Сначала узнает о ней из рассказа-исповеди Мармеладова в «распивочной»: «Катерина Ивановна, супруга моя, — особа образованная и урожденная штаб-офицерская дочь. Пусть, пусть я подлец, она же и сердца высокого, и чувств, облагороженных воспитанием, исполнена. <...> И хотя я и сам понимаю, что когда она и вихры мои дерет, то дерет их не иначе как от жалости сердца <...> Знаете ли, знаете ли вы, государь мой, что я даже чулки ее пропил? Не башмаки-с, ибо это хотя сколько-нибудь походило бы на порядок вещей, а чулки, чулки ее пропил-с! Косыночку ее из козьего пуха тоже пропил, дареную, прежнюю, ее собственную, не мою; а живем мы в холодном угле, и она в эту зиму простудилась и кашлять пошла, уже кровью. Детей же маленьких у нас трое, и Катерина Ивановна в работе с утра до ночи скребет и моет и детей обмывает, ибо к чистоте с измалетства привыкла, а с грудью слабою и к чахотке наклонною, и я это чувствую. <...> Знайте же, что супруга моя в благородном губернском дворянском институте воспитывалась и при выпуске с шалью танцевала при губернаторе и при прочих лицах, за что золотую медаль и похвальный лист получила. Медаль... ну медаль-то продали... уж давно... гм... похвальный лист до сих пор у них в сундуке лежит, и еще недавно его хозяйке показывала. И хотя с хозяйкой у ней наибеспрерывнейшие раздоры, но хоть перед кем-нибудь погордиться захотелось и сообщить о счастливых минувших днях. И я не осуждаю, не осуждаю, ибо сие последнее у ней и осталось в воспоминаниях ее, а прочее все пошло прахом! Да, да; дама горячая, гордая и непреклонная. Пол сама моет и на черном хлебе сидит, а неуважения к себе не допустит. Оттого и господину Лебезятникову грубость его не захотела спустить, и когда прибил ее за то господин Лебезятников, то не столько от побоев, сколько от чувства в постель слегла. Вдовой уже взял ее, с троими детьми, мал мала меньше. Вышла замуж за первого мужа, за офицера пехотного, по любви, и с ним бежала из дому родительского. Мужа любила чрезмерно, но в картишки пустился, под суд попал, с тем и помер. Бивал он ее под конец; а она хоть и не спускала ему, о чем мне доподлинно и по документам известно, но до сих пор вспоминает его со слезами и меня им корит, и я рад, я рад, ибо хотя в воображениях своих зрит себя когда-то счастливой. И осталась она после него с тремя малолетними детьми в уезде далеком и зверском, где и я тогда находился, и осталась в такой нищете безнадежной, что я хотя и много видал приключений различных, но даже и описать не в состоянии. Родные же все отказались. Да и горда была, чересчур горда... И тогда-то милостивый государь, тогда я, тоже вдовец, и от первой жены четырнадцатилетнюю дочь имея, руку свою предложил, ибо не мог смотреть на такое страдание. Можете судить потому, до какой степени ее бедствия доходили, что она, образованная и воспитанная и фамилии известной, за меня согласилась пойти! Но пошла! Плача и рыдая и руки ломая — пошла! Ибо некуда было идти. Понимаете ли, понимаете ли вы, милостивый государь, что значит, когда уже некуда больше идти? Нет! Этого вы еще не понимаете... И целый год я обязанность свою исполнял благочестиво и свято и не касался сего (он ткнул пальцем на полуштоф), ибо чувство имею. Но и сим не мог угодить; а тут места лишился, и тоже не по вине, а по изменению в штатах, и тогда прикоснулся!.. Полтора года уже будет назад, как очутились мы наконец, после странствий и многочисленных бедствий, в сей великолепной и украшенной многочисленными памятниками столице. И здесь я место достал... Достал и опять потерял. Понимаете-с? Тут уже по собственной вине потерял, ибо черта моя наступила... Проживаем же теперь в угле, у хозяйки Амалии Федоровны Липпевехзель, а чем живем и чем платим, не ведаю. Живут же там многие и кроме нас... Содом-с, безобразнейший... гм... да... А тем временем возросла и дочка моя, от первого брака, и что только вытерпела она, дочка моя, от мачехи своей, возрастая, о том я умалчиваю. Ибо хотя Катерина Ивановна и преисполнена великодушных чувств, но дама горячая и раздраженная, и оборвет...»
Раскольников, проводив опьяневшего Мармеладова домой, и увидел супругу его воочию: «Это была ужасно похудевшая женщина, тонкая, довольно высокая и стройная, еще с прекрасными темно-русыми волосами и действительно с раскрасневшимися до пятен щеками. Она ходила взад и вперед по своей небольшой комнате, сжав руки на груди, с запекшимися губами и неровно, прерывисто дышала. Глаза ее блестели как в лихорадке, но взгляд был резок и неподвижен, и болезненное впечатление производило это чахоточное и взволнованное лицо, при последнем освещении догоравшего огарка, трепетавшем на лице ее. Раскольникову она показалась лет тридцати, и действительно была не пара Мармеладову... Входящих она не слушала и не видела. В комнате было душно, но окна она не отворила; с лестницы несло вонью, но дверь на лестницу была не затворена; из внутренних помещений, сквозь непритворенную дверь, неслись волны табачного дыма, она кашляла, но дверь не притворяла. Самая маленькая девочка, лет шести, спала на полу, как-то сидя, скорчившись и уткнув голову в диван. Мальчик, годом старше ее, весь дрожал в углу и плакал. Его, вероятно, только что прибили. Старшая девочка, лет девяти, высокенькая и тоненькая как спичка, в одной худенькой и разодранной всюду рубашке и в накинутом на голые плечи ветхом драдедамовом бурнусике, сшитом ей, вероятно, два года назад, потому что он не доходил теперь и до колен, стояла в углу подле маленького брата, обхватив его шею своею длинною, высохшею как спичка рукой...»
Несколько штрихов к своему портрету и биографии добавляет сама Катерина Ивановна в сцене поминок по мужу в разговоре с Раскольниковым: «Развеселившись, Катерина Ивановна тотчас же увлеклась в разные подробности и вдруг заговорила о том, как при помощи выхлопотанной пенсии она непременно заведет в своем родном городе Т... пансион для благородных девиц. Об этом еще не было сообщено Раскольникову самою Катериной Ивановной, и она тотчас же увлеклась в самые соблазнительные подробности. Неизвестно каким образом вдруг очутился в ее руках тот самый "похвальный лист", о котором уведомлял Раскольникова еще покойник Мармеладов, объясняя ему в распивочной, что Катерина Ивановна, супруга его, при выпуске из института, танцевала с шалью "при губернаторе и при прочих лицах" <...> в нем действительно было обозначено, <...> что она дочь надворного советника и кавалера, а следовательно, и в самом деле почти полковничья дочь. Воспламенившись, Катерина Ивановна немедленно распространилась о всех подробностях будущего прекрасного и спокойного житья-бытья в Т...; об учителях гимназии, которых она пригласит для уроков в свой пансион; об одном почтенном старичке, французе Манго, который учил по-французски еще самое Катерину Ивановну в институте и который еще и теперь доживает свой век в Т... и, наверно, пойдет к ней за самую сходную плату. Дошло, наконец, дело и до Сони, "которая отправится в Т... вместе с Катериной Ивановной и будет ей там во всем помогать"...»
Увы, мечтам и планам бедной вдовы сбыться было не суждено: буквально через несколько минут спор с хозяйкой перерастет в яростный скандал, затем произойдет чудовищная сцена с обвинением Сони в воровстве, и Катерина Ивановна не выдержит, схватит детей в охапку и уйдет на улицу, окончательно помешается и умрет в комнате Сони, куда успеют ее перенести. Картина ее смерти страшна и глубоко символична: « — Довольно!.. Пора!.. Прощай, горемыка!.. Уездили клячу!.. Надорвала-а-ась! — крикнула она отчаянно и ненавистно и грохнулась головой о подушку.
Она вновь забылась, но это последнее забытье продолжалось недолго. Бледно-желтое, иссохшее лицо ее закинулось навзничь назад, рот раскрылся, ноги судорожно протянулись. Она глубоко-глубоко вздохнула и умерла...»
В произведении Достоевского «Преступление и наказание» есть немало женских образов. Их целая галерея. Это Сонечка Мармеладова, убитая обстоятельствами Катерина Ивановна, Алена Ивановна и ее сестра Лизавета. В произведении этим образам отведена важная роль.
Один из главных женских образов в романе «Преступление и наказание» - Соня Мармеладова. Девушка была дочерью чиновника, который спился и впоследствии больше не мог содержать свою семью. Из-за постоянного злоупотребления алкоголем его увольняют с работы. Помимо родной дочери, у него есть вторая жена и трое детей. Мачеха не была обозленной, однако бедность действовала на нее угнетающе, и иногда она винила падчерицу в своих бедах.
И Раскольников решает остановиться на этой мысли. Ведь это объяснение нравится ему больше, чем какое-либо еще. Если бы главный герой не увидел в Соне этакую сумасшедшую, то, возможно, он и не стал бы ей рассказывать о своей тайне. Поначалу он просто цинично бросил вызов ее смиренности, сказав о том, что убил только ради себя. Соня ничего не отвечает на его слова до той поры, пока Раскольников прямо не задает ей вопрос: «Что мне делать?».
Роль женских образов в «Преступлении и наказании», особенно Сонечки, нельзя недооценить. Ведь постепенно главный герой начинает перенимать образ мыслей Сони, понимать, что она в действительности является не проституткой - заработанные зазорным путем деньги она тратит не на себя. Соня искренне верит в то, что до той поры, пока от ее заработка зависит жизнь ее семьи, господь не допустит ее болезни или сумасшествия. Парадоксальным образом Ф. М. Достоевский сумел показать, как в ней сочетается христианская вера с совершенно неприемлемым, страшным образом жизни. И вера Сони Мармеладовой является глубокой, а не являет собой, как у многих, лишь формальную религиозность.
Школьное задание на дом по литературе может звучать следующим образом: «Проанализируйте женские образы романа «Преступление и наказание». Подготавливая информацию о Соне, нужно сказать, что она является заложницей тех обстоятельств, в которые ее поставила жизнь. Выбор у нее был невелик. Она могла остаться голодной, наблюдая за тем, как мучается от голода ее семья, или же начать продавать собственное тело. Конечно, ее поступок предосудителен, однако иначе она не могла поступить. Рассмотрев Соню с другой стороны, можно увидеть героиню, которая готова пожертвовать собой ради своих близких людей.
Катерина Ивановна - также один из важных женских образов в романе «Преступление и наказание». Она вдова, оставшаяся одна с тремя детьми. У нее гордый и горячий нрав. Из-за голода она оказалась вынуждена выйти замуж за чиновника - вдовца, у которого есть дочь Соня. Он же берет ее в жены только из чувства сострадания. Она всю жизнь пытается найти способы прокормить своих детей.
Окружающая обстановка представляется Катерине Ивановне настоящим адом. Ее очень больно ранит человеческая подлость, которая попадается практически на каждом шагу. Она не умеет молчать и терпеть, как это делает ее падчерица Соня. В Катерине Ивановне хорошо развито ощущение справедливости, и именно оно толкает ее на решительные поступки.
Катерина Ивановна имеет знатное происхождение. Она из разорившейся семьи дворян. И по этой причине ей намного тяжелее, чем мужу с падчерицей. И этому причина не только повседневные трудности - у Катерины Ивановны нет такой же отдушины, как у Семена и его дочки. У Сони есть утешение - это молитва и Библия; отец ее на некоторое время может забыться в кабаке. Катерина Ивановна отличается от них страстностью своей натуры.
Ее поведение говорит о том, что любовь не могут искоренить из человеческой души никакие трудности. Когда чиновник умирает, Катерина Ивановна говорит о том, что это к лучшему: «Убытку меньше». Но в то же время она ухаживает за больным, поправляет подушки. Также любовь связывает ее и с Соней. При этом сама девушка не осуждает свою мачеху, которая когда-то толкнула ее на столь неблаговидные действия. Скорее наоборот - Соня стремится защитить Катерину Ивановну перед Раскольниковым. Позднее, когда Лужин выдвигает Соне обвинение в краже денег, Раскольников имеет возможность понаблюдать, с каким рвением защищает Катерина Ивановна Соню.
Женские образы «Преступления и наказания», несмотря на разнообразие характеров, отличаются глубоко драматичной судьбой. Нищета доводит Катерину Ивановну до чахотки. Однако чувство собственного достоинства в ней не погибает. Ф. М. Достоевский подчеркивает, что Катерина Ивановна не была из забитых. Несмотря на обстоятельства, невозможно было сломать в ней нравственное начало. Стремление ощущать себя полноценным человеком и заставило Катерину Ивановну устроить дорогие поминки.
Катерина Ивановна является одним из самых гордых женских образов Достоевского в «Преступлении и наказании». Великий русский писатель постоянно стремится подчеркнуть это ее качество: «не удостоила ответом», «с достоинством осмотрела своих гостей». И наряду с умением уважать саму себя в Катерине Ивановне живет еще одно качество - доброта. Она осознает, что после гибели ее супруга она обречена с детьми на голодную смерть. Противореча самому себе, Достоевский опровергает концепцию утешительства, которая может привести человечество к благополучию. Конец Катерины Ивановны трагичен. Она бежит к генералу, чтобы вымолить у него помощь, однако перед ней закрывают двери. Надежды на спасение нет. Катерина Ивановна идет просить милостыню. Ее образ глубоко трагичен.
Алена Ивановна - это сухая старушонка возрастом около 60 лет. У нее злые глаза и острый нос. Волосы, которые совсем мало поседели, обильно смазаны маслом. На тонкой и длинной шее, которая может быть сравнима с куриной ногой, повешено какое-то тряпье. Образ Алены Ивановны в произведении является символом совершенно никчемного существования. Ведь она берет чужое имущество под проценты. Алена Ивановна использует тяжелое положение других людей. Назначая высокий процент, она буквально занимается обкрадыванием других.
Изображение этой героини должно вызвать у читателя чувство отвращения и послужить смягчающим обстоятельством при оценке убийства, совершенного Раскольниковым. Однако, по мысли великого русского писателя, эта женщина тоже имеет право называться человеком. И насилие над ней, как и над любым живым существом, представляет собой преступление против нравственности.
Анализируя женские образы в романе «Преступление и наказание», следует упомянуть и о Лизавете Ивановне. Это младшая сводная сестра старухи-процентщицы - они были от разных матерей. Лизавету старуха постоянно держала в «совершенном порабощении». Этой героине 35 лет, по своему происхождению она мещанского рода. Лизавета - нескладная девица достаточно высокого роста. Характер у нее тихий и кроткий. Круглыми сутками она работает на свою сестру. Лизавета страдает умственной отсталостью, и по причине своего слабоумия она почти постоянно беременна (можно сделать вывод о том, что люди низкой морали используют Лизавету для своих целей). Вместе со своей сестрой героиня погибает от рук Раскольникова. Хотя она и некрасива, однако у многих вызывает симпатию ее образ.
Катерина Ивановна Мармеладова является одной из ярких второстепенных героинь романа «Преступление и наказание».
Образ и характеристика Катерины Ивановны в романе «Преступление и наказание»: описание внешности и характера в цитатах.
Смотрите:
Все материалы по «Преступлению и наказанию»
Все материалы о Катерине Ивановне
Катерина Ивановна Мармеладова — жена чиновника Мармеладова.
Возраст Катерины Ивановны — около 30 лет:
«Раскольникову она показалась лет тридцати, и действительно была не пара Мармеладову…»
Катерина Ивановна — несчастная, больная женщина:
«Била! Да что вы это! Господи, била! А хоть бы и била, так что ж! Ну так что ж? Вы ничего, ничего не знаете. Это такая несчастная, ах, какая несчастная! И больная. «
Катерина Ивановна — образованная, воспитанная женщина из хорошей семьи. Отец героини был надворным советником (довольно высокий чин согласно «Табели о рангах»):
«. она дочь надворного советника и кавалера, а следовательно, и в самом деле почти полковничья дочь.»
«. Папаша был статский полковник и уже почти губернатор; ему только оставался всего один какой-нибудь шаг, так что все к нему ездили и говорили: «Мы вас уж так и считаем, Иван Михайлыч, за нашего губернатора».»
«. Катерина Ивановна, супруга моя, - особа образованная и урожденная штаб-офицерская дочь. «
«. она, образованная и воспитанная и фамилии известной. «
Катерина Ивановна родилась и выросла в городе Т. где-то в глубинке России:
«. непременно заведет в своем родном городе Т. пансион. «
К сожалению, в браке с Мармеладовым Катерина Ивановна не обрела счастья. Судя по всему, более менее стабильная жизнь продолжалась около года. Затем Мармеладов запил и семья впала в нищету:
Это был цитатный образ и характеристика Катерины Ивановны в романе «Преступление и наказание» Достоевского: описание внешности и характера в цитатах.
www.alldostoevsky.ru
Лебезятников имел вид встревоженный.
— Я к вам, Софья Семеновна. Извините. Я так и думал, что вас застану, — обратился он вдруг к Раскольникову, — то есть я ничего не думал. в этом роде. но я именно думал. Там у нас Катерина Ивановна с ума сошла, — отрезал он вдруг Соне, бросив Раскольникова.
— То есть оно, по крайней мере, так кажется. Впрочем. Мы там не знаем, что и делать, вот что-с! Воротилась она — ее откуда-то, кажется, выгнали, может, и прибили. по крайней мере, так кажется. Она бегала к начальнику Семена Захарыча, дома не застала; он обедал у какого-то тоже генерала. Вообразите, она махнула туда, где обедали. к этому другому генералу, и, вообразите, — таки настояла, вызвала начальника Семена Захарыча, да, кажется, еще из-за стола. Можете представить, что там вышло. Ее, разумеется, выгнали; а она рассказывает, что она сама его обругала и чем-то в него пустила. Это можно даже предположить. как ее не взяли — не понимаю! Теперь она всем рассказывает, и Амалии Ивановне, только трудно понять, кричит и бьется. Ах да: она говорит и кричит, что так как ее все теперь бросили, то она возьмет детей и пойдет на улицу, шарманку носить, а дети будут петь и плясать, и она тоже, и деньги собирать, и каждый день под окно к генералу ходить. «Пусть, говорит, видят, как благородные дети чиновного отца по улицам нищими ходят!» Детей всех бьет, те плачут. Леню учит петь «Хуторок», мальчика плясать, Полину Михайловну тоже, рвет все платья; делает им какие-то шапочки, как актерам; сама хочет таз нести, чтобы колотить, вместо музыки. Ничего не слушает. Вообразите, как же это? Это уж просто нельзя!
Лебезятников продолжал бы и еще, но Соня, слушавшая его едва переводя дыхание, вдруг схватила мантильку, шляпку и выбежала из комнаты, одеваясь на бегу. Раскольников вышел вслед за нею, Лебезятников за ним.
— Непременно помешалась! — говорил он Раскольникову, выходя с ним на улицу, — я только не хотел пугать Софью Семеновну и сказал: «кажется», но и сомнения нет. Это, говорят, такие бугорки, в чахотке, на мозгу вскакивают; жаль, что я медицины не знаю. Я, впрочем, пробовал ее убедить, но она ничего не слушает.
— Вы ей о бугорках говорили?
— То есть не совсем о бугорках. Притом она ничего бы и не поняла. Но я про то говорю: если убедить человека логически, что, в сущности, ему не о чем плакать, то он перестанет плакать. Это ясно. А ваше убеждение, что не перестанет?
— Слишком легко тогда было бы жить, — ответил Раскольников.
— Позвольте, позвольте; конечно, Катерине Ивановне довольно трудно понять; но известно ли вам, что в Париже уже происходили серьезные опыты относительно возможности излечивать сумасшедших, действуя одним только логическим убеждением? Один там профессор, недавно умерший, ученый серьезный, вообразил, что так можно лечить. Основная идея его, что особенного расстройства в организме у сумасшедших нет, а что сумасшествие есть, так сказать, логическая ошибка, ошибка в суждении, неправильный взгляд на вещи. Он постепенно опровергал больного и, представьте себе, достигал, говорят, результатов! Но так как при этом он употреблял и ду’ши, то результаты этого лечения подвергаются, конечно, сомнению. По крайней мере, так кажется.
Раскольников давно уже не слушал. Поравнявшись с своим домом, он кивнул головой Лебезятникову и повернул в подворотню. Лебезятников очнулся, огляделся и побежал далее.
Раскольников вошел в свою каморку и стал посреди ее. «Для чего он воротился сюда?» Он оглядел эти желтоватые, обшарканные обои, эту пыль, свою кушетку. Со двора доносился какой-то резкий, беспрерывный стук; что-то где-то как будто вколачивали, гвоздь какой-нибудь. Он подошел к окну, поднялся на цыпочки и долго, с видом чрезвычайного внимания, высматривал во дворе. Но двор был пуст, и не было видно стучавших. Налево, во флигеле, виднелись кой-где отворенные окна; на подоконниках стояли горшочки с жиденькой геранью. За окнами было вывешено белье. Все это он знал наизусть. Он отвернулся и сел на диван.
Никогда, никогда еще не чувствовал он себя так ужасно одиноким!
Да, он почувствовал еще раз, что, может быть, действительно возненавидит Соню, и именно теперь, когда сделал ее несчастнее. «Зачем ходил он к ней просить ее слез? Зачем ему так необходимо заедать ее жизнь? О, подлость!»
— Я останусь один! — проговорил он вдруг решительно, — и не будет она ходить в острог!
Минут через пять он поднял голову и странно улыбнулся. Это была странная мысль: «Может, в каторге-то действительно лучше», — подумалось ему вдруг.
Он не помнил, сколько он просидел у себя, с толпившимися в голове неопределенными мыслями. Вдруг дверь отворилась, и вошла Авдотья Романовна. Она сперва остановилась и посмотрела на него с порога, как давеча он на Соню; потом уже прошла и села против него на стул, на вчерашнем своем месте. Он молча и как-то без мысли посмотрел на нее.
— Не сердись, брат, я только на одну минуту, — сказала Дуня. Выражение лица ее было задумчивое, но не суровое. Взгляд был ясный и тихий. Он видел, что и эта с любовью пришла к нему.
— Брат, я теперь знаю все, все. Мне Дмитрий Прокофьич все объяснил и рассказал. Тебя преследуют и мучают по глупому и гнусному подозрению. Дмитрий Прокофьич сказал мне, что никакой нет опасности и что напрасно ты с таким ужасом это принимаешь. Я не так думаю и вполне понимаю, как возмущено в тебе все и что это негодование может оставить следы навеки. Этого я боюсь. За то, что ты нас бросил, я тебя не сужу и не смею судить, и прости меня, что я попрекнула тебя прежде. Я сама на себе чувствую, что если б у меня было такое великое горе, то я бы тоже ушла от всех. Матери я про это ничего не расскажу, но буду говорить о тебе беспрерывно и скажу от твоего имени, что ты придешь очень скоро. Не мучайся о ней; я ее успокою; но и ты ее не замучай, — приди хоть раз; вспомни, что она мать! А теперь я пришла только сказать (Дуня стала подыматься с места), что если, на случай, я тебе в чем понадоблюсь или понадобится тебе. вся моя жизнь, или что. то кликни меня, я приду. Прощай!
Она круто повернула и пошла к двери.
— Дуня! — остановил ее Раскольников, встал и подошел к ней, — этот Разумихин, Дмитрий Прокофьич, очень хороший человек.
Дуня чуть-чуть покраснела.
— Ну, — спросила она, подождав с минуту.
— Он человек деловой, трудолюбивый, честный и способный сильно любить. Прощай, Дуня.
Дуня вся вспыхнула, потом вдруг встревожилась:
— Да что это, брат, разве мы в самом деле навеки расстаемся, что ты мне. такие завещания делаешь?
— Все равно. прощай.
Он отворотился и пошел от нее к окну. Она постояла посмотрела на него беспокойно и вышла в тревоге.
Нет, он не был холоден к ней. Было одно мгновение (самое последнее), когда ему ужасно захотелось крепко обнять ее и проститься с ней, и даже сказать, но он даже руки ей не решился подать:
«Потом еще, пожалуй, содрогнется, когда вспомнит, что я теперь ее обнимал, скажет, что я украл ее поцелуй!»
«А выдержит эта или не выдержит? — прибавил он через несколько минут про себя. — Нет, не выдержит; этаким не выдержать! Этакие никогда не выдерживают. «
И он подумал о Соне.
Из окна повеяло свежестью. На дворе уже не так ярко светил свет. Он вдруг взял фуражку и вышел.
Он, конечно, не мог, да и не хотел заботиться о своем болезненном состоянии. Но вся эта беспрерывная тревога и весь этот ужас душевный не могли пройти без последствий. И если он не лежал еще в настоящей горячке, то, может быть, именно потому, что эта внутренняя, беспрерывная тревога еще поддерживала его на ногах и в сознании, но как-то искусственно, до времени.
Он бродил без цели. Солнце заходило. Какая-то особенная тоска начала сказываться ему в последнее время. В ней не было чего-нибудь особенно едкого, жгучего; но от нее веяло чем-то постоянным, вечным, предчувствовались безысходные годы этой холодной, мертвящей тоски, предчувствовалась какая-то вечность на «аршине пространства». В вечерний час это ощущение обыкновенно еще сильней начинало его мучить.
— Вот с этакими-то глупейшими, чисто физическими немощами, зависящими от какого-нибудь заката солнца, и удержись сделать глупость! Не то что к Соне, а к Дуне пойдешь! — пробормотал он ненавистно.
Его окликнули. Он оглянулся; к нему бросился Лебезятников.
— Вообразите, я был у вас, ищу вас. Вообразите, она исполнила свое намерение и детей увела! Мы с Софьей Семеновной насилу их отыскали. Сама бьет в сковороду, детей заставляет петь и плясать. Дети плачут. Останавливаются на перекрестках и у лавочек. За ними глупый народ бежит. Пойдемте.
— А Соня. — тревожно спросил Раскольников, поспешая за Лебезятниковым.
— Просто в исступлении. То есть не Софья Семеновна в исступлении, а Катерина Ивановна; а впрочем, и Софья Семеновна в исступлении. А Катерина Ивановна совсем в исступлении. Говорю вам, окончательно помешалась. Их в полицию возьмут. Можете представить, как это подействует. Они теперь на канаве у -ского моста, очень недалеко от Софьи Семеновны. Близко.
На канаве, не очень далеко от моста и не доходя двух домов от дома, где жила Соня, столпилась куча народу. Особенно сбегались мальчишки и девчонки. Хриплый, надорванный голос Катерины Ивановны слышался еще от моста. И действительно, это было странное зрелище, способное заинтересовать уличную публику. Катерина Ивановна в своем стареньком платье, в драдедамовой шали и в изломанной соломенной шляпке, сбившейся безобразным комком на сторону, была действительно в настоящем исступлении. Она устала и задыхалась. Измучившееся чахоточное лицо ее смотрело страдальнее, чем когда-нибудь (к тому же на улице, на солнце, чахоточный всегда кажется больнее и обезображеннее, чем дома); но возбужденное состояние ее не прекращалось, и она с каждою минутой становилась еще раздраженнее. Она бросалась к детям, кричала на них, уговаривала, учила их тут же при народе, как плясать и петь, начинала им растолковывать, для чего это нужно, приходила в отчаяние от их непонятливости, била их. Потом, не докончив, бросалась к публике; если замечала чуть-чуть хорошо одетого человека, остановившегося поглядеть, то тотчас пускалась объяснять ему, что вот, дескать, до чего доведены дети «из благородного, можно даже сказать, аристократического дома». Если слышала в толпе смех или какое-нибудь задирательное словцо, то тотчас же набрасывалась на дерзких и начинала с ними браниться. Иные, действительно, смеялись, другие качали головами; всем вообще было любопытно поглядеть на помешанную с перепуганными детьми. Сковороды, про которую говорил Лебезятников, не было; по крайней мере, Раскольников не видал; но вместо стука в сковороду Катерина Ивановна начинала хлопать в такт своими сухими ладонями, когда заставляла Полечку петь, а Леню и Колю плясать; причем даже и сама пускалась подпевать, но каждый раз обрывалась на второй ноте от мучительного кашля, отчего снова приходила в отчаяние, проклинала свой кашель и даже плакала. Пуще всего выводили ее из себя плач и страх Коли и Лени. Действительно, была попытка нарядить детей в костюм, как наряжаются уличные певцы и певицы. На мальчике была надета из чего-то красного с белым чалма, чтобы он изображал собою турку. На Леню костюмов недостало; была только надета на голову красная, вязанная из гаруса шапочка (или, лучше сказать, колпак) покойного Семена Захарыча, а в шапку воткнут обломок белого страусового пера, принадлежавшего еще бабушке Катерины Ивановны и сохранявшегося доселе в сундуке, в виде фамильной редкости. Полечка была в своем обыкновенном платьице. Она смотрела на мать робко и потерявшись, не отходила от нее, скрадывала свои слезы, догадывалась о помешательстве матери и беспокойно осматривалась кругом. Улица и толпа ужасно напугали ее. Соня неотступно ходила за Катериной Ивановной, плача и умоляя ее поминутно воротиться домой. Но Катерина Ивановна была неумолима.
— Перестань, Соня, перестань! — кричала она скороговоркой, спеша, задыхаясь и кашляя. — Сама не знаешь, чего просишь, точно дитя! Я уже сказала тебе, что не ворочусь назад к этой пьяной немке. Пусть видят все, весь Петербург, как милостыни просят дети благородного отца, который всю жизнь служил верою и правдой и, можно сказать, умер на службе. (Катерина Ивановна уже успела создать себе эту фантазию и поверить ей слепо.) Пускай, пускай этот негодный генералишка видит. Да и глупа ты, Соня: что теперь есть-то, скажи? Довольно мы тебя истерзали, не хочу больше! Ах, Родион Романыч, это вы! — вскрикнула она, увидав Раскольникова и бросаясь к нему, — растолкуйте вы, пожалуйста, этой дурочке, что ничего умней нельзя сделать! Даже шарманщики добывают, а нас тотчас все отличат, узнают, что мы бедное благородное семейство сирот, доведенных до нищеты, а уж этот генералишка место потеряет, увидите! Мы каждый день под окна к нему будем ходить, а проедет государь, я стану на колени, этих всех выставлю вперед и покажу на них: «Защити, отец!» Он отец всех сирот, он милосерд, защитит, увидите, а генералишку этого. Леня! tenez-vous droite! Ты, Коля, сейчас будешь опять танцевать. Чего ты хнычешь? Опять хнычет! Ну чего, чего ты боишься, дурачок! Господи! что мне с ним делать, Родион Романыч! Если б вы знали, какие они бестолковые! Ну что с этакими сделаешь.
И она, сама чуть не плача (что не мешало ее непрерывной и неумолчной скороговорке), показывала ему на хнычущих детей. Раскольников попробовал было убедить ее воротиться и даже сказал, думая подействовать на самолюбие, что ей неприлично ходить по улицам, как шарманщики ходят, потому что она готовит себя в директрисы благородного пансиона девиц.
— Пансиона, ха-ха-ха! Славны бубны за горами! — вскричала Катерина Ивановна, тотчас после смеху закатившись кашлем, — нет, Родион Романыч, прошла мечта! Все нас бросили. А этот генералишка. Знаете, Родион Романыч, я в него чернильницей пустила, — тут, в лакейской, кстати на столе стояла, подле листа, на котором расписывались, и я расписалась, пустила, да и убежала. О, подлые, подлые. Да наплевать; теперь я этих сама кормить буду, никому не поклонюсь! Довольно мы ее мучили! (Она указала на Соню.) Полечка, сколько собрали, покажи? Как? Всего только две копейки? О, гнусные! Ничего не дают, только бегают за нами, высунув язык! Ну чего этот болван смеется? (указала она на одного из толпы). Это все потому, что этот Колька такой непонятливый, с ним возня! Чего тебе, Полечка? Говори со мной по-французски, parlez-moi francais. Ведь я же тебя учила, ведь ты знаешь несколько фраз. Иначе как же отличить, что вы благородного семейства, воспитанные дети и вовсе не так, как все шарманщики; не «Петрушку» же мы какого-нибудь представляем на улицах, а споем благородный романс. Ах да! что же нам петь-то? Перебиваете вы все меня, а мы. видите ли, мы здесь остановились, Родион Романыч, чтобы выбрать, что петь, — такое, чтоб и Коле можно было протанцевать. потому все это у нас, можете представить, без приготовления; надо сговориться, так чтобы все совершенно прорепетировать, а потом мы отправимся на Невский, где гораздо больше людей высшего общества и нас тотчас заметят: Леня знает «Хуторок». Только всё «Хуторок» да «Хуторок», и все-то его поют! Мы должны спеть что-нибудь гораздо более благородное. Ну, что ты придумала, Поля, хоть бы ты матери помогла! Памяти, памяти у меня нет, я бы вспомнила! Не «Гусара же на саблю опираясь» петь, в самом деле! Ах, споемте по-французски «Cinq sous! Я ведь вас учила же, учила же. И главное, так как это по-французски, то увидят тотчас, что вы дворянские дети, и это будет гораздо трогательнее. Можно бы даже: «Malborough s’en va-t-en guerre», так как это совершенно детская песенка и употребляется во всех аристократических домах, когда убаюкивают детей.
Malborough s’en va-t-en guerre,
Ne sait quand reviendra. — начала было она петь. — Но нет, лучше уж «Cinq sous»! Ну, Коля, ручки в боки, поскорей, а ты, Леня, тоже вертись в противоположную сторону, а мы с Полечкой будем подпевать и подхлопывать!
Cinq sous, cinq sous,
Pour monter notre menage. Кхи-кхи-кхи! (И она закатилась от кашля.) Поправь платьице, Полечка, плечики спустились, — заметила она сквозь кашель, отдыхиваясь. — Теперь вам особенно нужно держать себя прилично и на тонкой ноге, чтобы все видели, что вы дворянские дети. Я говорила тогда, что лифчик надо длиннее кроить и притом в два полотнища. Это ты тогда, Соня, с своими советами: «Короче да короче», вот и вышло, что совсем ребенка обезобразили. Ну, опять все вы плачете! Да чего вы, глупые! Ну, Коля, начинай поскорей, поскорей, поскорей, — ох, какой это несносный ребенок.
Cinq sous, cinq sous. Опять солдат! Ну чего тебе надобно?
Действительно, сквозь толпу протеснятся городовой. Но в то же время один господин в вицмундире и в шинели, солидный чиновник лет пятидесяти, с орденом на шее (последнее было очень приятно Катерине Ивановне и повлияло на городового), приблизился и молча подал Катерине Ивановне трехрублевую зелененькую кредитку. В лице его выражалось искреннее сострадание. Катерина Ивановна приняла и вежливо, даже церемонно, ему поклонилась.
— Благодарю вас, милостивый государь, — начала она свысока, — причины, побудившие нас. возьми деньги, Полечка. Видишь, есть же благородные и великодушные люди, тотчас готовые помочь бедной дворянке в несчастии. Вы видите, милостивый государь, благородных сирот, можно даже сказать, с самыми аристократическими связями. А этот генералишка сидел и рябчиков ел. ногами затопал, что я его обеспокоила. «Ваше превосходительство, говорю, защитите сирот, очень зная, говорю, покойного Семена Захарыча, и так как его родную дочь подлейший из подлецов в день его смерти оклеветал. » Опять этот солдат! Защитите! — закричала она чиновнику, — чего этот солдат ко мне лезет? Мы уж убежали от одного сюда из Мещанской. ну тебе-то какое дело, дурак!
— Потому по улицам запрещено-с. Не извольте безобразничать.
— Сам ты безобразник! Я все равно как с шарманкой хожу, тебе какое дело?
— Насчет шарманки надо дозволение иметь, а вы сами собой-с и таким манером народ сбиваете. Где изволите квартировать?
— Как дозволение! — завопила Катерина Ивановна. — Я сегодня мужа схоронила, какое тут дозволение!
— Сударыня, сударыня, успокойтесь, — начал было чиновник, — пойдемте, я вас доведу. Здесь в толпе неприлично. вы нездоровы.
— Милостивый государь, милостивый государь, вы ничего не знаете! — кричала Катерина Ивановна, — мы на Невский пойдем, — Соня, Соня! Да где ж она? Тоже плачет! Да что с вами со всеми. Коля, Леня, куда вы? — вскрикнула она вдруг в испуге, — о глупые дети! Коля, Леня, да куда ж они.
Случилось так, что Коля и Леня, напуганные до последней степени уличною толпой и выходками помешанной матери, увидев, наконец, солдата, который хотел их взять и куда-то вести, вдруг, как бы сговорившись, схватили друг друга за ручки и бросились бежать. С воплем и плачем кинулась бедная Катерина Ивановна догонять их. Безобразно и жалко было смотреть на нее, бегущую, плачущую, задыхающуюся. Соня и Полечка бросились вслед за нею.
— Вороти, вороти их, Соня! О глупые, неблагодарные дети. Поля! лови их. Для вас же я.
Она споткнулась на всем бегу и упала.
— Разбилась в кровь! О господи! — вскрикнула Соня, наклоняясь над ней.
Все сбежались, все затеснились кругом. Раскольников и Лебезятников подбежали из первых; чиновник тоже поспешил, а за ним и городовой, проворчав: «Эх-ма!» и махнув рукой, предчувствуя, что дело обернется хлопотливо.
— Пошел! пошел! — разгонял он теснившихся кругом людей.
— Помирает! — закричал кто-то.
— С ума сошла! — проговорил другой.
— Господи, сохрани! — проговорила одна женщина, крестясь. — Девчонку-то с парнишкой зловили ли? Вона-ка, ведут, старшенькая перехватила. Вишь, сбалмошные!
Но когда разглядели хорошенько Катерину Ивановну, то увидали, что она вовсе не разбилась о камень, как подумала Соня, а что кровь, обагрившая мостовую, хлынула из ее груди горлом.
— Это я знаю, видал, — бормотал чиновник Раскольникову и Лебезятникову, — это чахотка-с; хлынет этак кровь и задавит. С одною моею родственницей, еще недавно свидетелем был, и этак стакана полтора. вдруг-с. Что же, однако ж, делать, сейчас помрет?
— Сюда, сюда, ко мне! — умоляла Соня, — вот здесь я живу. Вот этот дом, второй отсюда. Ко мне, поскорее, поскорее. — металась она ко всем. — За доктором пошлите. О господи!
Стараниями чиновника дело это уладилось, даже городовой помогал переносить Катерину Ивановну. Внесли ее к Соне почти замертво и положили на постель. Кровотечение еще продолжалось, но она как бы начинала приходить в себя. В комнату вошли разом, кроме Сони, Раскольников и Лебезятников, чиновник и городовой, разогнавший предварительно толпу, из которой некоторые провожали до самых дверей. Полечка ввела, держа за руки, Колю и Леню, дрожавших и плакавших. Сошлись и от Капернаумовых: сам он, хромой и кривой, странного вида человек с щетинистыми, торчком стоящими волосами и бакенбардами; жена его, имевшая какой-то раз навсегда испуганный вид, и несколько их детей, с одеревенелыми от постоянного удивления лицами и с раскрытыми ртами. Между всею этою публикой появился вдруг и Свидригайлов. Раскольников с удивлением посмотрел на него, не понимая, откуда он явился, и не помня его в толпе.
Говорили про доктора и про священника. Чиновник хотя и шепнул Раскольникову, что, кажется, доктор теперь уже лишнее, но распорядился послать. Побежал сам Капернаумов.
Между тем Катерина Ивановна отдышалась, на время кровь отошла. Она смотрела болезненным, но пристальным и проницающим взглядом на бледную и трепещущую Соню, отиравшую ей платком капли пота со лба; наконец, попросила приподнять себя. Ее посадили на постели, придерживая с обеих сторон.
Кровь еще покрывала ее иссохшие губы. Она повела кругом глазами, осматриваясь:
— Так вот ты как живешь, Соня! Ни разу-то я у тебя не была. привелось.
Она с страданием посмотрела на нее:
— Иссосали мы тебя, Соня. Поля, Леня, Коля, подите сюда. Ну, вот они, Соня, все, бери их. с рук на руки. а с меня довольно. Кончен бал! Г’а. Опустите меня, дайте хоть помереть спокойно.
Ее опустили опять на подушку.
— Что? Священника. Не надо. Где у вас лишний целковый. На мне нет грехов. Бог и без того должен простить. Сам знает, как я страдала. А не простит, так и не надо.
Беспокойный бред охватывал ее более и более. Порой она вздрагивала, обводила кругом глазами, узнавала всех на минуту; но тотчас же сознание снова сменялось бредом. Она хрипло и трудно дышала, что-то как будто клокотало в горле.
— Я говорю ему: «Ваше превосходительство. » — выкрикивала она, отдыхиваясь после каждого слова, — эта Амалия Людвиговна. ах! Леня, Коля! ручки в боки, скорей, скорей, глиссе-глиссе, па-де-баск! Стучи ножками. Будь грациозный ребенок.
Du hast die schonsten Augen,
Madchen, was willst du mehr? Ну да, как не так! was willst du mehr, — выдумает же, болван. Ах да, вот еще:
В полдневный жар, в долине Дагестана. Ах, как я любила. Я до обожания любила этот романс, Полечка. знаешь, твой отец. еще женихом певал. О, дни. Вот бы, вот бы нам спеть! Ну как же, как же. вот я и забыла. да напомните же, как же? — Она была в чрезвычайном волнении и усиливалась приподняться. Наконец, страшным, хриплым, надрывающимся голосом она начала, вскрикивая и задыхаясь на каждом слове, с видом какого-то возраставшего испуга:
В полдневный жар. в долине. Дагестана.
С свинцом в груди. Ваше превосходительство! — вдруг завопила она раздирающим воплем и залившись слезами, — защитите сирот! Зная хлеб-соль покойного Семена Захарыча. Можно даже сказать аристократического. Г’а! — вздрогнула она вдруг, опамятовавшись и с каким-то ужасом всех осматривая, но тотчас узнала Соню. — Соня, Соня! — проговорила она кротко и ласково, как бы удивившись, что видит ее перед собой, — Соня, милая, и ты здесь?
Ее опять приподняли.
— Довольно. Пора. Прощай, горемыка. Уездили клячу. Надорвала-а-ась! — крикнула она отчаянно и ненавистно и грохнулась головой о подушку.
Она вновь забылась, но это последнее забытье продолжалось недолго. Бледно-желтое, иссохшее лицо ее закинулось навзничь назад, рот раскрылся, ноги судорожно протянулись. Она глубоко-глубоко вздохнула и умерла.
Соня упала на ее труп, обхватила ее руками и так и замерла, прильнув головой к иссохшей груди покойницы. Полечка припала к ногам матери и целовала их, плача навзрыд. Коля и Леня, еще не поняв, что случилось, но предчувствуя что-то очень страшное, схватили один другого обеими руками за плечики и, уставившись один в другого глазами, вдруг вместе, разом, раскрыли рты и начали кричать. Оба еще были в костюмах: один в чалме, другая в ермолке с страусовым пером.
И каким образом этот «похвальный лист» очутился вдруг на постели, подле Катерины Ивановны? Он лежал тут же, у подушки; Раскольников видел его.
Он отошел к окну. К нему подскочил Лебезятников.
— Умерла! — сказал Лебезятников.
— Родион Романович, имею вам два нужных словечка передать, — подошел Свидригайлов. Лебезятников тотчас же уступил место и деликатно стушевался. Свидригайлов увел удивленного Раскольникова еще подальше в угол.
— Всю эту возню, то есть похороны и прочее, я беру на себя. Знаете, были бы деньги, а ведь я вам сказал, что у меня лишние. Этих двух птенцов и эту Полечку я помещу в какие-нибудь сиротские заведения получше и положу на каждого, до совершеннолетия, по тысяче пятисот рублей капиталу, чтоб уж совсем Софья Семеновна была покойна. Да и ее из омута вытащу, потому хорошая девушка, так ли? Ну-с, так вы и передайте Авдотье Романовне, что ее десять тысяч я вот так и употребил.
— С какими же целями вы так разблаготворились? — спросил Раскольников.
— Э-эх! Человек недоверчивый! — засмеялся Свидригайлов. — Ведь я сказал, что эти деньги у меня лишние. Ну, а просто, по человечеству, не допускаете, что ль? Ведь не «вошь» же была она (он ткнул пальцем в тот угол, где была усопшая), как какая-нибудь старушонка процентщица. Ну, согласитесь, ну «Лужину ли, в самом деле, жить и делать мерзости, или ей умирать?» И не помоги я, так ведь «Полечка, например, туда же, по той же дороге пойдет. «
Он проговорил это в видом какого-то подмигивающего, веселого плутовства, не спуская глаз с Раскольникова. Раскольников побледнел и похолодел, слыша свои собственные выражения, сказанные Соне. Он быстро отшатнулся и дико посмотрел на Свидригайлова.
— По-почему. вы знаете? — прошептал он, едва переводя дыхание.
— Да ведь я здесь, через стенку, у мадам Ресслих стою. Здесь Капернаумов, а там мадам Ресслих, старинная и преданнейшая приятельница. Сосед-с.
— Я, — продолжал Свидригайлов, колыхаясь от смеха, — и могу вас честью уверить, милейший Родион Романович, что удивительно вы меня заинтересовали. Ведь я сказал, что мы сойдемся, предсказал вам это, — ну вот и сошлись. И увидите, какой я складной человек. Увидите, что со мной еще можно жить.
dostoevskiy.niv.ru
Жизнь и творчество Достоевского. Анализ произведений. Характеристика героев
Катерина Ивановна Мармеладова — один из самых ярких и трогательных образов, созданных Достоевским в романе «Преступление и наказание».
В этой статье представлена судьба Катерины Ивановны в романе «Преступление и наказание»: история жизни, биография героини.
Катерина Ивановна Мармеладова — образованная, умная женщина из приличной семьи. Отец Катерины Ивановны был статским полковником. Судя по всему, по происхождению героиня является дворянкой. На момент повествования в романе Катерине Ивановне около 30 лет.
В юности Катерина Ивановна окончила институт для девиц где-то в провинции. По ее словам, у нее были достойные поклонники. Но юная Катерина Ивановна влюбилась в пехотного офицера по имени Михаил. Отец не одобрял этот брак (вероятно, жених действительно не был достоин его дочери). В результате девушка сбежала из дома и вышла замуж без согласия родителей.
К сожалению, любимый муж Катерины Ивановны оказался ненадежным человеком. Он любил играть в карты и в конце концов попал под суд и умер. В результате в возрасте около 26 лет Катерина Ивановна осталась вдовой с тремя детьми. Она впала в нищету. Родственники отвернулись от нее.
В это время Катерина Ивановна встретила чиновника Мармеладова. Он пожалел несчастную вдову и предложил ей руку и сердце. Этот союз состоялся не по большой любви, а из жалости. Катерина Ивановна вышла замуж за Мармеладова, только потому что ей было некуда идти. На самом деле молодая и образованная Катерина Ивановна была не пара Мармеладову.
Брак с Мармеладовым не принес Катерине Ивановне счастья и не спас ее от нищеты. Спустя год совместной жизни Мармеладов потерял работу и начал пить. Семья впала в нищету. Несмотря на все усилия жены, Мармеладову так и не удалось бросить пить и построить карьеру.
На момент событий, описываемых в романе, Катерина Ивановна и ее муж Мармеладов уже 4 года состоят в браке. В Петербурге Мармеладовы живут уже 1,5 года. К этому времени Катерина Ивановна успела заболеть чахоткой. У нее не осталось никаких платьев, а ее супруг Мармеладов пропил даже ее чулки и косынку.
Видя отчаянное положение семьи, падчерица Катерины Ивановны, Соня Мармеладова, начала заниматься «непристойной» работой. Благодаря этому Мармеладовы получили средства к существованию. Катерина Ивановна была искренне благодарна Соне за эту жертву.
Вскоре в семье Мармеладовых случилась трагедия: пьяный Мармеладов попадал на улице под лошадь и в тот же день умер. Катерина Ивановна впала в отчаяние, так как у нее не было денег даже на похороны мужа. Раскольников помог несчастной вдове, отдав свои последние деньги.
В день поминок мужа Катерина Ивановна вела себя странно, проявляя признаки сумасшествия: вместе с детьми она устроила представление на улице. Здесь она нечаянно упала, у нее открылось кровотечение. В этот же день женщина умерла.
После смерти Катерины Ивановны ее трое детей остались сиротами. Господин Свидригайлов помог устроить будущее бедных сирот: он определил всех троих в один сиротский дом (что делалось не всегда), а также положил на их счет некоторый капитал.
Такова судьба Катерины Ивановны Мармеладовой в романе «Преступление и наказание» Достоевского: история жизни, биография героини.
www.alldostoevsky.ru
Катерина Ивановна сошла с ума. Она бегала к бывшему начальнику покойного просить зашиты, но оттуда ее выгнали, и теперь безумная собирается идти просись милостыню на улицу, заставляя детей петь и плясать.
Соня схватила мантилью и шляпку и выбежала из комнаты, одеваясь на бегу Мужчины последовали за ней. Лебезятников рассуждал о причинах сумасшествия Катерины Ивановны, но Раскольников не слушал, а, поравнявшись со своим домом, кивнул спутнику головой и свернул в подворотню.
Лебезятников с Соней насилу отыскали Катерину Ивановну - недалеко отсюда, на канале. Вдова окончательно помешалась: бьет в сковородку, детей заставляет плясать, те плачут; их вот-вот заберут в полицию.
Поспешили на канал, где уже собралась толпа. Хриплый голос Катерины Ивановны слышался еще с моста. Она, уставшая и задыхающаяся, то кричала на плачущих детей, которых нарядила в какое-то старье, пытаясь придать им вид уличных артистов, то бросалась к народу и рассказывала о своей несчастной судьбе.
Она заставляла Полечку петь, а младших танцевать. Соня ходила за мачехой и, рыдая, умоляла вернуться домой, но та была неумолима. Увидев Раскольникова, Катерина Ивановна поведала всем, что это ее благодетель.
Между тем главная безобразная сцена была еще впереди: сквозь толпу протискивался городовой. В то же время какой-то солидный господин молча подал Катерине Ивановне трехрублевую бумажку, и обезумевшая стала просить
его защитить их от городового.
Младшие дети, испугавшись полиции, схватили друг друга за ручки и бросились бежать.
Катерина Ивановна ринулась было за ними, но споткнулась и упала. Полечка привела беглецов, вдову подняли. Оказалось, у нее от удара хлынула горлом кровь.
Стараниями солидного чиновника все уладилось. Катерину Ивановну перенесли к Соне и положили на постель.
Кровотечение еще продолжалось, но она начинала приходить в себя. В комнате собрались Соня, Раскольников, Лебезятников, чиновник с городовым, Полечка, державшая за руки младших детей, семейство Капернаумова, и среди всей этой публики появился вдруг Свидригайлов.
Послали за доктором и священником. Катерина Ивановна смотрела болезненным взглядом на Соню, отиравшую ей капли пота со лба, потом попросила приподнять себя и, увидев детей, успокоилась.
Она опять начала бредить, потом забылась ненадолго, и вот иссохшее лицо ее закинулось назад, рот раскрылся, ноги судорожно вытянулись, она глубоко вздохнула и умерла. Соня и дети плакали.
Раскольников отошел к окну, к нему приблизился Свидригайлов и сказал, что все хлопоты о похоронах берет на себя, детей поместит в лучшее сиротское заведение, положит на каждого до совершеннолетия по тысяче пятьсот рублей и Софью Семеновну из этого омута вытащит.
Отбывая срок на каторге, Достоевский задумал роман «Пьяненькие». Тяжелый быт, соответствующее окружение, рассказы заключенных - все это натолкнуло писателя на мысль описать жизнь обедневшего простого петербуржца и его родных. Позднее, уже на воле он начал писать другой роман, куда и вписал задуманных ранее персонажей. Образы и характеристика членов семьи Мармеладовых в романе «Преступление и наказание» занимают особое место среди других действующих лиц.
Семейство это - знаковый образ, характеризующий жизнь обычных простых людей, собирательный - людей, живущих практически на грани окончательного падения нравственного, морального, однако, несмотря на все удары судьбы, сумевших сохранить чистоту и благородство своих душ.
На момент знакомства Родиона с этим семейством, оно состояло из:
Мармеладов когда-то служил титулярным советником, однако спился, остался без работы и практически без средств к существованию. У него дочь от первого брака – Соня. На момент встречи Семена Захаровича с Раскольниковым Мармеладов уже четыре года состоял в браке с молодой женщиной Катериной Ивановной. У нее самой было трое детей от первого брака.
Читатель узнает, что женился-то на ней Семен Захарович не столько по любви, сколько из жалости и сострадания. И все они живут в Петербурге, в который переехали полтора года назад. Вначале Семен Захарович находит здесь работу, причем вполне достойную. Однако из своего пагубного пристрастия к питию чиновник очень скоро ее теряет. Так по вине главы семейства вся семья нищенствует, оставшись без средств к существованию.
Достоевский не рассказывает - что же произошло в судьбе этого человека, что надломилось однажды в его душе так, что он начал пить, в итоге – спился, чем обрек детей на нищенство, Катерину Ивановну довел до чахотки, а его родная дочь стала проституткой, чтобы хоть как-то зарабатывать и прокормить трех малолетних деток, отца и больную мачеху.
Слушая пьяные излияния Мармеладова, невольно, однако, читатель проникается сочувствием к этому павшему на самое дно человеку. Несмотря на то, что он обворовывал свою жену, клянчил деньги у дочери, зная, как она их зарабатывает и для чего, его терзают муки совести, он противен сам себе, душа его болит.
Вообще многие герои «Преступления и наказания», даже весьма неприятные вначале, в итоге приходят к осознанию своих грехов, к пониманию всей глубины своего падения, некоторые даже раскаиваются. Нравственность, вера, внутренние душевные страдания характерны и для Раскольникова, и для Мармеладова, и даже для Свидригайлова. Который не выдерживает мук совести и кончает с собой.
Вот и Мармеладов: он слабоволен, не может справиться с собой и бросить пить, однако он чутко и точно чувствует боль и страдания других людей, несправедливость по отношению к ним, он искренен в своих добрых чувствах к ближним и честен к себе и другим. Семен Захарович не очерствел в этом своем падении - любит жену, дочь, детей своей второй супруги.
Да, он не добился много на службе, на Катерине Ивановне женился из сострадания и жалости к ней и ее трем детям. Он промолчал, когда его жену избили, молчал и терпел, когда родная дочь пошла на панель, чтобы прокормить детей, мачеху и отца. И реакция Мармеладова была безвольная:
«А я… лежал пьяненькой-с».
Даже ничего не делать, только пить он не может в одиночестве - ему нужна поддержка, ему надо исповедоваться перед кем-то, кто его выслушает и утешит, кто его поймет.
Мармеладов молит о прощении - собеседника, дочь, которую считает святой, жену, ее детей. На самом деле его мольба обращена к более высшей инстанции – к Богу. Только просит прощения бывший чиновник Его через слушателей, через родных - это такой откровенный крик из глубины души, что вызывает в слушателях не столько даже жалость, сколько понимание и сочувствие. Семен Захарович сам казнит себя за свое слабоволие, за свое падение, за неспособность бросить пить и начать работать, за то, что смирился с нынешним своим падением и не ищет выхода.
Печален итог: Мармеладов, будучи в сильном подпитии, умирает, попав под лошадь. И, возможно, это и оказывается для него единственным выходом.
«светилась как будто даже восторженность, - пожалуй, был и смысл, и ум, - но в то же время мелькало как будто и безумие».
Раскольников обратил внимание на пьяненького маленького человечка, выслушал в итоге исповедь Мармеладова, который рассказал о себе, о своей семье. Слушая Семена Захаровича, Родион еще раз понимает, что его теория верна. Студент сам во время этой встречи находится в каком-то странном состоянии: он решился на убийство старухи-процентщицы, движимый «наполеоновской» теорией о сверхлюдях.
Вначале студент видит обычного пьяницу-завсегдатая распивочных. Однако, слушая исповедь Мармеладова, Родион испытывает любопытство к его судьбе, затем проникается сочувствием, причем не только к собеседнику, но и к членам его семьи. И это в том лихорадочном состоянии, когда студент сам сосредоточен только на одном: «быть либо не быть».
Позже судьба сводит героя романа с Катериной Ивановной, Соней. Раскольников помогает несчастной вдове с поминками. Соня же своей любовью помогает Родиону раскаяться, понять, что не все потеряно, что можно еще познать и любовь, и счастье.
Так Катерина Ивановна осталась одна с тремя детьми на руках. Ей отказались помогать родственники, доходов у нее не было. Вдова с детьми оказались в полной нищете.
Однако женщина не сломалась, не сдалась, смогла сохранить свой внутренний стержень, свои принципы. Достоевский так характеризует Катерину Ивановну словами Сони:
она «… справедливости ищет, она чистая, она так верит, что во всем справедливость должна быть, и требует… И хоть мучайте ее, а она несправедливого не делает. Она сама не замечает, как это все нельзя, чтобы справедливо было в людях, и раздражается… Как ребенок, как ребенок!».
В крайне бедственном положении вдова встречает Мармеладова, выходит за него замуж, неустанно хлопочет по дому, ухаживая за всеми. Такая тяжелая жизнь подрывает ее здоровье - она заболевает чахоткой и в день похорон Семена Захаровича сама умирает от туберкулеза.
Осиротевших детей отправляют в детский дом.
\"...Самая маленькая девочка, лет шести, спала на полу, как-то сидя, скорчившись и уткнув голову в диван. Мальчик, годом старше ее, весь дрожал в углу и плакал. Его, вероятно, только что прибили. Старшая девочка, лет девяти, высокенькая и тоненькая как спичка, в одной худенькой и разодранной всюду рубашке и в накинутом на голые плечи ветхом драдедамовомбурнусике, сшитом ей, вероятно, два года назад, потому что он не доходил теперь и до колен, стояла в углу подле маленького брата, обхватив его шею своею длинною, высохшею как спичка рукой. Она... следила за матерью своими большими-большими темными глазами, которые казались еще больше на ее исхудавшем и испуганном личике...\"
Это трогает до глубины души. Кто знает - возможно то, что они в итоге попадают в детский дом, более лучших выход, чем остаться на улице и попрошайничать.
Девушка оказалась способна на полное самопожертвование ради блага ближних; она наделена даром чувствовать чужое страдание как свое. И тогда она менее всего думает о себе, но исключительно о том, как и чем она может помочь тому, кому очень плохо, кто страдает и нуждается еще более, чем она сама.
И девушка, движимая жалостью, состраданием и желанием помочь, идет на панель, получает «желтый билет», становится «блудницей». Она сильно страдает от осознания своего внешнего такого падения. Но ни разу Соня не упрекнула пьяницу-отца или больную мачеху, которые отлично знали, кем теперь работает девушка, но сами ей помочь оказались неспособны. Соня отдает свой заработок отцу и мачехе, прекрасно понимая, что отец эти деньги пропьет, зато мачеха сможет хоть как-то накормить малых своих деток.
Для девушки очень много значила
«мысль о грехе и они, те… бедные дети-сироты и эта жалкая полусумасшедшая Катерина Ивановна со своею чахоткой, со стуканьем об стену головою».
Это удержало Соню от желания покончить с собой из-за столь позорного и бесчестного занятия, которым она оказалась вынуждена заниматься. Девушка сумела сохранить свою внутреннюю нравственную чистоту, сохранить свою душу. А ведь далеко не каждый человек способен сохранить себя, остаться человеком, проходя через все испытания по жизни.
Сонечка, искренне и слепо верующая всем сердцем в Бога, не рассуждая и не мудрствуя, оказалась одна способна пробудить в Родионе человечность, если не веру, но совесть, раскаяние в содеянном. Она просто спасает душу бедного студента, заблудившегося в философских рассуждениях о сверхчеловеке.
В романе четко видно противопоставление смирения Сони бунтарству Раскольникова. И не Порфирий Петрович, а именно эта бедная девушка оказалась способна направить студента на путь истинный, помогла осознать ошибочность его теории и тяжесть содеянного преступления. Она подсказала выход - покаяние. Именно ее послушался Раскольников, признавшись в убийстве.
После суда над Родионом девушка последовала за ним на каторгу, где стала работать модисткой. За доброе сердце, за способность сострадать другим людям ее любили все, особенно заключенные.
Духовное возрождение Раскольникова стало возможным только благодаря самоотверженной любви бедной девушки. Терпеливо, с надеждой и верой Сонечка выхаживает Родиона, больного не столько физически, сколько духовно и душевно. И ей удается пробудить в нем осознание добра и зла, пробудить человечность. Раскольников, если пока и не принял умом веру Сони, сердцем своим принял ее убеждения, поверил ей, в итоге он девушку полюбил.
В заключении следует отметить, что писатель в романе отразил даже не столько социальные проблемы общества, сколько в большей степени психологические, нравственные, духовные. Весь ужас трагедии семьи Мармеладовых в типичности их судеб. Светлым лучом здесь стала Соня, сумевшая сохранить в себе человека, достоинство, честность и порядочность, чистоту души, несмотря на все выпавшие ей испытания. И сегодня все проблемы, показанные в романе, не утратили своей актуальности.
Всю свою жизнь Катерина Ивановна ищет, чем и как прокормить своих детей, она терпит нужду и лишения. Гордая, горячая, непреклонная, оставшись вдовой с тремя детьми, она под угрозой голода и нищеты была вынуждена, "плача и рыдая, и руки ломая, выйти замуж за невзрачного чиновника, вдовца с четырнадцатилетней дочерью Соней, который, в свою очередь, женится на Катерине Ивановне из чувства жалости и сострадания.
Ей кажется настоящим адом окружающая обстановка, а людская подлость, с которой она сталкивается на каждом шагу, больно ранит ее. Катерина Ивановна не умеет терпеть и молчать, как Соня. Сильно развитое в ней чувство справедливости побуждает ее к решительным действиям, что ведет к непониманию ее поведения окружающими.
Она благородного происхождения, из разорившейся дворянской семьи, поэтому ей приходится во много раз тяжелее, чем падчерице и мужу. Дело даже не в житейских трудностях, а в том, что у Катерины Ивановны нет отдушины в жизни, как у Сони и Семена Захарыча. Соня находит утешение в молитвах, в Библии, а ее отец хоть ненадолго забывается в кабаке. Катерина Ивановна же _ натура страстная, дерзкая, бунтарская и нетерпеливая.
Поведение Катерины Ивановны в день смерти Мармеладова показывает, что любовь к ближнему глубоко заложена в человеческой душе, что она естественна для человека, даже если он этого не сознает. "И слава богу, что помирает! Убытку меньше!" - восклицает Катерина Ивановна у постели умирающего мужа, но в то же время она суетится около больного, даст ему пить, оправляет подушки.
Узы любви и сострадания связывают Катерину Ивановну и Соню. Соня не осуждает мачеху, которая когда-то толкнула падчерицу на панель. Напротив, девушка защищает Катерину Ивановну перед Раскольниковым, "волнуясь и страдая и ломая руки". А немного позднее, когда Лужин публично обвиняет Соню в краже денег, Раскольников видит, с каким ожесточением бросается Катерина Ивановна па защиту Сони.
Нужда, нищета давят семью Мармеладова, доводят Катерину Ивановну до чахотки, но в ней живет чувство собственного достоинства. Сам Достоевский говорит о ней: "А Катерина Ивановна была сверх того и не из забитых, ее можно было совсем убить обстоятельствами, но забить ее нравственно, то есть запугать и подчинить себе ее волю нельзя было". Вот это стремление почувствовать себя полноценным человеком и заставило Катерину Ивановну устроить шикарные поминки. Достоевский постоянно подчеркивает это стремление словами "гордо и с достоинством осмотрела своих гостей", "не удостоила ответом", "громко заметила через стол". Рядом с чувством самоуважения в душе Катерины Ивановны живет другое большое чувство - доброта. Она старается оправдать своего мужа, говоря: "Вообразите, Родион Романович, в кармане у него пряничного петушка нашла: мертво-пьяный идет, а про детей помнит". Она, крепко прижимая Соню, как будто грудью хочет защитить ее от обвинений Лужина, говорит: "Соня! Соня! Я не верю!" В поисках справедливости Катерина Ивановна выбегает на улицу. Она понимает, что после смерти мужа дети обречены на голодную смерть, что судьба немилостива к ним. Так Достоевский, противореча себе, опровергает теорию утешительства и смирения, якобы приводящую всех к счастью и благополучию, когда Катерина Ивановна отвергает утешение священника. Трагичен конец Катерины Ивановны. В беспамятстве бежит она к генералу, чтобы просить о помощи, но их сиятельство обедают, и перед ней закрывают двери. Больше нет надежды на спасение, и Катерина Ивановна решается на последний шаг: она идет просить милостыню. Очень впечатляет сцена смерти бедной женщины. Слова, с которыми она умирает, ("уездили клячу", "надорвалась")В лице Катерины Ивановны запечатлен трагический образ горя. Этот образ заключает в себе огромную силу протеста. Он встает в ряд вечных образов мировой литературы.
Центральное место в романе Ф. М. Достоевского занимает образ Сони Мармеладовой, героини, чья судьба вызывает у нас сочувствие и уважение. Чем больше мы о ней узнаем, тем больше убеждаемся в ее чистоте и благородстве, тем больше начинаем задумываться...
Роман Ф. М. Достоевского “Преступление и наказание” является социально-психологическим. В нем автор ставит важные социальные вопросы, волновавшие людей того времени. Своеобразие этого романа Достоевского заключается в том, что в нем показана психология...
Ф. М. Достоевский - «великий художник идеи» (М. М. Бахтин). Идея определяет личность его героев, которым «не надобно миллионов, а надобно мысль разрешить». Роман «Преступление и наказание» - это развенчание теории Родиона Раскольникова, осуждение принципа...
Достоевский по праву считается писателем-психологом. В романе «Преступление и наказание» психологический анализ состояния преступника до и после совершения убийства слит воедино с анализом «идеи» Раскольникова. Роман строится так, что читатель постоянно...
