит, что у него есть неизвестная до сих пор работа Бориса Григорьева, и пересылает фотографии - фото из журнала за 1914 год и фото, сделанное четыре дня назад. Шумаков уверяет, что картина из старого петербургского собрания, что там есть еще несколько работ Григорьева, и если я не соглашусь, ее увезут в Москву
- Почему вы не заказали экспертизу неизвестной вам работы?
В моей коллекции много работ, и я никогда не проводил экспертизу. У этой работы был безупречный провенанс (происхождение. - Прим. ред.), на мой взгляд, картина происходила напрямую из коллекции Бурцева через Николая Тимофеева, которого я знал лично. Вы думаете, что на аукционах Кристи и Сотбис все работы сопровождают экспертизы? Там есть самое важное - провенанс и джентльменское соглашение. Я могу привести вам массу примеров фальшивок, снабженных официальными экспертизами.
- Вы не знали, что в Русском музее хранится такая же работа?
Не знал, потому что музей никогда до того ее не выставлял. Во время следствия Елена Баснер тоже заявляла, что не знала о существовании такой работы в Русском музее, хотя она принимала и описывала коллекцию Окунева, из которой работа поступила в музей в начале 80-х годов. Не знала Тамара Галеева, искусствовед из Екатеринбурга, работавшая над большой монографией по Борису Григорьеву, - это тоже стало известно из показаний в ходе следствия.
- Почему вы молчали до 2011 года?
После возвращения с московской выставки я несколько раз разговаривал с Шумаковым, он меня уверял, что работа подлинная, а эксперты не правы. Только когда пришли документы от Грабаря, он признался, что получил работу от Баснер. Я был страшно возмущен: мы с ним договаривались, что я никогда не возьму работу от дилера или музейного искусствоведа. И попросил вернуть деньги, Шумаков передал - деньги возвращать не будут, а мне советуют сделать экспертизу в Русском музее.
- Почему у вас возникли сомнения относительно Русского музея?
Когда я увидел двойника моей работы в каталоге выставки Григорьева, то начал спрашивать у сотрудников музея, что они думают о моей вещи? Все сказали - выдающаяся работа, все в порядке! А когда картина была на экспертизе, они начали говорить другое: да, вещь старая, десятых годов, но это не Григорьев. Потом я получил черновик экспертизы, где была фраза: «При внешнем сходстве пигментов с эталонными работами Григорьева использованы другие по составу пигменты, не противоречащие десятым годам XX века». Это не имеет никакого отношения к науке! Позвонил в музей и рассказал об экспертизе Центра Грабаря, и этот фрагмент исчез из окончательного текста официальной экспертизы. Перед тем как написать заявление в полицию, пришел к Баснер: Лена, у меня нет другого выхода. Она уверяла, что у меня - подлинник, подделка - в Русском. Я ответил: если вы хотите, чтобы ситуация оставалась в рамках человеческой истории, скажите, кто хозяин картины, дальше буду разбираться сам.
Я же был уверен, что это не ее картина! Но Лена отказалась. Я написал заявление в полицию, началось следствие. В ходе расследования Баснер назвала имя владельца - Михаил Аронсон, гражданин Эстонии. Аронсон приезжал в Петербург, написал в полиции заявление, что картина его, что досталась от бабушек-дедушек. Я потом пытался найти его в Таллине: хотел услышать от него историю картины. Не нашел, но меня познакомили с полицейскими, которые сталкивались с ним. Они сказали только, что Аронсон несколько раз сидел в тюрьме. Большей информацией о нем не располагаю. В конце сентября 2011 года я получил из прокуратуры отказ от возбуждения уголовного дела, и начались мои мытарства.
- Почему так долго тянулось следствие?
В частном разговоре следователи открыто мне говорили: ваше дело или никогда не будет возбуждено, или не выйдет из района, потому что у Баснер очень влиятельный адвокат. Действительно, адвокат Лариса Малькова была много лет начальником следствия Центрального района Петербурга.
- Говорят, что у вас хорошие связи с Бастрыкиным?
Чего мне только не приписывают! Просто летом 2013 года я прочитал в интернете, что Бастрыкин проводит в Петербурге прием граждан. Пришел, Бастрыкин посоветовал написать заявление о передаче дела из МВД в ГСУ СК. Несколько раз общался со следователями, последний раз - в декабре 2013 года. И только 31 января 2014-го узнал, что Елена Баснер арестована.
Есть подозрение, что вся эта история раскручена следователями при вашем непосредственном участии, чтобы «искусствоведы в погонах» получили право контролировать музеи, экспертизу…
По-моему, государственная машина, даже на самом высоком уровне, редко работает стратегически, только в тактическом режиме, решая конкретные задачи. То, что эта история может обрасти какими-то политическими коннотациями, я не исключаю. Важно другое: Елена Баснер НЕ выступала как эксперт и ее НЕ судят за ошибочную экспертизу. Ей предъявляют обвинения в посредничестве в этой мошеннической цепочке.
Мне ее безумно жалко - она разрушает свое имя, репутацию, и я не могу понять, зачем. Возможно, она кого-то выгораживает? Мне кажется, что реальный виновник находится в непосредственном окружении Баснер.
Васильев и Шумаков - не новички на арт-рынке. Поэтому мне сложно представить себе, что господин Васильев выложил Шумакову 250 тысяч долларов просто за картинку, которая ему понравилась. Мы думаем, что он показывал работу искусствоведам, Шумаков, как мы предполагаем, обращался к специалистам, и все они пришли к выводу, что картина подлинная. Михаил Аронсон, владелец картины, обратился к Баснер, потому что она - официальный эксперт аукционного дома Bukowskis по русскому искусству, на сайте есть ее телефон. Он позвонил, приехал в Петербург, они встретились, картина ей очень понравилась. Вместе с ней ее смотрела сотрудник Русского музея Юлия Солонович, и ей работа тоже понравилась. Если говорить о перспективах дела, мне они представляются на данный момент туманными.
С Еленой Баснер мы расстались в 2003 году, она ушла по собственному желанию: у нас были расхождения по поводу творческой свободы научных сотрудников Русского музея, больше я ничего комментировать не буду. Но в комментариях прессы к аресту Елены Баснер сразу же появилось множество неточностей и фантазий: во-первых, она никогда не была экспертом Русского музея, у нас даже должности такой нет. И что значит «эксперт мирового уровня»? У нас достаточно специалистов, чья квалификация не ниже, чем у Елены Вениаминовны, научной работой занимаются многие сотрудники разных отделов. Во-вторых, совершенно не понятно, с какой стороны ко всей истории прицеплен Русский музей и почему. Думаю, потому, что без Русского музея было бы не так интересно об этом рассказывать. Домыслы, что копию якобы создали в Русском музее, несостоятельны: Григорьев написала эту работу в 1913 году, Окунев купил ее в антикварном магазине в 1946 году - за это время ее могли скопировать сколько угодно раз. Между 1946-м и 1983-м, когда она была передана в Русский музей, ее тоже могли скопировать - частные владельцы и тогда выдавали свои работы на выставки, каталоги делались далеко не всегда, ничего не фиксировалось. Экспертизу своей работы музей провел тогда же, когда Васильев сдал к нам свою работу. Вокруг этой истории взбито много грязной пены: нужно разбираться с ее участниками, а не обсуждать Русский музей.
С Еленой Баснер мы дружим больше 30 лет, 25 из них вместе работали в Русском музее, часто занимались одними и теми же проектами. Она высококлассный специалист, пользуется бесспорным авторитетом в научной среде, что лишний раз подтвердило количество и качество писем в ее защиту. Лена ярко проявила себя в разных областях нашей профессии: научные статьи и доклады, публикации архивных материалов, кураторская, экспертная, преподавательская деятельность, сценарии фильмов, популярные лекции. Без ее трудов, многие из которых становились открытиями, невозможна сегодня историография русского авангарда. Елене Баснер принадлежит ведущая роль в изучении и истолковании позднего творчества Казимира Малевича. Именно она, развив идею Шарлотты Дуглас о необходимости пересмотра системы авторских датировок, окончательно расшифровала мистификацию художника, обосновала и закрепила убедительную хронологию. В 1999 году в Русском музее прошла успешная защита ее кандидатской диссертации «Живопись К.С. Малевича позднего периода (феномен реконструкции художником своего творческого пути)». Лена причастна к самым знаковым выставкам Русского музея. Ее усилиями и под ее руководством в Петербурге создан Музей истории петербургского авангарда (Дом Матюшина). И в жизни, и в профессии я не знаю более честного, независимого, бескорыстного и внимательного к другим человека. Все действия, о которых говорит Васильев, совершались без документов, мнение о подлинности картины было устным. Покупателям никто рук не выкручивал. Никакой экспертизы перед покупкой не проводилось. В чем криминал? Здесь могла быть только ошибка.
Эта ситуация - экстраординарная для нашей художественной жизни: у нас практически не возбуждаются судебные дела по фактам продажи фальсификаций произведений искусства. Эта история - следствие процессов, уходящих корнями в 60-е годы, когда вырос интерес к русскому авангарду, к собирательству русских икон: русский авангард и русская икона оказались теми условными художественными валютами, которые конвертировались в мире. Был поток контрабанды, очень скоро возникло большое число мастеров фальсификаций. В конце 1990-х - начале 2000-х годов наш внутренний рынок по своей емкости, аппетитам и страстям быстро превзошел потребности зарубежного рынка - и поток подделок еще вырос.
Среди экспертов, работающих в сегменте рынка авангардного искусства, немало людей достойных, знающих и порядочных, но они оказались марионетками в руках тех, кто им приносил подделки в течение многих десятилетий. Елена Баснер - человек, знающий вещи, предметы, фонды. Но когда эксперт выступает одновременно и автором заключения, и посредником, получающим прибыль, могут возникнуть вопросы морального и криминального характера. Кстати, гонорар эксперта всегда существенно меньше, чем доля от участия в сделке.
Нам, работающим в Доме «Сотбис», сплошь и рядом приходится сталкиваться с предметами, вызывающими вопросы. Обычно мы сразу отказываемся от таких вещей. Бывает, что просим доказательств. Если сомнений в провенансе нет, как правило, экспертизу не спрашивают. Но если после покупки возникают серьезные подозрения, мы проводим экспертизы, если сомнения подтверждаются, возвращаем деньги. Елена Баснер, Андрей Васильев, Русский музей - это имена, к которым я неравнодушен, судьбы этих организаций и людей - судьбы нашей культуры. Но, к сожалению, все дошло до такого градуса, что взрыв должен был случиться.
В Санкт-Петербурге перед судом предстанет бывшая сотрудница Русского музея, которой инкриминируется продажа за четверть миллиона долларов поддельной картины художника-авангардиста, чей оригинал на самом деле хранится в музее, сообщает пресс-служба СКР.
59-летняя искусствовед Елена Баснер обвиняется в совершении преступления по ч. 4 ст. 159 УК РФ (мошенничество в особо крупном размере, совершенное группой лиц по предварительному сговору).
По версии следствия, летом 2009 года Баснер вступила в сговор с издателем Леонидом Шумаковым (он сейчас находится в розыске) и подтвердила коллекционеру Андрею Васильеву подлинность картины русского художника-авангардиста начала ХХ века Бориса Григорьева "В ресторане" (1913 год). При этом, как считают следователи, искусствовед достоверно знала, что полотно является копией, а оригинал картины находится в Государственном Русском музее. Баснер получила от Васильева $250 000 и распорядилась ими по собственному усмотрению.
В 2011 году выяснилось, что картина является подделкой. Васильев подал гражданский иск к Шумакову, однако проиграл суд за истечением сроков давности.
После задержания искусствоведа с петицией в ее защиту выступили российские и зарубежные коллеги. "Елена Вениаминовна Баснер заслужила безграничное уважение коллег не только научными изысканиями, но и своей честностью и принципиальностью в экспертном сообществе ", – говорилось в обращении. Коллеги Баснер просили суд избрать ей меру пресечения, не связанную с лишением свободы. Отметим, что с 5 февраля 2014 года искусствовед находится под домашним арестом. Ей грозит до 10 лет лишения свободы со штрафом до 1 млн руб.
Уголовное дело с утвержденным обвинительным заключением в ближайшее время будет направлено в суд для рассмотрения по существу.
Следственный комитет Петербурга шокировал мир искусства. В обмане при продаже серьезного полотна заподозрена Елена Баснер - первый специалист на международном рынке живописи авангарда, дочь культового советского композитора, написавшего любимую песню Владимира Путина «С чего начинается Родина». 31 января в камеру помещена ключевая фигура из абсолютного круга городской культуры. «Фонтанка» узнала, как многолетнее дело сдвинул глава СК Александр Бастрыкин и что под боем оказалась репутация Русского музея.
www.bukowskis.com
Следственный комитет Петербурга шокировал мир искусства. В обмане при продаже серьезного полотна заподозрена Елена Баснер - первый специалист на международном рынке живописи авангарда, дочь культового советского композитора, написавшего любимую песню Владимира Путина «С чего начинается Родина». 31 января в камеру помещена ключевая фигура из абсолютного круга городской культуры. «Фонтанка» узнала, как многолетнее дело сдвинул глава СК Александр Бастрыкин и что под боем оказалась репутация Русского музея.
С полудня 1 февраля телефоны большинства игроков на рынке антикварной живописи Петербурга, Москвы, Хельсинки, Амстердама, Лондона подверглись аномальному соединению внутри самих себя. Коллекционеры и посредники, владельцы салонов и организаторы выставок, эксперты и поддельщики созванивались, эмоционально обсуждая только одну новость. О многих широкая публика никогда не слышала, о некоторых знают на разных континентах. Новость .
По мнению Следственного комитета Петербурга, бывший эксперт Русского музея, сотрудник именитого аукционного дома в Финляндии Bukowskis, первый мировой эксперт по живописи русского авангарда участвовала в лукавой схеме продажи картины художника Григорьева серьезному петербургскому коллекционеру Андрею Васильеву.
С этого места необходимо вспомнить, что Елена Баснер не просто № 1, автор монографий и рецензий, специалист, которого приглашают читать лекции в Нью-Йорк, а в данную минуту в Амстердаме проходит выставка Харджиева, которой она давала оценку вступительной статьей в каталоге. Она не только дочь культового советского композитора Вениамина Баснера, чью мелодию «С чего начинается Родина», как известно, любит и лично исполняет Владимир Путин.
Баснер - своего рода наш петербургский символ, провозглашенный культурной столицей. Не Никита Михалков, конечно. Ведь у нас на севере и «труба пониже, и дым пожиже», а все же родилась Елена Баснер внутри самой настоящей культурной элиты. Там не только высокие потолки в просторной квартире с дубовыми буфетами. В гостях у ее отца засиживался Дмитрий Шостакович и другие, ставшие сегодня нашими «греческими богами».
С точки зрения классической, пусть и девальвированной в наше время интеллигенции, если Михалков, Розенбаум - ярые представители истеблишмента, то Елена Баснер стала неотъемлемой частью петербургского духа с его обязательным кодексом поведения. Таких всегда мало. Среди них историк Лев Лурье, арт-критик Александр Боровский и те, кого читатель вспомнит сам. Баснер - фигура, без которой и в «шахматы» сыграть нельзя, и создание мифа хромает. Вставлена в среду как в раму. Фактически она сама в себе несет клеймо качества.
Биография Баснер чрезвычайно правильная: из Академии художеств - в Русский музей. Ее конек - столпы авангарда Малевич и Гончарова. Вовлекается Баснер и в художественный рынок в качестве эксперта. Это очень типично, оправданно и не осуждаемо. Как советской портнихе шить на дому. Так становятся преуспевающими музейными работниками. Баснер всегда вызывает симпатию, весела и энергична.
Все же неправильно проводить аналогии, наподобие Баснер - «Пеле в футболе» или «Кумарин в организованных сообществах». Культура - не только мир больших денег, где честные и не очень занимаются продажами и выставками. Каждое государство имеет визуальную презентацию, и русская живопись - часть этого национального образа. Такой образ есть и в Анголе, но он стоит столько, сколько стоит Ангола. А наш мощнейший визуальный образ на полотнах мастеров, естественно, породил огромный рынок.
Но если в СССР авангард был на отшибе общественного сознания, а в 90-е его тащили за кордон и меняли на кроссовки, то сегодня живопись идет к нам оттуда и здесь же скупается за миллионы. Настоящей живописи мало, у новых героев денег много, а амбиций еще больше. Но если вокруг чего-то крутятся большие суммы, то коррупционная агрессия неминуема.
Посвященные знают, что и в Русском музее можно официально получить оценку живописи, и параллельно можно. Причем часто теми же экспертами. Только без знаковых печатей, а со штампом, к примеру, отдела кадров музея, который заверит, что такой искусствовед работает. Это как получить сумму серебром или ассигнациями. Но при всем уважении к праву умысел - внутреннее убеждение эксперта - мало кто мог опровергнуть.
Баснер давно покинула Русский музей. Она перешла в Дом Матюшина (музей петербургского авангарда), а потом настала формальная пенсия. Ее репутация позволила ей работать при серьезнейших домах, занимающихся бизнесом на искусстве.
В 2009 году началась банальная в этом мире история - петербургский коллекционер Андрей Васильев купил у классического посредника Шумакова работу непростого художника начала ХХ века Григорьева. Васильев брал ее с историей - из коллекции генерала Тимофеева - и за 250 тысяч долларов. Вскоре на выставке в Москве, куда он под телекамеры канала «Культура» отправил полотно, сообщили, что работа эта известна и вовсе это не Григорьев, а его недурная копия.
Пошли переговоры с посредником, он кивнул на Баснер. Баснер смущалась, но опровергала. Васильеву не дали выхода из ситуации, и он обратился в органы. Органы долго смотрели на незнакомую им конструкцию. Васильев трижды в суде выиграл редкие иски о незаконном бездействии, после чего следствие Петроградского УМВД все же возбудило дело по мошенничеству и передало материалы в ГСУ.
Самое грустное, еще выяснилось, что в Русском музее есть такая же картина Григорьева.
Когда вызвали Баснер, она пришла с адвокатом и кратко кивнула на гражданина Эстонии Аронсона. Мол, он нашел картину у себя в гараже во Всеволожском районе Ленобласти, показал Баснер, а эксперт ахнул и позже предложил Васильеву через посредника.
После чего детектив начал походить на фельетон. Проверка показала, что Аронсон четырежды судим, в Таллине торгует стеклотарой, а в Россию в это время не заезжал.
К тому же журналисты . Баснер давала возмущенные интервью, ее адвокат Лариса Малькова обвиняла в подделке самого Васильева, а дело тем временем приостановили.
В августе прошлого года в стенах Следственного комитета Ленобласти на Торжковской улице, куда прибыл глава ведомства Александр Бастрыкин, начался следующий этап. Он похож на современный российский сериал «Как торжествует справедливость». Васильев оказался на приеме. По левую руку от Бастрыкина сидел руководитель СК Петербурга Клаус, по правую - СК области Лоскутов. Бастрыкин выслушал и вместо ущерба всмотрелся в глубину истории. Коллега Клаус согласился взять дело в свое производство.
В деле накопились десятки экспертиз. Криминалистических, независимых, судебных. Заключительная гласит: «Представленная картина является безусловно профессиональной подделкой».
За скобками этого эпизода остаются размышления о месте подделки. Заметим, что подделки были всегда. Даже при жизни мастеров Средневековья. Но для этого нужен подлинник. Если в Русском музее - Григорьев настоящий, а подделка профессиональна, то, вероятно, ее могли бы исполнить и внутри храма (конечно, главный процесс происходит не рядом с подлинником, в современных реалиях необходима предельно качественная фотография).
А это уже совсем другая история. Если у вас есть эталонная база и господин исполнитель, то у вас джокер. Кстати, настоящие поддельщики - не художники, а реставраторы. Это как хирург и патологоанатом.
Если следствие не остановится перед непреодолимыми факторами в лице моральных авторитетов, на свет может выйти и этот принципиальнейший ответ.
Для интеллигенции задержание Баснер - шок. Остальному антикварному миру это может подломить сложившиеся правила. С непредсказуемыми последствиями. Как для владельцев, так и для музейщиков.
Ранее мы слышали реакцию директора Русского музея Владимира Гусева на заявление Васильева. Он говорил, что скандал на совести коллекционера. Заместитель директора Евгения Петрова грозила подать на Васильева в суд за клевету.
Пока же следователи дают оценку тому, что обнаружили на обысках в течение двух последних дней.
2 февраля Елене Баснер должны избрать меру пресечения. «Фонтанка» пыталась поговорить с Андреем Васильевым.
О Баснер мне стало известно из вашей же публикации. Я ничего не хочу сейчас комментировать, - ответил он. На вопрос, знает ли, где и когда будет суд по мере пресечения, Васильев сказал: - Не знаю, но, если бы меня спросили, я был бы категорически против ареста. Что бы ни было в прошлом, но этого я Лене не желаю.
Елена Баснер - автор красивого запатентованного метода определения подделок живописи. В его основе лежит гипотеза, что до начала эры ядерных испытаний на планете Земля, то есть до Хиросимы, на полотнах не было «изотопов», которые появились после 1945 года.
Теперь история петербургской субкультуры антиквариата также будет делиться на «до ареста Баснер» и после него.
Евгений Вышенков, "Фонтанка.ру"
