Хотела подписать на картинке, но Фотошоп почему-то не печатает русские буквы. Итак, на первой картинке, слева направо: Фуку-року-дзю, Дзюродзин, Дайкоку, Бишамон, Бентен, Хотэй, Эбису. Почему-то без парусника. Это вотивная табличка.
В канун праздника [нового года - Н.И.] по всей Японии бойко раскупаются картинки с изображением сказочного парусника. Их кладут под подушку, чтобы увидеть в новогоднюю ночь самый желанный сон: семь богов счастья на Драгоценном корабле. Сон же этот предвещает человеку исполнение его самой заветной мечты.
Итак, парусник мчался к японским берегам. Человек непосвященный заметил бы на борту трех толстяков, двух старцев, воина и женщину. Однако каждый из семерых вполне заслуживает того, чтобы познакомиться с ним поближе.
Бога удачи Эбису
сразу отличишь от двух других толстяков по удилищу в руке и окуню под мышкой
. Иным и не может быть бог удачи в стране, где все жители заядлые рыболовы и даже сам император пристрастен к рыбалке. За помощью к Эбису обращаются те, кому, помимо снасти и сноровки, требуется еще и везение: рыбаки, мореходы, торговцы. Изображение толстяка с удочкой найдешь почти в каждой лавке. Эбису, однако, вместе с удачей олицетворяет еще и честность. Так что один день в году торговцы обязаны пускать товары в полцены, как бы извиняясь за полученные сверх меры барыши.
Может быть, именно поэтому в деловом мире больше, чем Эбису, уважают Дайкоку
- дородного деревенского бородача, восседающего на куле с рисом.
Когда-то его почитали лишь крестьяне как бога плодородия, способного вознаградить за труд урожаем сам-сто. Но с тех пор как в руках у бородача оказался короткий деревянный молоток, Дайкоку стал к тому же покровителем всех тех, кому требуется искусство выколачивать деньги: торговцев, биржевиков, банкиров; словом, из бога плодородия превратился в бога наживы.
Наконец, третий толстяк - улыбчивый и круглолицый бог судьбы Хотэй
.
Его приметы: бритая голова и круглый живот, выпирающий из монашеского одеяния
. Нрава он беззаботного, даже непутового, что при его служебном положении довольно рискованно, ибо не кто иной, как Хотэй, таскает за спиной большущий мешок с людскими судьбами. Богу судьбы поклоняются прорицатели и гадалки, а также политики и повара (те и другие иной раз заварят такое, что сами не ведают, что у них получится).
Впрочем, как торговцы вывешивают в лавке Эбису, чтобы убедить покупателей в своей честности (хотя сами бьют челом богу наживы Дайкоку), так и политики вместо Хотэя любят публично называть своим кумиром бога мудрости Дзюродзина
.
Это ученого вида старец с длиннейшей бородой, который держит в руке еще более длинный свиток знания
, то и дело дополняя его. Трудится он в поте лица, ибо человечество теперь чуть ли не каждые восемь лет удваивает объем познанного. Дзюродзин слывет к тому же любителем выпивки и женщин, без чего он попросту не был бы достаточно мудрым в понимании японцев. Философы, судьи, изобретатели, учителя, журналисты, как и упоминавшиеся уже политики, считают Дзюродзина своим покровителем.
Бог долголетия Фуку-року-дзю - это маленький лысый старичок с непомерно высоким лбом
(считается, что с годами череп вытягивается в длину). Его неразлучные спутники - журавль, олень и черепаха. Не в пример богу мудрости бог долголетия отличается тихим нравом, он любит играть в шахматы и считает превеликой добродетелью умение зрителей молча следить за чужой
партией. Таких людей встречается, впрочем, так же мало, как достойных бессмертия, которое он может даровать. В силу личного пристрастия бог долголетия опекает шахматистов, а также часовщиков, антикваров, садовников - людей труда тихого, имеющего отношение ко времени настоящему, прошедшему или будущему.
Особняком стоит на палубе Бишамон - рослый воин с секирой, в шлеме и доспехах
, на которых написано: "Верность, долг, честь". Бишамон не любит, когда его называют богом войны, доказывая, что он не воитель, а страж, отчего и наречен покровителем полицейских и лекарей (военных, кстати, тоже).
И наконец, единственная женщина в обществе семи богов - это покровительница искусств Бентен со своей неизменной лютней в руках
. Девушки, игравшие на такой лютне, не решались выходить замуж, боясь, что разгневанная богиня лишит их музыкального дара. Бентен действительно не в меру ревнива - к чужим талантам, к чужой славе, к чужим почитателям - что, впрочем, отличает служителей искусства отнюдь не только в Японии.
Текст - отрывки из
Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
Рассекая тихоокеанскую волну, корабль мчался к японским берегам. Его квадратный парус казался алым от заходящего солнца, за которым он настойчиво гнался. Семеро на борту парусника очень спешили. Но ветер народной фантазии, как всегда, доставил их к сроку – когда гулкие раскаты старых бронзовых колоколов начали отбивать новогоднюю полночь.
Япония замерла, отсчитывая эти сто восемь ударов. Ведь Новый год там не просто праздник из праздников, а как бы общий для всего народа день рождения. У японцев до недавнего времени не было обычая праздновать дату своего появления на свет. Сто восьмой удар новогоднего колокола добавляет единицу сразу ко всем возрастам. Даже младенца, родившегося накануне, наутро считают годовалым. В новогоднюю полночь человек становится на год старше и к тому же переступает некий порог, за которым его ждет совершенно новая судьба. Двери жилищ принято украшать в эту пору ветвями сосны, бамбука и сливы. Вечнозеленая сосна олицетворяет для японцев долголетие, бамбук – стойкость, а расцветающая в разгар зимы слива – жизнерадостность среди невзгод.
К этим общим пожеланиям каждый вправе добавлять свои личные надежды. Вот почему в канун праздника по всей Японии бойко раскупаются картинки с изображением сказочного парусника. Их кладут под подушку, чтобы увидеть в новогоднюю ночь самый желанный сон: семь богов счастья на Драгоценном корабле. Сон же этот предвещает человеку исполнение его самой заветной мечты. Итак, парусник мчался к японским берегам. Человек непосвященный заметил бы на борту трех толстяков, двух старцев, воина и женщину. Однако каждый из семерых вполне заслуживает того, чтобы познакомиться с ним поближе.
Бога удачи Эбису сразу отличишь от двух других толстяков по удилищу в руке и окуню под мышкой. Иным и не может быть бог удачи в стране, где все жители – заядлые рыболовы и даже сам император пристрастен к рыбалке. За помощью к Эбису обращаются те, кому, помимо снасти и сноровки, требуется еще и везение: рыбаки, мореходы, торговцы. Изображение толстяка с удочкой найдешь почти в каждой лавке. Эбису, однако, вместе с удачей олицетворяет еще и честность. Так что один день в году торговцы обязаны отпускать товары в полцены, как бы извиняясь за полученные сверх меры барыши. Может быть, именно поэтому дельцы больше, чем Эбису, уважают Дайкоку – дородного деревенского бородача, восседающего на куле с рисом. Когда-то его почитали лишь крестьяне как бога плодородия. Но с тех пор как в руках у бородача оказался деревянный молоток, Дайкоку стал к тому же покровителем всех тех, кому требуется искусство выколачивать деньги – торговцев, биржевиков, банкиров; словом, он из бога плодородия превратился в бога наживы.
Наконец, третий толстяк – улыбчивый круглолицый бог судьбы Хотэй. Его приметы: бритая голова и круглый живот, выпирающий из монашеского одеяния. Нрава он беззаботного, даже непутевого, что при его служебном положении довольно рискованно, ибо не кто иной, как Хотэй, таскает за спиной большущий мешок с людскими судьбами. Богу судьбы поклоняются прорицатели и гадалки, а также политики и повара (те и другие иной раз заварят такое, что сами не ведают, что у них получится).
Впрочем, втайне почитая Хотэя, политики любят публично называть своим кумиром бога мудрости Дзюродзина. Это ученого вида старец с длиннейшей бородой, который держит в руке еще более длинный свиток знания, то и дело дополняя его. Дзюродзин слывет к тому же любителем выпивки и женщин, без чего он попросту не был бы достаточно мудрым, в понимании японцев. Философы, юристы, литераторы, как и упоминавшиеся уже политики, считают Дзюродзина своим покровителем.
Бог долголетия Фуку-Року-Дзю – это маленький лысый старичок с непомерно высоким лбом (считается, что с годами череп вытягивается в длину). Его неразлучные спутники – журавль, олень и черепаха. Не в пример богу мудрости, бог долголетия отличается тихим нравом. Он любит играть в шахматы и в силу личного пристрастия опекает шахматистов, а также часовщиков, антикваров, садовников – людей, труд которых имеет отношение ко времени настоящему, прошедшему или будущему.
Особняком стоит на палубе Бишамон – рослый воин с секирой, в шлеме и доспехах, на которых написано «Верность, долг, честь». Бишамон не любит, когда его называют богом войны, доказывая, что он не воитель, а страж, отчего и наречен покровителем полицейских и лекарей (военных, кстати, тоже).
И наконец, единственная женщина в обществе богов – это покровительница искусств Бентен с лютней в руках. Когда-то японки, игравшие на этом инструменте, не решались выходить замуж, боясь, что разгневанная богиня лишит их музыкального дара. Бентен действительно не в меру ревнива – к чужим талантам, к чужой славе, к чужим почитателям, что, впрочем, свойственно служителям искусства отнюдь не только в Японии.
С какими же мыслями хотели японцы увидеть в новогоднюю ночь этих семерых на Драгоценном корабле? Самая, казалось бы, бесхитростная мечта была у мальчугана из горного селения в префектуре Иватэ. Ему хотелось, чтобы на праздники домой вернулся отец и помог ему сделать большущего новогоднего змея с лицом сёгуна Иэясу. Отец еще с жатвы уехал в Токио на какую-то стройку. Мальчугана послали на почту получить от него очередной перевод, а заодно узнать, ходят ли автобусы после метели. На беду оказалось, что из-за заносов сообщение опять прервано. Шагая назад по глубокому снегу, мальчуган думал: почему бы отцу не проложить через здешние горы такую же диковинную дорогу на столбах, какую он строит над токийскими улицами? Дома мать с бабушкой смотрели по телевизору новогодний концерт. На экране отплясывали девицы в немыслимых нарядах. Тут, как всегда, начались сетования, что хоть и нет войны, а крестьянки живут будто солдатки: мужья чаще в отходе, чем дома.
Между тем городские девушки, руками которых был собран стоявший в крестьянском доме цветной телевизор, тоже готовились к празднику. В комнате заводского общежития, украшенной ветками сосны, бамбука и сливы, чинно сидели ожившие красавицы с картины Утамаро. Пусть не черепаховые, а пластмассовые гребни украшали их сложные прически; пусть узорные праздничные кимоно были не из тканного вручную шелка, а из нейлона. В каждом жесте молодых японок была та же изысканная женственность, которую прославлял когда-то великий художник.
На первый взгляд могло показаться, что в руках у девушек две колоды карт. Но это были не просто карты. Рабочее общежитие состязалось в знании древней поэзии. Семь веков назад были отобраны сто лучших стихов ста лучших поэтов. Они обрели такую популярность, что доныне остались у молодежи темой излюбленной новогодней игры. На картах первой колоды целиком печатается каждое из ста четверостиший; на другой, которая раскладывается на столе, лишь завершающие строфы. Выигрывает тот, кто, услышав начало стиха, первым найдет и прочтет его окончание. Еще сто лет назад игра в сто четверостиший была единственным случаем, когда юношам и девушкам приличествовало находиться вместе. Нынче таких возможностей куда больше. Однако картинку с Драгоценным кораблем все же положила себе под подушку каждая обитательница рабочего общежития. И хотя девичьи мечты легко угадать, ибо они очень схожи во все века и у всех народов, рассказывать о них было бы нескромно.
А поэтому обратим лучше взгляд на ту из подруг, которая год назад встречала праздник в общежитии, а минувшим летом вышла замуж. Молодая пара, о которой пойдет речь, медленно двигалась по центральной улице Токио в потоке гуляющих. Гиндза сверкала в новогодний вечер куда ярче своего старинного имени. Слова «Серебряный ряд» были бы слишком тусклыми для этого безумства огней. Молодожены шли, искренне восхищенные неоновым сиянием. Оба они редко бывали здесь с тех пор, как сняли комнату на окраине, в полутора часах езды на электричке. Возле прозрачной цилиндрической башни все останавливались, чтобы посмотреть, как освещена ее вершина. (По цвету огней можно судить о завтрашней погоде.) На середине же башни неизменно горели три красных ромба. Они видятся в Японии чаще, чем хризантема с шестнадцатью лепестками – официальный герб императорского двора. Эмблема концерна «Мицубиси» словно давала понять, что именно эти три красных ромба делают погоду в стране.
Молодой муж рассказал, что своеобразная конструкция здания в виде башни объясняется тем, что она построена на самом дорогом в Японии участке земли. Заговорив о ценах на недвижимость, супруги нарушили зарок не касаться этой невеселой темы. Дело в том, что молодая пара без гадалок и прорицателей знала, что новый год сулит им прибавление семейства. А домовладелец, у которого они снимали комнату, включил в контракт условие: пока не будет ребенка. Под праздник хотелось гнать от себя заботы. Впереди было три выходных дня. Они взяли экскурсионный тур с заездом на вулкан Асо, который почему-то любят посещать молодожены и… самоубийцы.
Возле кратера вулкана Асо коротал новогоднюю ночь полицейский патруль. Один из полицейских попал сюда впервые и увидел совсем не то, что ожидал. Вместо огнедышащей горы, вместо вздувшегося нарыва перед ним была болезненная язва на теле земли. Вокруг громоздились пепельные груды шлака. Они напоминали лунный пейзаж. И это сходство усиливалось тем, что большие пористые глыбы были неожиданно легки – их можно было в одиночку сдвинуть с места. Патруль на этот раз дежурил у кратера не для того, чтобы в случае извержения сгонять экскурсантов в бетонированные укрытия. Вулкан был безлюден. Но охранять его в новогоднюю ночь приходилось от тех, кто не хочет класть себе под подушку картинку с Драгоценным кораблем.
Взбалмошный и непредсказуемый бог судьбы Хотэй, заставляющий ошибаться даже профессиональных гадалок, лишь перед Новым годом как бы раскрывает карты. За 365 дней у людей на улицах могут быть разные поводы радоваться или горевать, нестись сломя голову или брести в задумчивости. Но заранее известно, что из всех пятидесяти двух недель года именно на две предпраздничные приходится наибольшее число жертв уличного движения и наибольшее число самоубийств. Никакие меры не в силах повлиять на эту статистику, которую иногда хочется назвать мистикой. Таков уж неотвратимый рок этой лихорадочной поры. Ведь Новый год приносит не только надежды, но и заботы. Заново раскрывая в книге жизни чистую страницу, он в то же время служит порогом, за который нельзя переносить невыполненных обещаний, неоплаченных долгов.
Но вот и подошла новогодняя полночь. Затаив дыхание, прислушиваются японцы к раскатистому басу бронзовых колоколов. Считается, что каждый из этих ударов изгоняет одну из ста восьми бед, которые омрачают человеческую жизнь. Если бы этот торжественно-неторопливый звон действительно был способен изгонять беду за бедой! Удар – и у берегов Японии появился бы Драгоценный корабль с семью богами, способными сделать явью счастливые сны. Жаль, что подобные чудеса происходят лишь в новогодних сказках…
Тридцать лет изучения Японии, ее народа, языка, культуры все явственнее раскрывают мне черты общности и преемственности, лежащие под всем тем, что перемешивается и меняется. Конечно, было бы наивно отрицать внешний хаос, бросающийся в глаза: внутренние сотрясения, резкие сдвиги, внезапные скачки кровяного давления. Но глубоко под всем этим обнаруживается нечто монолитное, подобное опорной раме, скрепляющей воедино части сложной машины.
Эта рама принимает на себя удары, встряски, толчки и даже превращает их в импульсы дальнейшего движения.
Фоско Мараини (Италия). Япония: черты преемственности. 1971
Если новое в Японии поражает, то старое содержит даже больше того, чему можно дивиться. Каким-то подспудным стержнем своей натуры японцы бескомпромиссно придерживаются эстетических норм, идеалов и общинных уз, которые остаются неизменными на протяжении двадцати веков. Больше чем какая-либо страна Востока Япония перенимала, воспринимала и даже похищала у Запада все лучшее. Но больше чем какая-либо другая страна Востока Япония осталась сама собой.
Скупая на Западе технологические процессы и современные удобства, Япония решительно отказывалась допустить, чтобы эти приобретения вытеснили, подменили собой прочную, неизменную сердцевину японской традиции. В какой-то конечной точке японцы неподкупны – надменность западного материализма их не ошеломляет, даже не впечатляет. Япония уверена, что ее прошлое столь же ценно, как и настоящее.
Уильям Форбис (США). Япония сегодня. 1975
За годы журналистской работы в Токио мне часто вспоминались слова Маяковского, который считал себя в долгу
…перед вишнями Японии,
перед всем, о чем не успел написать.
Постоянная гонка за текущими событиями политической и общественной жизни почти не оставляет журналисту, пишущему в газету из-за рубежа, времени для обстоятельного рассказа о самом народе, о чертах его портрета. Перелистываешь потом объемистые папки переданных материалов и с горечью убеждаешься, что так и не успел толком ответить на вопрос: что же они за люди, японцы? Об этом соседнем народе наша страна с начала нынешнего века знала больше плохого, чем хорошего. Тому были свои причины. Да и то плохое, что мы привыкли слышать о японцах, в целом соответствует действительности и нуждается скорее в объяснении, чем в опровержении. Однако если отрицательные черты японской натуры известны нам процентов на девяносто, то положительные лишь процентов на десять.
Разумеется, оценка той или иной черты характера всегда относительна, субъективна.
Американец, к примеру, скажет: «Японцы предприимчивы, но непрактичны. Они серьезно относятся к работе, но весьма беспечно – к деньгам».
Немец добавит: «И ко времени тоже. Им не хватает пунктуальности, приверженности разумному порядку». Против этого трудно возразить. Хотя русской натуре импонирует как раз то, что японцы даже при бедности не мелочны, при организованности – не педантичны, что они неохотно подчиняют душевные порывы голосу рассудка. Японец любит показать, что равнодушен к деньгам (может быть, даже больше, чем это присуще ему на самом деле). Пересчитывать сдачу не принято. Если пятеро рабочих зайдут выпить пива, расплатится кто-нибудь один, и никто не будет всучивать ему потом свою долю.
Заезжих иностранцев Япония поражает как страна, где не берут чаевых. Шофер такси, разносчик из лавки вручит сдачу до последней монетки и поблагодарит. Народ в целом отличает какая-то моральная чистоплотность в отношении к деньгам. Люди не разучились ставить духовные ценности превыше материальных благ. Японец любого положения и достатка много читает, многим интересуется. Общий тираж японских газет перешагнул за семьдесят миллионов экземпляров, приближаясь к мировому первенству.
Причем здесь надо отметить любопытную особенность. В западной прессе принято делить газеты на «качественные» и «массовые». Первые из них, то есть самые солидные, влиятельные, имеют куда более узкий круг читателей, чем бульварные издания, выходящие миллионными тиражами. В США, например, серьезная «Нью-Йорк таймс» втрое уступает по тиражу куда более легковесной «Нью-Йорк дейли ньюс», а тираж наиболее респектабельных в Англии газет «Таймс» и «Гардиан» в десять – двенадцать раз меньше, чем у «массовой» «Дейли миррор». В Японии же именно «качественные» газеты одновременно являются и «массовыми», то есть наиболее популярными. «Асахи», «Иомиури», «Майнити» имеют по семь – восемь миллионов подписчиков. Дело здесь, разумеется, не в издателях, а в читателях – в уровне их запросов.
Есть типичная шкала чувств, которые сменяются у иностранца по мере того, как он «вживается» в Японию: восхищение – возмущение – понимание. Та самая экзотика, которая умиляет туриста, подчас раздражает человека, прожившего в стране год или два, то есть срок достаточный, чтобы сама по себе необычность перестала отождествляться с привлекательностью, но, как правило, недостаточный, чтобы преодолеть привычку подходить к чужому народу со своими мерками. Японцы иногда сравнивают свою страну со стволом бамбука, окованным сталью и завернутым в пластик. Это точный образ. Туристские достопримечательности, которые прежде всего предстают взорам иностранцев, и впрямь кое в чем схожи с экзотической оберткой, сквозь которую местами проглядывает сталь современной индустриальной Японии. Легко подметить новые черты на лице этой страны. Труднее заглянуть в ее душу, прикоснуться к скрытому от посторонних глаз бамбуковому стволу, почувствовать его упругость.
Всякий, кто впервые начинает изучать иностранный язык, знает, что проще запомнить слова, чем осознать, что они могут сочетаться и управляться по совершенно иным, чем у нас, правилам. Грамматический строй родного языка тяготеет над нами как единственный универсальный образец. Это в немалой степени относится и к национальным особенностям (то есть как бы к грамматике жизни того или иного народа).
По мере того, как нарастает поток информации о зарубежных странах, все более нужным становится умение осмысливать эти факты. Иначе копить их так же бесполезно, как заучивать иностранные слова, не зная грамматики. Подметить черты местного своеобразия, экзотические странности – это лишь шаг к внешнему знакомству. Для подлинного познания страны требуется нечто большее. Нужно приучить себя от вопроса «как?» переходить к вопросу «почему?». Иначе говоря, необходимо, на мой взгляд, разобраться в системе представлений, мерок и норм, присущих данному народу; проследить, как, под воздействием каких факторов эти представления, мерки и нормы сложились; наконец, определить, в какой мере они воздействуют ныне на человеческие взаимоотношения и, стало быть, на современные политические проблемы.
Может возникнуть вопрос: правомерно ли говорить о каких-то общих чертах целого народа? Ведь у каждого человека свой характер и ведет он себя по-своему. Это, разумеется, верно, но лишь отчасти. Ибо разные личные качества людей проявляются – и оцениваются – на фоне общих представлений и критериев. И, лишь зная образец подобающего поведения – общую точку отсчета, – можно судить о мере отклонения от нее, можно понять, как тот или иной поступок предстает глазам данного народа. В Москве, к примеру, полагается уступать место женщине в метро или троллейбусе. Это не означает, что так поступают все. Но если мужчина продолжает сидеть, он обычно делает вид, что дремлет или читает. А вот в Токио притворяться нет нужды: подобного рода учтивость в общественном транспорте попросту не принята.
Правомерен и вопрос: как можно говорить о национальных чертах, если жизнь так насыщена переменами, а стало быть, непрерывно меняются и люди? Спору нет, японцы стали в чем-то иными, чем прежде. Но даже сами перемены происходят у них по-своему, по-японски. Подобно тому, как постоянный приток новых слов укладывается в языке в устойчивые рамки грамматического строя, национальный характер меняется под напором новых явлений тоже весьма незначительно.
Национальные особенности заслуживают изучения не только ради познавательного, этнографического интереса. Знание этих особенностей помогает глубже вникать в суть современных проблем, лучше понимать подоплеку явлений и процессов, механику взаимодействия общественных и политических сил. Словом, поняв, что за люди японцы, легче понять, что за страна Япония. С этим дальневосточным соседом нам суждено всегда жить бок о бок. А кому неизвестна истина: у соседа могут быть свои взгляды, склонности, привычки, но чтобы ужиться с ним, надо знать его характер.
Во время своей семилетней работы в Японии я однажды стал участником «второго инцидента в Оцу». Проще говоря, схлопотал удар по плечу бамбуковым мечом для фехтования. И произошло это на том самом месте, где японский фанатик когда-то напал на наследника российского престола, будущего императора Николая Второго.
Контакты на высоком уровне между Москвой и Токио в 60-х годах были практически заморожены. Так что визит заместителя председателя Совета министров СССР в Японию был событием неординарным, и мне было поручено день за днем освещать его.
Во время поездки по стране мы, в частности, побывали в городе Нагоя. Его называют «японским Детройтом», поскольку там сосредоточены предприятия ведущего автомобильного концерна «Тойота». В расположенном поблизости городке Оцу некий ультраправый экстремист, с явным намерением продлить историческую параллель, кинулся на советского вице-премьера с деревянным мечом для кендо. Мы с послом попытались загородить собой гостя, и досталось нам обоим.
Местный губернатор, напуганный больше всех нас, делал все возможное, чтобы замять политический скандал. Я до сих пор храню старинную вазу, которую он преподнес мне в знак извинения. А вечером всех нас пригласили в загородный клуб с японскими красавицами высшего класса. Они пели, играли на древних музыкальных инструментах, приглашали нас танцевать с ними современные танцы.
При этом они все время пересаживались с места на место, чтобы каждый из гостей мог напрямую пообщаться с каждой из них. (Жаль только, отличный английский язык вышколенных куртизанок был столь же неведом главному гостю, как и японский). К концу вечера губернатор попросил меня выяснить, какая из девушек больше всего понравилась вице-премьеру. Вопрос насторожил того, но в конце концов он в шутливой форме на него ответил. Тогда хозяин возложил на меня более трудную задачу: подготовить гостя, что названная им японка, возможно, захочет продлить столь интересный для нее разговор в его гостиничном номере.
Тут московский начальник - человек весьма общительный и вполне светский - разом нахохлился, как представитель сталинской эпохи. Я постарался успокоить его, заверив, что экзотика местного гостеприимства ничего не навязывает насильно. Потом отправился диктовать материал в газету, а все остальные еще поехали кататься по ночному городу.
Утром на всякий случай пошел проведать московского гостя. Дверь его номера была не заперта. Открыв ее, я увидел вчерашнюю красавицу в кимоно. Она сидела на ковре в позе, предписанной для чайной церемонии. Девушка рассказала, что при ее появлении гость сразу ушел в другую комнату своего люкса, заперся там и с тех пор никак себя не проявлял. Поэтому она по регламенту в семь отправится домой. «Деньги на такси» - так в Японии именуют женские гонорары - она уже получила, и я, мол, могу не беспокоиться.
«Лучше бы губернатор подарил ему вазу», - усмехнулся я.
Остается добавить: хотя гость поступил, как положено советскому командированному, перестраховался он, пожалуй, напрасно. Скандальных историй вроде той, что произошла в Москве с «человеком, похожим на генерального прокурора», в Японии не бывало ни с местными, ни с иностранными политиками или предпринимателями.
Я уже упоминал, что с японскими спецслужбами у меня сложились корректные, уважительные отношения. Однажды в Хиросиме я даже уговорил приставленный ко мне «хвост» свозить меня за город, чтобы посмотреть знаменитый храм Миядзима. Чем, мол, мне нанимать на полдня такси, лучше сесть к вам в машину и послушать ваши рассказы о местных достопримечательностях.
Контрразведчики сначала отказывались, но потом согласились. Мы прекрасно провели воскресный день, осмотрели все интересное, выпили пива на берегу бухты, где красуются знаменитые «Красные врата». Новые знакомые поинтересовались, как я намерен провести вечер, стали давать советы насчет местных баров и кабаре.
Какое же мне удовольствие за кем-то ухаживать, когда вы из-за угла за мной следите, - пожаловался я на свою судьбу.
Тут мне прочли целую лекцию о профессиональной этике. Дескать, использовать личную жизнь человека как материал для политического компромата подло и низко. Даже в разгар «холодной войны» японские спецслужбы не имели обыкновения шантажировать советских людей компрометирующими снимками.
Так ли это на самом деле - судить не берусь. А вот личный мой опыт подтверждает вышесказанное.
Как я породнил Ниигату с Хабаровском
В середине 60-х годов в Японии произошло сильное землетрясение. От него особенно пострадал портовый город Ниигата на западном побережье, обращенном к России. Узнав о трагедии из теленовостей, я тут же сел за руль и через несколько часов, первым и единственным из аккредитованных в Токио иностранных журналистов, добрался до места катастрофы.
Вместе с тогдашним мэром Ниигаты господином Ватанабе мы объехали город. Меня поразило, что устояли наиболее ветхие на вид дома традиционной японской постройки. Гибкие крепления их деревянных каркасов выдержали подземные толчки.
А вот послевоенные пятиэтажки, которыми гордился муниципалитет, завалились на бок вместе с вывернутыми из песчаного грунта фундаментами. Можно было видеть, как жильцы ходили по горизонтально лежавшим фасадам и словно из колодцев доставали из окон свой скарб.
Что же касается небоскребов из монолитного железобетона, то многие из них накренились, как знаменитая Пизанская башня. А при крене более семи градусов человек, находящийся в здании, испытывает головокружение и тошноту.
Я остановился в таком же покосившемся отеле. Из предосторожности попросил комнату не выше третьего этажа. Только собрался принять ванну, раздался стук. Открыл дверь - никого. И тут заметил: вода в наполненной ванне ходит туда-сюда. Оказалось, что от подземных толчков стала стукаться о стену висевшая на ней картина. Проворно схватил подушку, водрузил ее на голову и голый встал под дверной косяк. К счастью, скоро все утихло.
Через пару часов меня вызвала по телефону Москва, так что ярких впечатлений для репортажа было достаточно. Мой очерк в «Правде» о трагедии Ниигаты вызвал волну сочувствия у жителей Хабаровска . По инициативе местных общественных организаций прошел сбор пожертвований. На эти средства снарядили три морских лесовоза со стройматериалами для оставшихся без крова японцев. Из бревен и досок вскоре выросли десятки домов. Они образовали Хабаровскую улицу.
Именно после этого жители Ниигаты обратились к хабаровчанам с предложением установить с ними отношения породненных городов. Был повод снова приехать в возрожденную Ниигату, чтобы написать об этой торжественной церемонии (первой в летописи отношений между нашими странами). Ну а мэр Ватанабе в знак благодарности устроил мне встречу с ниигатскими гейшами. Они слывут самыми белокожими в Японии - «благодаря тому, что тут выпадает пушистый снег, приносимый ветром с сибирских просторов».
Как я выращивал жемчуг
Я приехал в Японию с мечтой рассказать о том, как Страна восходящего солнца сумела стать родиной жемчуговодства, написать о поразительной способности японцев находить новое применение человеческому труду, дабы возмещать бедность недр, нехватку земли на тесных, перенаселенных островах.
Родина жемчуговодства - полуостров Сима на Внутреннем море. Водная гладь прибрежных заливов заштрихована там темными полосами. Это бамбуковые плоты, к которым под водой подвязаны проволочные корзины с прооперированными раковинами. Параллельные жерди напоминают борозды рисовых полей. Малоземелье заставляет японцев поневоле становиться пахарями моря. Однако жемчуговодство требует куда больше забот и хлопот, чем трудоемкий поливной рис.
Народные сказки чаще всего изображают несметное богатство как ларец, полный жемчужин, которые можно пересыпать горстями. Но даже фантазия сказочников не способна представить дюжину самосвалов, доверху груженных не щебенкой, а драгоценными перлами. Девяносто тонн жемчуга - вот годовой урожай Японии с ее прибрежных вод.
В 1907 году сын торговца лапшой Микимото вырастил на полуострове Сима первые сферические перлы. Порой спрашивают: как отличить жемчужину с плантации от настоящей? Ставить так вопрос нельзя. Жемчуг, выращенный при участии человеческих рук, в такой же степени настоящий, что и плоды на дичке после прививки от культурной яблони.
Жемчуг - столь же болезненное отклонение от естества, как камень в печени человека. Чтобы в устрице вызрела жемчужина, требуется последовательное совпадение нескольких случайностей. Это происходит, во-первых, когда под створки раковины попадет песчинка. Когда, во-вторых, посторонний предмет целиком войдет в студенистое тело устрицы, не поранив ее внутренних органов. Наконец, в-третьих, когда песчинка затащит с собой внутрь обрывок поверхностной ткани устрицы, способной вырабатывать перламутр . Воспроизвести все это с помощью человеческих рук - значит тысячекратно увеличить вероятность редкого стечения обстоятельств, сохраняя сущность естественного процесса.
Идея выращивать жемчуг не случайно пришла в голову сыну торговца лапшой. В приморских селениях Японии мужчины традиционно становятся рыбаками, а женщины - нырялыщицами. Гологрудые «ама», «морские девы», собирают на дне заливов съедобные раковины, как наши крестьянки ходят в лес за грибами. В двустворчатых раковинах акоя, из которых делают приправу для лапши, иногда находили жемчужины. Это и навело Микимото на мысль преднамеренно вводить в тело устриц ядрышки.
Девятнадцать лет опыты были безуспешными. Следовало найти подходящий материал. Таковым оказались шарики, выточенные из створок крупных речных раковин. Затем надо было научиться вместе с ядром вводить «присадку» - кусочек перламутровой железы другой, более молодой устрицы, клетки которой создают вокруг шарика жемчужный слой.
Главной рабочей силой при опытах Микимото были «морские девы». Последние полвека главное действующее лицо в жемчуговодстве уже не нырялыщица, а оператор. В Японии около двенадцати тысяч людей, умеющих вводить ядрышко в тело моллюска. После подробных объяснений меня привели в операционный зал и сказали: «Попробуйте проделать все своими руками. Жертвуем вам сто раковин. Вырастет хоть пара жемчужин - сделаете себе запонки!»
Закрепленная в зажиме раковина раскрыта меньше чем на сантиметр. В этой щелке и надо манипулировать. Беру скальпель, делаю надрез. Переворачиваю скальпель другим, раздвоенным концом, насаживаю на эту вилку кусочек присадочной ткани, ввожу его в тело моллюска и помещаю туда же ядро.
Если вонзить скальпель чуть глубже, чем следует, створки раковины безжизненно распахиваются: поврежден соединительный мускул, и раковина обречена на гибель. То же происходит при вводе ядрышка не в ту часть устрицы, где она может терпеть инородный предмет.
Встав из-за стола через три часа совершенно разбитым, я убедился: оперировать раковины без подготовки все равно что вырезать самому себе аппендикс, добросовестно выслушав, как это делается. Из сотни раковин, которые были зарегистрированы под моим именем, через две недели выжили одиннадцать. Да и те, скорее всего, были украдкой положены в мою корзину инструкторами. Два года их без меня холили и пестовали. Каждые два месяца очищали от наросших водорослей, после дождей опускали корзину поглубже, чтобы не менялась привычная соленость воды.
Когда два года спустя я приехал за урожаем, оказалось, что девять из моих одиннадцати жемчужин не соответствуют стандартам и только две имеют коммерческую ценность. Предсказание сбылось: я действительно вырастил себе лишь запонки!
Впервые увидев горы и воды полуострова Сима, я подумал о жемчужинах как о перлах природной красоты. Мне казалось, раковины вбирают в себя неповторимую прелесть породнения моря и суши. Но чем ближе знакомишься с жемчуговодством, тем отчетливее видишь в нем красоту творения рук человеческих. Есть выражение «перлы премудрости». Жемчужины, выращенные на плантациях, поистине «перлы труда» в самом прямом и высоком смысле этих слов.
Сосна, бамбук и слива
Первый в моей жизни новогодний репортаж из Японии я написал в канун 1963 года. Причем опубликован он был именно под таким заголовком: «Сосна, бамбук и слива».
В Стране восходящего солнца Новый год больше чем праздник из праздников. Это как бы общий для всей нации день рождения. У японцев до недавних пор не было обычая отмечать дату своего появления на свет. Сто восьмой удар новогоднего колокола добавляет единицу сразу ко всем возрастам. Даже младенец, родившийся накануне, наутро считается годовалым.
В полночь все, затаив дыхание, прислушиваются к гулу старинных бронзовых колоколов, про себя отсчитывая удары. По мнению японцев, со сто восьмым из них человек не только становится на год старше, но и переступает некий порог, за которым его ждет совершенно новая судьба. Каким бы трудным ни был уходящий год, все может пойти по-иному за этим порогом, как бы с чистого листа.
Итак, новогодний праздник должен войти в каждый дом как начало иной полосы в жизни. Поэтому двери, по традиции, принято украшать ветвями сосны, бамбука и цветущей сливы. Вечнозеленая сосна на народном поэтическом языке олицетворяет пожелание долго жить и не стареть, бамбук символизирует гибкость и стойкость, а слива, упрямо зацветающая, даже если вокруг лежит снег, - жизнерадостность среди невзгод. Пожалуй, именно мой первый новогодний репортаж стал зародышем замысла написать психологический портрет обитателей Страны восходящего солнца, что я и осуществил потом в книге «Ветка сакуры».
Итак, сосна, бамбук и слива воплощают некие универсальные пожелания. К общим для всех образам каждый вправе добавлять свои личные надежды. Ложась спать в новогоднюю ночь, миллионы японцев кладут под подушку лубочную картинку с изображением Такарабуне. Это Корабль сокровищ под алым парусом, на борту которого к японским берегам спешат Семь богов удачи. Тому, кто увидит их во сне, наступающий год сулит исполнение самых заветных желаний.
Человек непосвященный увидит на борту Корабля сокровищ трех толстяков, двух старцев, воина и женщину. Однако каждый из семерых - популярный персонаж народного творчества и заслуживает того, чтобы познакомиться с ним поближе.
Бога удачи Эбису сразу отличишь от других толстяков по удилищу в руке и окуню под мышкой. Иным и не может быть бог удачи в стране, где все жители - заядлые рыболовы. За помощью к Эбису обращаются те, кому помимо сноровки требуется еще и везение: мореходы, исследователи, спортсмены, владельцы ночных заведений. Изображение толстяка с удочкой можно увидеть в мелких лавочках. Однако наряду с удачей Эбису олицетворяет еще и честность.
Может быть, поэтому среди крупных предпринимателей больше, чем Эбису, популярен Дайкоку - дородный деревенский бородач, восседающий на куле с рисом. Когда-то крестьяне почитали его как бога плодородия. Но с тех пор, как в руках у бородача оказался деревянный молоток, Дайкоку стал покровителем тех, кому требуется искусство выколачивать деньги, - коммерсантов, биржевиков, банкиров. Словом, из бога плодородия превратился в бога наживы.
Третий толстяк-улыбчивый, круглолицый бог судьбы Хотей. Его приметы - бритая голова и круглый живот, выпирающий из монашеского одеяния. Нрава он беззаботного, даже непутевого, что при его служебном положении довольно рискованно. Ведь не кто иной, как Хотей, таскает за спиной мешок с людскими судьбами и порой, будучи навеселе, дает человеку не ту судьбу, какую он заслуживает. Богу судьбы поклоняются политики и повара (те и другие иной раз заваривают кашу, сами не ведая, что у них получится).
Впрочем, тайно почитая Хотея, политики любят публично называть своим кумиром бога мудрости Дзюродзина. Это ученого вида старец с длиннейшей бородой и еще более длинным свитком знания в руке. Несмотря на преклонный возраст, Дзюродзин слывет любителем выпивки и женщин, без чего он попросту не считался бы мудрым в понимании японцев. Философы, юристы, литераторы, как и упоминавшиеся уже политики, считают Дзюродзина своим покровителем.
Второй старец - бог долголетия Фуку-Року-Дзю - отличается вытянутым в длину лысым черепом. Его неразлучные спутники - журавль, олень и черепаха. Бог долголетия отличается тихим нравом. Он опекает шахматистов, а также часовщиков, антикваров и садовников - людей, чей труд имеет отношение к настоящему, прошедшему или будущему времени.
Бишамон - рослый воин с секирой, в шлеме и доспехах, на которых написано: «Верность, долг, честь» - обеспечивает незыблемость главных ориентиров японского характера. Его особенно почитают люди в погонах и лекари, то есть защитники страны, а также стражи порядка и здоровья.
Единственная женщина на корабле - покровительница искусств Бентен с лютней в руках. Считается, что она не в меру ревнива к чужим талантам, к чужой славе, к чужим почитателям, что, впрочем, присуще художественной интеллигенции не только в Японии.
Увидеть во сне семь богов удачи - заветная мечта японцев.
Ведь с Новым годом для них связаны не только надежды, но и заботы. Открывая в жизни чистую страницу, праздник одновременно служит порогом, за который нельзя переносить неоконченные дела, невыполненные обещания, неоплаченные долги.
В представлении японцев сто восемь ударов новогоднего колокола помогают оставить в прошлом все горести и неприятности, все печали и заботы уходящего года. Цифра 108-девять дюжин-означает «полный набор». Поэтому, отсчитывая удары в новогоднюю полночь, люди мысленно перечисляют все, от чего им хотелось бы избавиться на новом отрезке жизни.
Впрочем, под праздник японцы думают и о том, чего забывать не следует, что пригодится впредь. Именно в предновогодние недели излюбленным развлечением служит средневековая игра «Хякунин иссю» («Сто стихов ста поэтов»).
Эта знаменитая антология была составлена еще в 1235 году. Без знания заключенных в ней извечных истин и ярких образов нельзя считать себя образованным человеком. В игре используют две колоды карт. Одну раскладывают на столе, другая остается в руках ведущего. Он наугад вынимает карту из середины и зачитывает две начальные строки четверостишия. Выигрывает тот, кто быстрее найдет на столе карту с окончанием стиха и именем поэта. Можно ли представить себе, чтобы в какой-нибудь из европейских столиц молодежь под праздник состязалась в знании поэзии Данте или Чосера! Индийские студенты тоже поразили меня интересом к таким жемчужинам их народного эпоса, как «Махабхарата» и «Рамаяна».
Япония - страна непредсказуемых стихийных бедствий: землетрясений, цунами, тайфунов, извержений вулканов. Не случайно излюбленным новогодним сувениром там служит японский вариант «Ваньки-встаньки». Это символическая фигура Бодхидхармы, который в шестом веке пришел из Индии в Китай проповедывать буддизм и поселился в монастыре Шаолинь.
Бодхидхарма, которого китайцы зовут Дамо, а японцы - Дарума, девять лет просидел лицом к стене в пещерной келье. После столь длительной медитации он от неподвижности лишился рук и ног. Дарума как новогодний сувенир - это голова с густыми индийскими бровями и усами. Дарят его безглазым. Загадав под Новый год желание, владелец закрашивает ему один глаз, а когда желание исполнится - то и второй.
Фигура Дарумы, имеющая форму шара, олицетворяет собой девиз «Семь раз упасть и семь раз подняться». В этом суть жизненной философии народа, населяющего вулканические острова.
Мистика новогодней статистики
В Японии, как и повсюду в мире, календарный год состоит из пятидесяти двух недель. Однако две последние из них резко отличаются от остальных пятидесяти. Страна живет эти дни в каком-то авральном, лихорадочном темпе. Все среднестатистические недельные показатели многократно возрастают.
У водителей за рулем автомашин и пешеходов на улицах могут быть разные поводы нестись во весь опор или брести в задумчивости. Но заранее известно, что именно на две последние недели года всегда приходится вчетверо больше жертв уличного движения и вчетверо больше самоубийств. Никакие меры не способны повлиять на эту предновогоднюю статистику, весьма похожую на мистику.
Поговорим сначала о праздничных рекордах позитивного характера. С начала декабря у японцев заняты все вечера. Сослуживцы и деловые партнеры спешат на очередной «боненкай» - «встречу для забывания старого года». Оттуда гости расходятся, нагруженные сувенирами. Японские фирмы ежегодно списывают на «развлечения в интересах дела» более 50 миллиардов долларов - сумму, превышающую военный бюджет страны.
В Японии существует культ подарков. И Новый год бесспорно является его кульминацией. Сама традиционная система зарплаты, когда в декабре все привыкли получать трехмесячный бонус, способствует этому. Затянувшийся экономический спад побуждает некоторые фирмы сокращать праздничные выплаты, но целиком отменять их никто не решается.
Поэтому универмаги торгуют в авральном режиме, временно нанимая старшеклассников, студентов и пенсионеров помогать штатным продавцам. Все предельно упрощено. На одном этаже - подарки по 300 долларов, на другом - по 100, на третьем - по 50. Покупатель приносит визитные карточки своих родственников, сослуживцев, деловых партнеров. Их сканируют, чтобы рассылать сувениры по домашним адресам.
По цвету упаковочной бумаги можно судить о цене подарка. Это очень важно , ибо каждая семья ведет скрупулезный учет: что от кого получено. Главное для японца - послать в ответ нечто не менее ценное. Подарочная амплитуда год от года расширяется.
В Японии 45 миллионов семей. И каждая из них рассылает в среднем по 20 праздничных подарков и по 50 новогодних открыток. Нетрудно подсчитать астрономическую нагрузку для почты: более двух миллиардов открыток. Так что почтальоны заняты даже больше продавцов. С 10 до 25 декабря можно послать открытки по льготному тарифу, а в последнюю неделю года - уже втридорога.
Предновогодние недели - сезон банкротств и массовых увольнений, следовательно, сезон самоубийств. Возле кратеров вулканов перед праздниками выставляют полицейские патрули. В Стране восходящего солнца ежегодно кончают с собой более 36 тысяч человек. Десятилетие назад самоубийц было в полтора раза меньше. Причина увеличения их количества - потеря уверенности в завтрашнем дне, которая некогда была стержнем японского образа жизни.
Японскую экономику не случайно называют «велосипедной». Она сохраняет устойчивость только при высоких темпах роста. А на 90-е годы пришелся самый затяжной после войны застой. Под угрозой главное слагаемое японского экономического чуда - система пожизненного найма. Вот уже несколько лет подряд она подвергается эрозии. Ведущие фирмы стали переводить производственные мощности за рубеж, в страны с более дешевой рабочей силой. Это разорило отечественных субподрядчиков и мелких поставщиков.
Затем компании начали сокращать штаты японских сотрудников. Сперва досрочно избавились от 50-летних, потом взялись за 40-летних. Японцы, привыкшие наниматься на работу, как и жениться, один раз на всю жизнь, психологически гораздо меньше подготовлены к увольнению, нежели американцы или западноевропейцы. Поэтому оказаться за воротами для них поистине трагедия, нередко - повод свести счеты с жизнью.
Было бы, разумеется, натяжкой утверждать, будто все самоубийства в Японии совершаются именно под Новый год. Но на две последние недели декабря, как правило, приходятся два среднемесячных показателя. Выходит, интенсивность суицида возрастает по крайней мере вчетверо. Такова, стало быть, диалектика японского Нового года - для большинства людей самой радостной, а для кого-то самой трагичной поры.
Глобализация на уровне туалетов
В Китае, где началась подготовка к Олимпиаде 2008 года, вызвала большой интерес прошедшая в Сингапуре всемирная конференция «Культура общественных туалетов - вызов времени». Более двухсот делегатов со всех континентов обсудили на ней вопрос о создании международной организации, предназначенной специально заниматься данной проблемой.
Пекинским полицейским предписали изучать иностранные языки (всем без исключения - английский плюс по выбору или японский, или русский, или арабский). Приедет много иностранцев, надо быть готовым и к неординарным ситуациям.
Все это напомнило мне начало моей жизни в Японии, куда я приехал незадолго до токийской Олимпиады 1964 года - первой на азиатской земле. Тогда японские полицейские были так же напуганы предстоящим наплывом иностранцев. А проблема общественных туалетов тоже оказалась в центре внимания.
Когда сталкиваются разные стереотипы поведения, разные представления о приличном и неприличном, подобающем и неподобающем, или, как я это называю, разные грамматики жизни, часто возникают недоразумения. Начать с того, что до недавних пор китайским или японским мужчинам общественный туалет был не очень-то и нужен. Справлять малую нужду (и не только на селе, но и в городе) можно было у любой стены, не привлекая внимания прохожих. До сих пор в центре Токио, в районе Акасака, где сосредоточены самые престижные рестораны, можно увидеть на железобетонной эстакаде надпись: «Убедительная просьба мочиться не на стену, а в мусорную урну».
Представление, что все естественное не может быть неприличным, привело к курьезу: общественные туалеты в Японии не делились на женские и мужские. Кое-где в традиционных гостиницах и закусочных так обстоит дело и теперь. Есть общие помещения с отдельными кабинками для женщин.
Накануне токийской Олимпиады муниципалитет предписал разделить общественные туалеты с четким указанием, для кого они предназначены. Но тут возникла проблема: что писать на дверях? Иероглифы будут непонятны для иностранцев, а буквы - для японцев. Устроили конкурс символов: к примеру, женская туфелька и мужская шляпа. Одна газета поместила снимок известной московской скульптуры «Рабочий и колхозница» и предложила рисовать на двери «Ж» - серп, а на двери «М» - молот.
Но все эти новшества не привились. Мужчин в Японии по-прежнему не удивит, если, входя в общественный туалет, они увидят за дверью весело щебечущих женщин, которые прихорашиваются перед зеркалом. Вашингтонская журналистка с дрожью в голосе рассказывала мне о кошмарных приключениях в дорогом ресторане на Гиндзе.
В конце ужина она «отправилась попудриться». Сначала зашла в кабинку, а когда стала выходить, с ужасом увидела спины трех мужчин, стоявших перед писсуарами у противоположной стены. Подумала, что ошиблась дверью, и решила переждать. Но через десять минут там делали свое дело уже пятеро мужчин. Американка спряталась вновь, потом еще и еще раз, пока ее спутники не догадались прийти на помощь.
Практически каждый наш соотечественник, приезжавший в 60-х годах в командировку, просил познакомить его с ночной жизнью Токио, «сходить к гейшам». Приходилось всякий раз объяснять: это развлечение для престарелых президентов фирм, интереснее, и притом дешевле, сходить в кабаре.
Однажды я привел в такое заведение известного телевизионного обозревателя из Москвы. К нам за столик посадили двух очаровательных партнерш. Они танцевали с нами, подливали пиво в наши бокалы, восхищались нашим остроумием. После холодного пива и зажигательных танцев москвич шепотом осведомился, как пройти в туалет.
Я ответил, что делать из этого секрет в Японии незачем и что партнерша его проводит. Вернулся гость в большом смятении.
Девушка все время стояла рядом, держа в руках махровую салфетку.
Так что же тебя смутило?
Не мог решить, что положено ею вытирать…
Разумеется, руки! - рассмеялся я.
Не завидую китайским полицейским, которым предписано на четырех языках избавлять от недоразумений непонятливых иностранцев. Что же касается общественных туалетов, то в этой области Пекину предстоит действительно совершить «даяоцзинь», что по-китайски значит «большой скачок».
Околоточный ближе, чем родственник
Япония первой доказала, что модернизация отнюдь не обязательно должна сопровождаться «вестернизацией», то есть огульным отказом от национальной самобытности и подгонкой своего образа жизни под западные стандарты.
В Северной Америке и Западной Европе Страну восходящего солнца часто упрекают в неспособности избавиться от таких «феодальных пережитков», как патриархальность деловых связей и трудовых отношений, групповое мышление, склонность ставить общие интересы выше личной выгоды, что, мол, несовместимо с доминирующим на Западе культом индивидуализма.
Однако есть область, где именно патриархальность и общинный дух позволяют Японии быть недосягаемым лидером среди других развитых держав. Это, во-первых, гораздо более низкий уровень преступности, а во-вторых, несравненно более высокая раскрываемость преступлений благодаря сотрудничеству правоохранительных органов с населением .
Японцы сетуют: по сравнению с периодом послевоенного «экономического чуда» (50-80-е годы) количество преступлений и правонарушений в стране более чем удвоилось. В прошлом году их было зарегистрировано 3,2 миллиона, против 1,5 миллиона тридцать лет назад, когда я писал свою «Ветку сакуры».
Но все относительно. Ведь население Японии (127 миллионов человек) лишь на 20 процентов меньше, чем в России. А большинство из 3,2 миллиона зарегистрированных там преступлений и правонарушений составляют мелкие кражи и дорожно-транспортные происшествия. Тяжких преступлений было совершено менее 10 тысяч, в том числе убийств всего 1265. (В США убийств было больше в шесть раз, грабежей - в восемьдесят раз.)
Еще больше впечатляет высокая раскрываемость преступлений. Этому благоприятствуют две местные особенности. Во-первых, общинный дух, который сохранился у японцев, несмотря на то, что большинство населения составляют уже не сельские жители, знающие друг друга из поколения в поколение, а «горожане из пригородов», то есть рабочие и служащие, которые ежедневно ездят на работу в электричке из разросшихся предместий. Во-вторых, негласно существующая между соседями круговая порука и обычай откровенно делиться информацией с представителями власти. Эта традиция, сложившаяся еще при феодализме и закрепленная милитаристами в 30-40-х годах, в послевоенные годы не исчезла бесследно. Между населением и правоохранительными органами сохранилось взаимное доверие.
«Околоточный ближе, чем родственник», - гласит японская пословица. Действительно, омавари-сан, то есть околоточный, или участковый, в Стране восходящего солнца фигура столь же важная и чтимая, как ксендз у католиков. Тут сказываются особенности японской этики. Когда между двумя японцами возникает спор, чреватый конфликтом, они инстинктивно расходятся в разные стороны и ищут посредника. А на бытовом уровне для этой роли лучше всего подходит именно омавари-сан.
За семь лет, прожитых в токийском переулке, я видел своего околоточного практически ежемесячно. При первой же встрече он попросил меня не оставлять машину у дверей, а всякий раз заводить ее в гараж, дабы не загораживать проезд для фургонов зеленщика и молочника. Потом последовали деликатные советы насчет сортировки мусора, времени и места его выноса.
Однажды участковый принес подарочный набор туалетного мыла от строительной фирмы в знак извинения за шум отбойных молотков при замене канализационных труб. В другой раз попросил подписаться под коллективным поздравлением местных жителей некоей паре, отмечавшей золотую свадьбу. Увидев, что я выбрасываю пачки старых газет и журналов, омавари-сан пригласил фирму, которая за хорошие деньги стала их у меня покупать. Стоило подарить околоточному к Новому году бутылку московской водки, как он тут же принес в ответ домашнее сливовое вино. И все настойчивее допытывался: нет ли у меня каких-либо претензий к соседям? После некоторых колебаний я признался, что живущий рядом зубной врач ежедневно в 6 утра с шумом раздвигает ставни и раньше времени будит мою дочь. «Что же вы до сих пор молчали? - удивился околоточный. - Урегулировать подобный вопрос - моя прямая обязанность!» И действительно сделал это.
В нашей стране становятся традицией «Дни Японии в России». Хотелось бы в обмен опытом в такой области, как сотрудничество правоохранительных органов с населением. Убежден, при всех различиях национального менталитета, нравов, обычаев и традиций в опыте наших дальневосточных соседей найдется немало поучительного.
Место определяет человека
Вот уже четыре десятилетия журналистский долг предписывает мне рассказывать соотечественникам о Японии и японцах. Горжусь тем, что удалось сломать некоторые предвзятые стереотипы, пробудить интерес и уважение к народу, который доказал: даже в условиях модернизации и глобализации можно жить в гармонии с природой, сохранять национальную самобытность.
Перемены в нашей действительности изменили и направленность интереса россиян к Стране восходящего солнца. Он стал более прагматичным, чаще связанным с вопросами экономического контакта. Японцы любят доказывать, будто их деловая жизнь ничем особенным не отличается. Полагаю, все обстоит иначе. В замкнутом островном государстве сложились собственная философия, этика и практика бизнеса. Случайно ли, что, наводнив мир автомашинами и телевизорами, строя повсюду заводы и скупая небоскребы, Япония отнюдь не распахивает свои двери для иностранных рабочих, не влечет к себе зарубежных предпринимателей.
Главный камень преткновения - как бы семейный характер деловой жизни. Японец руководствуется в делах не только объективными фактами, но и личными отношениями, обязательствами перед партнером, перед страной, перед своим персоналом. Не будучи японцем, трудно вписаться в плотную сеть человеческих связей, которая служит основой японской деловой этики.
Ее суть воплощают иерархия и гармония, умение знать свое место. Когда несколько японцев собираются у стола, каждый из них четко знает, где он должен сесть. Любая попытка иностранца продемонстрировать при рассадке демократизм вызывает всеобщее смятение. Японец представляет себе равенство как возможность быть с кем-то на одной ступени иерархической лестницы. Два человека, на его взгляд, могут быть равными лишь в том смысле, в каком равны соответственно два генерала и два сержанта.
Любой японец ощущает себя частью какой-то группы - или семьи, или фирмы, или профессии. Он приучен мыслить и действовать сообща, подчиняться воле группы и вести себя сообразно положению в ней. Больше, чем самостоятельность, его радует чувство причастности.
Иностранцы часто сетуют, что японцев больше интересует не сам человек, а место, которое он занимает. При первом контакте японский бизнесмен прежде всего выясняет статус собеседника, его должность и стаж, степень известности. От ответов на вопросы зависит, положит ли встреча начало знакомству.
Прямой контакт обладает ключевым значением. Попытки завязать деловые отношения по факсу или даже по телефону имеют в Японии куца меньше шансов на успех, чем в Западной Европе или Северной Америке. Нужны встречи лицом к лицу, обмен визитными карточками, а главное - рекомендация, которая служит привязкой к системе личных отношений, составляющих незримую, но вездесущую основу японского бизнеса. Рекомендующий словно берет на себя ответственность за обе стороны, вступающие в сделку.
Человек, с которым вы познакомились, как бы становится вашим опекуном. У японцев есть традиция, подчас огорчающая иностранных партнеров. Для ведения дел с определенной фирмой назначают сотрудника, впервые вступившего с ней в контакт . Если его нет на месте, ничего нельзя сделать, пока он не появится. Еще хуже, что такие исчезновения могут быть преднамеренными. Именно когда куратор особенно нужен, его невозможно найти.
Как поделить пирог
Когда меня спрашивают об особенностях деловой этики в Японии, я даю хоть и утрированный, но простой ответ. Конкуренция на Западе ставит вопрос: кому достанется пирог? На Востоке спорят о другом: как его поделить?
Японская мораль предписывает избегать прямой конфронтации. Нельзя доводить дело до того, чтобы одна из сторон явно одержала верх над другой, а побежденный «потерял лицо», предстал униженным и оскорбленным. В прежние времена японские рикши строго блюли неписаный закон: молодой возчик мог обогнать старого, лишь изменив маршрут, не показывать превосходство в силе. Стремление свести до минимума прямое соперничество пронизывает японскую деловую жизнь. Если в Англии или США основным законом конкуренции считается «честная игра», то в Японии ей соответствует понятие «подобающей доли».
Для западного предпринимателя главное, чтобы соперники подчинялись одним правилам. Тогда он с легким сердцем поздравляет победителя, который получает все, а сам он остается ни с чем. Однако в Стране восходящего солнца это касается только спортсменов. Бизнесменам же свойственно думать не о том, кому достанется пирог, а как удачнее его поделить.
В каждой отрасли японского бизнеса есть или «большая тройка», или «большая четверка», или «большая пятерка». Они распределяют между собой львиную долю рынка. К примеру: 28 процентов для «тойоты», 22 процента для «ниссаны», 17 процентов для «хонды», 14 процентов для «мицубиси», а что осталось - на всех прочих (те сами делят квоту между собой).
Для японских деловых отношений характерно: сторона, пошедшая при торге на наибольшие уступки, получает преимущество при решении другого вопроса, подчас совершенно не связанного с первым. Готовность к компромиссу - добродетель, и она должна быть вознаграждена.
Важно, однако, иметь в виду, что компромисс в глазах японцев - это зеркало момента. Подобно тому, как их мораль разделяет поступки не на хорошие и дурные, а на подобающие и неподобающие, японцы считают: соглашение сохраняет силу лишь в условиях, при которых оно было достигнуто. Западный предприниматель скажет: коли возник спор, посмотрим, что на сей счет записано в контракте. Японец убежден: раз обстановка изменилась, требуется пересмотреть и прежнюю договоренность.
При наличии группового сознания в японском обществе есть соблазн представить его в виде множества групп, послушно следующих за своим вожаком. Руководитель в Японии действительно похож на человека с флажком перед группой туристов. Однако права и обязанности такого проводника касаются определенного маршрута, выработанного вместе с участниками экскурсии. Узы взаимной зависимости - как бы поводки о двух концах. С одной стороны, они тянут ведомых за ведущим. Но с другой - вынуждают вожака оглядываться на группу, не диктовать ей свою волю, а полагаться на общее мнение.
Постоянный поиск иерархической гармонии мешает японцам принимать самостоятельные решения, они предпочитают анонимное общее согласие. В американской фирме именно президент и совет директоров ведут за собой коллектив. У японцев же действует принцип «снизу вверх». Все ключевые действия выражают не чью-то личную волю, а общий знаменатель, найденный на основе взаимных уступок всех заинтересованных лиц. Японец любого ранга остерегается противопоставлять себя коллективу, доводить дело до открытого столкновения взглядов. Поэтому любое обсуждение тянется долго, пока каждый шаг за шагом изложит свою позицию, по ходу корректируя ее с учетом высказываний других. Цель дискуссии в том и состоит , чтобы выявить различия во мнениях и постепенно прийти к общему согласию. Когда проект решения доходит до президента фирмы, ему остается роль арбитра, который из нескольких вариантов выбирает один, а отнюдь не инициирует сам какие-то новшества.
Многие иностранцы терпят в Японии неудачу потому, что ждут от переговоров немедленного результата, а от партнеров - немедленного действия. Японцы так не поступают. Можно сказать, излюбленное американцами, да и россиянами, правило сразу выложить карты на стол и играть в открытую не находит отклика у японцев. Прежде всего этому препятствует своеобразный механизм принятия решений, о котором шла речь выше. К тому же японцы не склонны сводить суть деловых вопросов к цифрам. Очень часто личные отношения, личные обязательства и другие вроде бы косвенные факторы имеют для них не менее важное значение, чем низкая цена и высокое качество.
Если для американского предпринимателя ключевую роль играет прибыль, то японец думает и о долге перед страной, и об ответственности перед своим персоналом, и, наконец, о прибыли, чтобы выполнить первые два обязательства. Американец добивается немедленного эффекта, японец - неуклонного роста своей доли на рынке. А это не одно и то же.
В отличие от Запада с его культом индивидуализма и свободы личности японский образ жизни ставит общее благо выше личных интересов. Японское общество основано на идее групповой преданности, на принципе Оя - Ко, то есть отец - сын, в более же широком смысле: учитель - ученик, покровитель - подопечный. Всегда и при всех обстоятельствах японец привержен идеалу верности семье, фирме, родине. Именно поэтому японцы называют свою страну «кадзоку-кокка» - государство-семья, а американцы уподобляют ее гигантскому концерну «Япония инкорпорейтед».
Век Интернета поставил под удар групповую мораль японцев, присущую им клановую верность как основу моральных ценностей. Система пожизненного найма, ставка на неизменных поставщиков потеряли смысл в эпоху информатики. Социальный консерватизм японцев утверждал дисциплину и гармонию, поощрял усердие и обеспечивал стабильность, но блокировал личную инициативу. За успех японской модели пришлось заплатить дорогой ценой.
Самурай с белым воротничком
Свой путеводитель по японской душе я не случайно назвал «Ветка сакуры». Национальный цветок Японии воплощает собой презрение к смерти как высшее проявление торжества жизни. Цветение сакуры столь же неистово, сколь и кратковременно. Ее цветы предпочитают опадать, а не вянуть, расставаясь со своей красотой.
Этот эстетический образ служит как бы лейтмотивом самурайского кодекса «бусидо». Лепестки сакуры, падающие на доспехи средневекового воина или на комбинезон летчика-камикадзе, означают: самурай уходит из жизни, не поступаясь своей честью, как сакура - своей свежестью.
После Второй мировой войны «бусидо» (буквально «путь воина») трансформировался в «сиониндо» («путь предпринимателя»). Стержень же кодекса чести остался прежним - незыблемая, даже слепая верность покровителю. Ее конкретным воплощением стала уникальная для развитых капиталистических стран система пожизненного найма, позволяющая увольнять штатного сотрудника лишь в случае ликвидации фирмы.
Именно пожизненная верность тружеников своему нанимателю, а поставщиков - своему заказчику стала ключевым слагаемым успеха японского экономического чуда 60-80-х годов, позволила Стране восходящего солнца стать второй экономической сверхдержавой.
Однако 90-е годы показали, что на рубеже веков коллективизм японской модели превратился из источника силы в фактор слабости, что в условиях глобализации экономической жизни Страна восходящего солнца должна из «царства групп» превратиться в «царство личностей».
Болезненным проявлением этого процесса стала эрозия системы пожизненного найма. Японцы впервые сталкиваются с такими новыми, неприятными для них явлениями, как сокращение штатов или досрочное увольнение пожилых сотрудников. Или с тем, что зарплата и продвижение по службе зависят не только от выслуги лет, но и от эффективности работы. Ведущие фирмы переводят производственные мощности в соседние азиатские страны - разоряются их традиционные поставщики. Все это ломает людские судьбы, служит причиной множества трагедий.
Древний кодекс «бусидо» наложил свою печать на грамматику жизни японцев. Заповедь «лучше смерть, чем позор» глубоко укоренилась в их душе. Готовность уйти из жизни считается проявлением силы, а не слабости. Каждый школьник с детства знает притчу о 47 самураях, которые коллективно сделали себе харакири, после того как их повелитель был казнен (причем вроде бы за дело).
Самоубийства были в чести у японцев и во времена экономического чуда. В 60-х годах, в период моей работы в Японии, совершил харакири начальник пожарной охраны порта Иокогама. Этим актом он взял на себя ответственность за гибель двух подчиненных при взрыве одного из горевших пакгаузов. Когда на правительственном приеме левый экстремист ударил ножом американского посла, начальник столичной полиции покончил самоубийством, выразив этим признание своей вины.
Отец - Владимир Федорович Овчинников. Архитектор по профессии и поэт по призванию.
В 20-х годах выпустил в Петрограде сборник стихов.
Елена Александровна Овчинникова с годовалым сыном Всеволодом. Павловск, 1927 г.
Всеволод с младшим братом Кириллом, впоследствии преподавателем химии в Ленинградском университете. 1937 г.
Дом раскулаченных сибиряков, который предоставили Овчинниковым после эвакуации из блокадного Ленинграда. 1942 г.
Гардемарин в мичманке - курсант Высшего военно-морского училища в Ленинграде. 1946 г.
Слушатель Военного института иностранных языков (с третьего курса мы были офицерами). 1951 г.
Чтобы зубрить иероглифы по шесть часов в день, не обойтись без спорта. Лыжный кросс в Сокольниках, 1950 г.
Однокурсники - будущий «правдист» Всеволод Овчинников и будущий «известинец» Вадим Кассис пишут свою первую опубликованную статью «Горький в Китае». 1950 г.
Четверка ЦДКА - чемпионы Москвы по академической гребле 1950 года. Овчинников - самый легковесный из четырех китаистов (третий слева).
Знакомство с будущей женой Музой. Турбаза Аше, 1950 г.
Приехав из Лондона на отдых в Пицунду, отметили «серебряную свадьбу». 1977 г.
Всеволод и Муза Овчинниковы празднуют вместе с дочерью Любовью «золотую свадьбу». 2002 г.
В семь месяцев Любу Овчинникову привезли в Пекин. 1956 г.
С китайской няней на Желтом море. 1957 г.
Летом в Китае хорошо сидеть на веранде. 1957 г.
Первые пять лет жизни Люба говорила по-китайски лучше, чем по-русски. 1957 г.
Дочь, выросшая под сенью Дракона. В Пекинской обсерватории. 1959 г.
Любовь Овчинникова стала профессиональной японисткой. 2000 г.
В селении племени Кава («охотников за человеческими головами»). 1958 г.
Профессиональную камеру («Роллейфлекс») приобрел в Тибете в 1955 году.
Брежнев, Лю Шаоци и Овчинников незадолго до размолвки между Москвой и Пекином (середина 60-х годов).
Снова в Китае. На Великой стене. 2002 г.
Встреча рассвета на высшей точке «Страны восходящего солнца». 1966 г.
Вершину Фудзи (3776 м) Всеволод Овчинников покорил в год своего сорокалетия. 1966 г.
В Японии надо быть японцем : чайная церемония.
В 2000 году семья Овчинниковых воссоединилась в Японии, куда автор приехал, чтобы обновить «Ветку сакуры», впервые опубликованную в «Новом мире» в 1970 году.
Перед встречей с Рейганом в Овальном кабинете Белого Дома (В. Овчинников, С. Кондратов, Г. Боровик, Г. Шишкин). Вашингтон, 1985 г.
Свое пятидесятилетие Овчинников отметил в Англии. 1976 г.
На читательской конференции «Правды». 1988 г.
На латиноамериканском митинге каждая фраза должна вызывать взрыв эмоций. Никарагуа, 1986 г.
Нынешний наследник престола воспользовался прецедентом, который создал его отец. В 1986 году он познакомился с Масако, дочерью профессионального дипломата, представителя Японии в ООН Хисаси Овады. В детстве она жила с отцом в Москве, ходила в советский детский сад, бойко говорила по-русски. Потом переехала с родителями в США, окончила Гарвардский университет. Получив еще и диплом Токийского университета, Масако прошла конкурс в японский МИД, успешно сочетала дипломатическую карьеру с занятиями спортом.
Масако Овада олицетворяет собой образ современной японской женщины - образованной, самостоятельной, энергичной. Будущий наследник престола влюбился в нее при первой же встрече. Но ему пришлось целых семь лет настойчиво ухаживать за своей избранницей, прежде чем та согласилась выйти за него замуж.
История брака и отцовства наследного принца похожа на сюжет телесериала. Японцы, затаив дыхание, следят за развитием событий. Бурное кипение страстей в связи с прибавлением в императорском семействе имеет еще одну причину. Вспышка доброжелательных чувств по отношению к монархии воплощает общую мечту, можно сказать, национальную цель: преодолеть застой 90-х годов и вернуться во времена послевоенного экономического чуда.
Жители Страны восходящего солнца с горькой иронией сетуют нынче на то, что, утратив мировое первенство в массовом производстве автомашин и телевизоров, они к тому же разучились производить потомство.
Принцесса Масако Овада, пожертвовавшая успешной карьерой и в 37 лет впервые родившая ребенка, стала вдохновляющим примером для своих соотечественниц.
«Японки! Рожайте детей!»
С таким призывом обращается к женщинам от 20 до 35 лет опубликованная правительством «Белая книга о реформе образа жизни». Официальные круги Токио обеспокоены тем, что при самой высокой в мире средней продолжительности жизни Страна восходящего солнца имеет один из самых низких показателей рождаемости. На женщину детородного возраста в среднем приходится по 1,35 ребенка. Для нормального воспроизводства этот показатель не должен быть ниже 2,2. Стало быть, Японии грозит депопуляция. К 2100 году ее нынешнее население в 127 миллионов человек может сократиться до 67 миллионов, то есть уменьшиться вдвое. Вот почему в документе правительства звучит призыв, словно позаимствованный из Ветхого завета: «Плодитесь и размножайтесь!»
Япония лидирует и по самому болезненному демографическому показателю: доля стариков превзошла долю детей. Лица старше 65 лет составляют 18 процентов жителей, а младше 15 лет - лишь 14 процентов. Растет социальное бремя трудоспособного населения. В 2050 году доля стариков может достичь 32 процентов. И тогда каждого пенсионера будут содержать уже не пятеро, а двое работающих японцев. Как говорится в «Белой книге», пришло время призвать японок раньше выходить замуж и больше рожать.
В 1950 году средний возраст невест составлял 22 года, женихов - 26 лет. Нынче же он повысился до 28 и 32 лет соответственно. Среди японок детородного возраста половина незамужних. В благополучной стране с наивысшей в мире номинальной зарплатой ежегодно появляется на свет один миллион младенцев - лишь половина прироста трудных послевоенных лет, когда численность населения была на треть меньше нынешней.
Обращенный к молодежи призыв рожать больше детей не случайно называется «Белая книга о реформе образа жизни». В 50-80-х годах одним из слагаемых экономического чуда было такое секретное оружие, как дешевые и ловкие девичьи руки.
Сотни тысяч сельских девушек шли к конвейеру, чтобы заработать себе на приданое. До замужества трудилось и большинство горожанок. А лет через десять после свадьбы, вырастив и отправив в среднюю школу детей, они могли вновь наниматься лишь на временную или почасовую работу, без перспектив служебного роста.
Уже говорилось, что в Японии женщинам, как нигде, трудно сочетать служебную карьеру с домашними делами, с воспитанием детей. На японских предприятиях и в учреждениях принято засиживаться допоздна. А детских учреждений, где малыша можно оставлять после 6 вечера, тем более на пятидневку, практически нет. К тому же экономическая независимость устраняет материальные стимулы для замужества. Весь свой заработок (до 3000 долларов в месяц) молодая женщина с высшим образованием обычно тратит на себя - на наряды и зарубежные поездки. Продолжая жить с родителями, она не платит ни за свою отдельную комнату, ни за завтраки и ужины, приготовленные материнскими руками. Да и молодые семьи, предпочитающие теперь жить отдельно, стараются как можно дольше не иметь детей, поскольку три четверти замужних женщин нынче ходят на работу.
Поэтому «Белая книга» призывает реформировать образ жизни: не засиживаться по вечерам с сослуживцами, проводить больше времени в семье, кардинально улучшить систему детских учреждений - чтобы японки рожали больше детей и считали это своим патриотическим долгом. Ну а то, что стало в Японии национальной идеей, обычно претворяется в жизнь.
Поскольку демографические проблемы Японии во многом созвучны нашим российским, стоит внимательно присмотреться к тому, как берется за их решение наш дальневосточный сосед.
«Возьмемся за руки, друзья…»
Когда Японский фонд на три месяца пригласил меня в Токио, чтобы через тридцать лет после выхода «Ветки сакуры» дополнить книгу новыми главами, я с удивлением узнал, что вся Япония смотрит по вторникам документальный сериал «Проект Икс». Уже несколько лет эта передача на первом канале имеет феноменальный успех: в лучшие вечерние часы сохраняет рейтинг более 20 процентов и опережает по зрительской аудитории наиболее популярные развлекательные программы.
Японские служащие после работы обычно выпивают с деловыми партнерами или коллегами. Но теперь миллионы людей по вторникам спешат пораньше оказаться дома, дабы не пропустить очередной выпуск «Проекта Икс».
Более того. В адрес создателей беспрецедентного по популярности сериала поступают десятки тысяч откликов по Интернету. Раскуплено полмиллиона экземпляров библиотечки с текстами вышедших в эфир серий. Набор компакт-дисков с их видеозаписями успешно продается по цене 288 долларов.
В чем же секрет успеха «Проекта Икс»? Его стержневую мысль легче всего выразить строфой из песни Окуджавы:
Возьмемся за руки, друзья,
Чтоб не пропасть поодиночке…
Документальный сериал на телеканале «Эн-Эйч-Кей» воспевает дух коллективизма и самоотверженности, который в 50-80-х годах сплотил народ во имя национальной идеи - опередить конкурентов на мировом рынке - и помог превратить разрушенную войной страну во вторую экономическую сверхдержаву.
В трудные времена нам , японцам, всегда помогало чувство коллективизма. В нем наша сила, наш путь к успеху, - говорит генеральный продюсер «Проекта Икс» Акира Имаи.
По мнению социолога Хикару Хаяси, жители Страны восходящего солнца устали от бесконечных потоков уныния и пессимизма, изо дня в день наводняющих средства массовой информации, от сообщений о банкротствах и увольнениях, от разговоров о «потерянном десятилетии», как называют 90-е годы, от сетований на неспособность Японии перестроить свою экономику и финансы по западным стандартам. Японцы не хотят отказаться от убеждения, что общие интересы важнее личной выгоды. Хотя это противоречит англо-саксонским либеральным ценностям, делающим упор на индивидуум, а не на коллектив. Каждый вторник документальные сюжеты «Проекта Икс» напоминают телезрителям: а ведь это благодаря нашим общим усилиям Страна восходящего солнца первой наводнила мир миниатюрными транзисторными приемниками, стала строить самые крупные танкеры, выпускать самые качественные телевизоры, опередила Соединенные Штаты по производству автомобилей…
Сплотившись в годы послевоенного экономического чуда, жители Страны восходящего солнца создали средний класс, к которому относили себя 90 процентов семей. Ныне же японцы утратили уверенность в завтрашнем дне. Разрушается система пожизненного найма, «эскалаторного» роста зарплаты и продвижения по службе; эта система прежде мешала вырваться вверх, зато страховала снизу.
«Проект Икс» ставит целью воодушевить нацию напоминанием о творцах послевоенного экономического чуда, о полководцах и рядовых битвы за мировое первенство, опять возвеличить ценности, которые средства массовой информации поторопились назвать «устаревшими» в эпоху застоя. Документальный сериал, неожиданно ставший властителем умов, воспевает коллективизм, целеустремленность и настойчивость. Он призывает японцев вновь взяться за руки и поверить в себя.
Поражаясь отклику, вызванному этим призывом, вижу поучительный пример для российских СМИ. Думаю, что коллеги поймут меня правильно. Я отнюдь не за возвращение к агитпропу северокорейского образца. Но не хватит ли гнать одну «чернуху»? Люди истосковались по тому, что способно воодушевлять, звать вперед, объединять ради общенациональной цели.
Кстати, чутко уловив настроение народа, создатели «Проекта Икс» не только творят добро для страны, но и делают при этом хорошие деньги.
Новый год приходит в Японию под гулкие раскаты бронзовых колоколов. Их сто восьмой удар звучит как раз в полночь. Эта цифра (девять дюжин) символизирует "полный набор". Храмовый перезвон означает: "Да останутся в старом году сто восемь забот, да придут в новом году сто восемь удач".
Список двенадцати зодиакальных животных дальневосточного календаря как раз в уходящем году завершила Свинья, а в наступающем откроет Мышь. Кстати, именно со знаком Мыши был некогда 1900 год, когда историки попрощались с XIX веком. Так что сто восемь ударов новогодних колоколов с тех пор прозвучали над Японией сто восемь раз.
Общий день рождения
В Стране восходящего солнца Новый год больше, чем праздник из праздников. Это как бы общий для всей нации день рождения. У японцев до недавних пор не было обычая отмечать дату своего появления на свет. Сто восьмой удар новогоднего колокола добавляет единицу сразу ко всем возрастам. Даже младенец, родившийся накануне, наутро считается годовалым.
По мнению японцев, со ста восьмым ударом человек не только становится на год старше, но и переступает некий порог, за которым его ждет совершенно новая судьба.
Новогодний праздник должен войти в каждый дом как начало иной полосы в жизни. Поэтому входы жилищ в эту пору по традиции принято украшать ветвями сосны, бамбука и цветущей сливы. Вечнозеленая сосна на народном поэтическом языке олицетворяет пожелание долго жить и не стареть, бамбук символизирует гибкость и стойкость, а слива, упрямо зацветающая даже если вокруг лежит снег, - жизнерадостность среди невзгод.
Людям свойственно желать того, что они ценят, а ценить то, что им присуще. Пожалуй, именно мой первый новогодний репортаж из Японии, посланный в канун 1963 года, стал зародышем замысла: написать психологический портрет обитателей Страны восходящего солнца, создать как бы путеводитель по японской душе, что я и осуществил в книге "Ветка сакуры".
Итак, сосна, бамбук и слива воплощают некие универсальные пожелания. К этим общим для всех образам каждый вправе добавлять свои личные надежды. Поэтому, ложась спать в новогоднюю ночь, миллионы японцев кладут под подушку лубочную картинку, на которой изображен Такарабуне. Это Корабль сокровищ под алым парусом, на борту которого к японским берегам спешат семь богов удачи. Тому, кто увидит их во сне, наступающий год сулит исполнение желаний.
Семь богов удачи
Человек непосвященный увидит на борту Корабля сокровищ трех толстяков, двух старцев, воина и женщину. Однако каждый из семерых - популярный персонаж народного творчества и заслуживает того, чтобы познакомиться с ним поближе.
Бога удачи Эбису сразу отличишь от других толстяков по удилищу в руке и окуню под мышкой. Иным и не может быть бог удачи в стране, где все жители заядлые рыболовы. За помощью к Эбису обращаются те, кому помимо сноровки требуется еще и везение: мореходы, исследователи, спортсмены. Изображение толстяка с удочкой можно увидеть в мелких лавочках. Однако наряду с удачей Эбису олицетворяет еще и честность.
Может быть, поэтому среди крупных предпринимателей больше, чем Эбису, популярен Дайкоку - дородный деревенский бородач, восседающий на куле с рисом. Когда-то крестьяне почитали его как бога плодородия. Но с тех пор, как в руках у бородача оказался деревянный молоток, Дайкоку стал покровителем тех, кому требуется искусство выколачивать деньги - коммерсантов, биржевиков, банкиров. Словом, из бога плодородия превратился в бога наживы.
Третий толстяк - улыбчивый, круглолицый бог судьбы Хотей. Его приметы - бритая голова и круглый живот, выпирающий из монашеского одеяния. Нрава он беззаботного, даже непутевого, что при его служебном положении довольно рискованно.
Ведь никто иной, как Хотей таскает за спиной мешок с людскими судьбами и порой будучи навеселе дает человеку совсем не ту судьбу, какую тот заслуживает. Богу судьбы поклоняются политики и повара (те и другие иной раз заваривают кашу, сами не ведая, что у них получится).
Впрочем, тайно почитая Хотея, политики любят публично называть своим кумиром бога мудрости Дзюродзина. Это ученого вида старец с длиннейшей бородой и еще более длинным свитком знания в руке. Несмотря на преклонный возраст, Дзюродзин слывет любителем выпивки и женщин, без чего он попросту не считался бы мудрым в понимании японцев. Философы, юристы, литераторы, как и упоминавшиеся уже политики, считают Дзюродзина своим покровителем.
Второй старец - бог долголетия Фуку-Року-Дзю (китайцы называют его Шоусин) отличается вытянутым в длину лысым черепом. Его неразлучные спутники - черепаха, журавль, олень. Бог долголетия отличается тихим нравом. Он опекает шахматистов, а также часовщиков, антикваров и садовников.
Бишамон - рослый воин с секирой, в шлеме и доспехах, на которых написано: "верность, долг, честь", обеспечивает незыблемость главных ориентиров японского характера. Его особенно почитают люди в погонах и лекари, то есть защитники страны, а также стражи порядка и здоровья.
Единственная женщина на корабле - покровительница искусств Бентен с лютней в руках. Считается, что она не в меру ревнива к чужим талантам, к чужой славе, к чужим почитателям, что, впрочем, присуще художественной интеллигенции не только в Японии.
Мистика статистики
Увидеть во сне семь богов удачи - заветная мечта японцев.
Ведь с Новым годом для них связаны не только надежды, но и заботы. Открывая в жизни чистую страницу, этот праздник одновременно служит порогом, за который нельзя переносить неоконченные дела, невыполненные обещания, неоплаченные долги.
Непредсказуемый бог судьбы Хотей перед Новым годом как бы раскрывает карты. Заранее известно, что из всех пятидесяти двух недель года именно на две последние недели всегда приходится наибольшее число жертв уличного движения и наибольшее количество самоубийств. Никакие меры не способны повлиять на эту статистику, весьма похожую на мистику. С теми, кто не успел вовремя рассчитаться с долгами, жизнь сводит счеты сама.
Предновогодние недели традиционно становятся порой банкротств и массовых увольнений, а стало быть сезоном самоубийств. Поэтому возле кратеров вулканов в предпраздничные недели выставляют полицейские патрули.
Японцы, привыкшие наниматься на работу, как и жениться - один раз и на всю жизнь, психологически гораздо меньше приспособлены начинать жизнь сначала, нежели американцы или западноевропейцы. Поэтому стать банкротом или уволенным для них поистине трагедия.
Кстати
Было бы, разумеется, натяжкой утверждать, будто большинство самоубийств в Японии совершаются именно под Новый год. Но на две последние недели декабря, как правило, приходится два среднемесячных показателя. Выходит, что интенсивность суицидов возрастает по крайней мере вчетверо.
Такова, стало быть, диалектика японского Нового года - для большинства людей самой радостной, а для кого-то - самой трагичной поры.
Встав с постели, Аркадий раскрыл окно — и первый предмет, бросившийся ему в глаза, был Василий Иванович. В бухарском шлафроке, подпоясанный носовым платком, старик усердно рылся в огороде. Он заметил своего молодого гостя и, опершись на лопатку, воскликнул: — Здравия желаем! Как почивать изволили? — Прекрасно, — отвечал Аркадий. — А я здесь, как видите, как некий Цинциннат, грядку под позднюю репу отбиваю. Теперь настало такое время, — да и слава Богу! — что каждый должен собственными руками пропитание себе доставать, на других нечего надеяться: надо трудиться самому. И выходит, что Жан-Жак Руссо прав. Полчаса тому назад, сударь вы мой, вы бы увидали меня в совершенно другой позиции. Одной бабе, которая жаловалась на гнетку — это по-ихнему, а по-нашему — дизентерию, я... как бы выразиться лучше... я вливал опиум; а другой я зуб вырвал. Этой я предложил эфиризацию... только она не согласилась. Все это я делаю gratis — анаматёр . Впрочем, мне не в диво: я ведь плебей, homo novus — не из столбовых, не то, что моя благоверная... А не угодно ли пожаловать сюда, в тень, вдохнуть перед чаем утреннюю свежесть? Аркадий вышел к нему. — Добро пожаловать еще раз! — промолвил Василий Иванович, прикладывая по-военному руку к засаленной ермолке, прикрывавшей его голову. — Вы, я знаю, привыкли к роскоши, к удовольствиям, но и великие мира сего не гнушаются провести короткое время под кровом хижины. — Помилуйте, — возопил Аркадий, — какой же я великий мира сего? И к роскоши я не привык. — Позвольте, позвольте, — возразил с любезной ужимкой Василий Иванович. — Я хоть теперь и сдан в архив, а тоже потерся в свете — узнаю птицу по полету. Я тоже психолог по-своему и физиогномист. Не имей я этого, смею сказать, дара — давно бы я пропал; затерли бы меня, маленького человека. Скажу вам без комплиментов: дружба, которую я замечаю между вами и моим сыном, меня искренно радует. Я сейчас виделся с ним: он, по обыкновению своему, вероятно вам известному, вскочил очень рано и побежал по окрестностям. Позвольте полюбопытствовать, — вы давно с моим Евгением знакомы? — С нынешней зимы. — Так-с. И позвольте вас еще спросить, — но не присесть ли нам? — позвольте вас спросить, как отцу, со всею откровенностью: какого вы мнения о моем Евгении? — Ваш сын — один из самых замечательных людей, с которыми я когда-либо встречался, — с живостью ответил Аркадий. Глаза Василия Ивановича внезапно раскрылись, и щеки его слабо вспыхнули. Лопата вывалилась из его рук. — Итак, вы полагаете... — начал он. — Я уверен, — подхватил Аркадий, — что сына вашего ждет великая будущность, что он прославит ваше имя. Я убедился в этом с первой нашей встречи. — Как... как это было? — едва проговорил Василий Иванович. Восторженная улыбка раздвинула его широкие губы и уже не сходила с них. — Вы хотите знать, как мы встретились? — Да... и вообще... Аркадий начал рассказывать и говорить о Базарове еще с большим жаром, с большим увлечением, чем в тот вечер, когда он танцевал мазурку с Одинцовой. Василий Иванович его слушал, слушал, сморкался, катал платок в обеих руках, кашлял, ерошил свои волосы — и наконец не вытерпел: нагнулся к Аркадию и поцеловал его в плечо. — Вы меня совершенно осчастливили, — промолвил он, не переставая улыбаться, — я должен вам сказать, что я... боготворю моего сына; о моей старухе я уже не говорю: известно — мать! но я не смею при нем выказывать свои чувства, потому что он этого не любит. Он враг всех излияний; многие его даже осуждают за такую твердость его нрава и видят в ней признак гордости или бесчувствия; но подобных ему людей не приходится мерить обыкновенным аршином, не правда ли? Да вот, например: другой на его месте тянул бы да тянул с своих родителей; а у нас, поверите ли? он отроду лишней копейки не взял, ей-богу! — Он бескорыстный, честный человек, — заметил Аркадий. — Именно бескорыстный. А я, Аркадий Николаич, не только боготворю его, я горжусь им, и все мое честолюбие состоит в том, чтобы со временем в его биографии стояли следующие слова: «Сын простого штаб-лекаря, который, однако, рано умел разгадать его и ничего не жалел для его воспитания...» — Голос старика перервался. Аркадий стиснул ему руку. — Как вы думаете, — спросил Василий Иванович после некоторого молчания, — ведь он не на медицинском поприще достигнет той известности, которую вы ему пророчите? — Разумеется, не на медицинском, хотя он и в этом отношении будет из первых ученых. — На каком же, Аркадий Николаич? — Это трудно сказать теперь, но он будет знаменит. — Он будет знаменит! — повторил старик и погрузился в думу. — Арина Власьевна приказали просить чай кушать, — проговорила Анфисушка, проходя мимо с огромным блюдом спелой малины. Василий Иванович встрепенулся. — А холодные сливки к малине будут? — Будут-с. — Да холодные, смотри! Не церемоньтесь, Аркадий Николаич, берите больше. Что ж это Евгений не идет? — Я здесь, — раздался голос Базарова из Аркадиевой комнаты. Василий Иванович быстро обернулся. — Ага! ты захотел посетить своего приятеля; но ты опоздал, amice, и мы имели уже с ним продолжительную беседу. Теперь надо идти чай пить: мать зовет. Кстати, мне нужно с тобой поговорить. — О чем? — Здесь есть мужичок, он страдает иктером... — То есть желтухой? — Да, хроническим и очень упорным иктером. Я прописывал ему золототысячник и зверобой, морковь заставлял есть, давал соду; но это все паллиативные средства; надо что-нибудь порешительней. Ты хоть и смеешься над медициной, а, я уверен, можешь подать мне дельный совет. Но об этом речь впереди. А теперь пойдем чай пить. Василий Иванович живо вскочил с скамейки и запел из «Роберта»:Закон, закон, закон себе поставим
На ра... на ра... на радости пожить!
