В статье рассматриваются историософские воззрения Л.Н. Толстого, какими они предстают в романе «Война и мир»: его понимание причин исторических событий и движущих сил истории, места и роли людских масс в её движении. В центре внимания автора две проблемы. Первая - интерпретация Толстым исторического события как результата «равнодействующей множества воль». В основании такой интерпретации, считает автор, лежит, с одной стороны, отрицание писателем проявлений телеологизма (исторический процесс неподвластен давлению со стороны ни человека, ни Бога), с другой стороны, признание за человеком способности на свободное волеизъявление в своих действиях и в этой связи множества воль в качестве «единственной причины всех причин истории». Это объясняет, почему в контекст своего понимания причин истории Толстой вводит понятие «исторического дифференциала», позволяющее интегрировать элементарные индивидуальные устремления в силу, рождающую неотвратимость массовых движений и обязательный характер исторических событий. Вторая проблема, рассматриваемая в статье, - интерпретация Толстым роли руководящей личности в истории. Понимание исторической необходимости как равнодействующей множества воль подводит к признанию, что такие личности суть лишь «ярлыки», дающие наименование историческим событиям. Автор статьи, однако, предостерегает от прямолинейного толкования этого тезиса, показывая, что, во-первых, за последним стоят поиски писателем нравственных оснований истории: вопрос о роли руководящей личности для него трансформируется в вопрос о её нравственной ответственности за ход событий, в которых она участвует. Во-вторых, за этим тезисом стоит главная установка философии истории Толстого: движущей силой истории является народ.
In this paper considered L.N. Tolstoy"s historico-philosophical outlooks that appear in the novel "War and Peace": his understanding of the historical events" reasons and driving forces of history, location and role of the masses in the history. There are two crucial problems. First is Tolstoy"s interpreting of the historical event as the effect of "resultant force of the multitude of wills". As author suggests, in the base of this interpretation there is, on the one hand, writer"s negation of teleological manifestations:the historical process is independent to the pressure neither on the part of Man nor on the part of God. On the other hand, there is the acknowledgement of man"s ability for the free command in his activities and thereby the acknowledgement of the multitude of wills qua "single reason of all reasons of history". It explains why Tolstoy introduces the concept "historical differential" in the context of his understanding of reasons of history as that which allows integrate elementary individual aspirations in the force bearing inevitability of the national movements and determining obligate character of the historical events. Second problem considered in this paper is Tolstoy"s interpreting of the leading personality"s role in history. Understanding of the historical necessity as the resultant force of the multitude of wills led to acknowledgement that these personalities are only "labels", giving denominations to the historical events. Author, however, admonishes of straightforward interpretation of this thesis and explains that, firstly, this thesis derived from the Tolstoy"s quest of moral foundations of history: question about leading personality"s role transforms for him into the question about moral obligation of this personality for the course of events in which it takes part. Secondly, there is the main principle of Tolstoy"s philosophy of history behind this thesis - the nation is the driving force of the history.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: историческая необходимость, движущие силы и причины истории, историческое событие, разумное целеполагание, индивидуальная свобода, «роевая жизнь», множество воль, исторический дифференциал, народ, руководящая личность, нравственный модус исторических событий.
KEYWORDS: historical necessity, driving forces and reasons of history, historical event, reasonable targeting, individual liberty, "swarmed life", multitude of wills, historical differential, people, leading personality, moral modus of the historical events.
Для истории существуют линии движения
человеческих воль, один конец которых
скрывается в неведомом, а на другом
конце которых движется в пространстве,
во времени и в зависимости от причин
сознание свободных людей в настоящем.
Л.Н. Толстой
Любая проблема, связанная с творческим наследием Л.Н. Толстого, столь многозначна и многопланова, что при обращении к ней сразу возникает опасение: а возможно ли её рассмотрение, как адекватное пониманию самого писателя? Толстой - и гениальный писатель, и прозорливый, глубокий мыслитель, поэтому трудно провести границу между его художественными образами, сюжетными линиями и стоящими за ними философскими идеями. И дело не только в том, что Толстой-философ «прерывает» Толстого-писателя, как это происходит, например, в романе «Война и мир» в многочисленных отступлениях-размышлениях о причинах и законах истории, о роли в её движении героев и народных масс и т.д. Дело ещё и в том, что сам художественный текст со всеми бытописаниями, детализацией происходящих событий, характеристиками психологического состояния героев и действующих лиц всегда многопланов. Он несёт особый внутренний смысл, имеет свою философскую интенцию, выводя читателя, помимо его воли, за событийные рамки, заставляя увидеть стоящий за ними мир иных смыслов. Вспомним хотя бы описание сцены ранения князя Андрея, искавшего в бою под Аустерлицем «свой Тулон», или внутреннего состояния Пьера Безухова в плену, как бы заново переживающего свою жизнь «в свете», или встречи его с Платоном Каратаевым. В этих и множестве других сцен раздвоение писателя на «художника» и «философа» заслоняется Толстым-мыслителем, для которого литературное творчество и философствование едины. Это что - особенность его гения? Да, но не только.
Художественное творчество внутренне, интимно, связано с философией. «Поэтому между художником и мыслителем существует органическое духовное сродство, в силу которого все подлинные и великие представители каждой из этих форм творчества не только как личности, в большей или меньшей степени, сочетают в себе оба духовных начала, но и имеют в себе именно их внутреннее единство, ибо оба рода творчества истекают в конечном итоге из одного источника, разветвлениями которого они являются», - писал С.Л. Франк [Франк 1996, 315]. Их общим источником является духовная культура, включающая две взаимодополняющие стороны - концептуальную и экзистенциальную. И.Т. Касавин характеризует их как «две версии фундаментальной реальности - объективно-отстранённая и научно-аналитическая, с одной стороны, и человекоразмерная, эмоционально нагруженная, с другой. Отсюда берут своё начало и два способа выражения как трансцендирования - логический и художественный, проблематизация и мифологизация» [Философия и литература... 2009, 75]. Эти два измерения духовной жизни человека являют собой по сути её атрибутивные свойства, заставляющие жить культуру на грани двойного бытия (в мысли и в образе) безотносительно к её национальным формами и творчеству конкретных субъектов, хотя в разной степени в зависимости от времени и места, т.е. того национально-культурного пространства, в котором живёт культура. И в этом смысле интенция толстовского творчества к «философской проблематизации» не есть исключение, она лишь наиболее ярко выражает особенности своего времени: русская философия весь XIX век, начиная от А.Н. Радищева, развивалась в тесном союзе с литературой, а литературе (её лучшим образцам) была свойственна философская рефлексия. Вспомним В.Ф. Одоевского, А.С. Хомякова, И.В. Киреевского, А.И. Герцена, С.К. Аксакова, Н.Г. Чернышевского, В.В. Розанова, Д.С. Мережковского, поэзию В.Д. Веневитинова, Ф.И. Тютчева, А.А. Фета, Вл. Соловьева, которые в равной степени были и философами и литераторами. Связь двух видов творчества надолго определила лицо отечественной духовной культуры: философия была своеобразным путеводителем в литературных поисках, а литература облекала абстракции «чистого разума» в живую плоть художественных образов. У философии и литературы, как справедливо отмечает В.К. Кантор, выявилось общее смысловое поле (тайны космоса и человеческого бытия, жизни и смерти, насилия и свободы, тема человека), которое каждая в равной степени считали своим. Поэтому понятийно-логический и художественно-образный способы отношения к миру развивались в плодотворном синтезе . Именно такой оценки придерживались, говоря о русской культуре XIX в., Н.А. Бердяев, И.А. Ильин, В.В. Зеньковский, Н.О. Лосский, С.Ф. Франк.
С одной стороны, за стремлением к синтезу стояла исторически сложившаяся на почве православия безусловная константа русской духовности - признание целостности бытия и взаимодополняемости всех форм его постижения: понятийного мышления и образного восприятия, бесстрастной рациональности и верующего разума, интуиции и мистического мироощущения. С другой стороны, имел свои последствия тот факт, что Россия вошла в эпоху Просвещения позже Европы и довольно скоро смогла отнестись к европейскому опыту критически , в частности, увидеть издержки абсолютизации роли «рацио». Мысль (понятие) и художественное восприятие (образ) были подведены под «общий знаменатель» Разума. В итоге философские построения, начиная со славянофилов, наполнялись живой предметностью - «не в попрание факта и закона, а в узрение целостного предмета, скрытого за ними» [Ильин 1922, 442], литературное же творчество наполнялось глубиной философского видения мира.
В статье предлагается рассмотреть проблему исторической необходимости и движущих сил истории как видел ее Л.Н. Толстой в романе «Война и мир». «Война и мир» единственный исторический роман писателя. Как известно, произведение огромно не только по объёму, но и по охвату сфер человеческой жизни. В романе нашли законченное выражение философско-исторические воззрения Толстого на смысл истории, на понимание места и роли человека и людских масс в её движении, на войну и мир как полярные состояния бытия, включающего повседневную жизнь людских поколений. История в понимании писателя - это «история всех, без одного исключения, людей, принимающих участие в событиях».
Толстой о причинах исторических событий
Единственное понятие, посредством которого
может быть объяснено движение народов,
есть понятие силы, равной всему движению
Л.Н. Толстой
Проблема, вынесенная в название параграфа, была одной из главных для Толстого в его осмыслении всей историософской проблематики . Вопрос об исторической причине, т.е. о силе, которая приводит в движение историю, обусловливает взаимосвязь исторических событий, благодаря которой то, что должно случиться, всегда случается, постоянно волновал писателя: «Если цель истории есть описание движения человечества и народов, то первый вопрос, без ответа на который всё остальное непонятно, следующий: какая сила движет народами?» [Толстой 1948, т. 4, эпилог, 616]. С чем/кем связывать эту силу? С Промыслом Божиим? Но это был бы слишком простой ответ, а для Толстого он был неприемлем еще и потому, что писатель отрицал телеологизм в любых его проявлениях как попытку «делания истории». Исторический процесс неподвластен давлению ни со стороны человека, ни со стороны Бога. Толстой не согласен был и с бытующим мнением историков, связывающих направляющую силу исторических событий с волей отдельных лиц (Наполеона, императора Александра, Кутузова), потому что за их действиями, которые носят частный характер, скрывается главное: «сила, равная всему движению народов» [Толстой 1948, т. 4, эпилог, 621]. И если допускать при истолковании истории причинную обусловленность исторических событий, то иной причины, по мнению Толстого, не найти.
Вообще искать в истории причины - дело мало перспективное, поскольку из-за их множества поиски уводят либо «в дурную бесконечность», либо к признанию исключительной роли исторических деятелей [Толстой 1948, т. 4, ч. 2, гл. 1]. Но самое главное, в ходе таких поисков «всякая отдельно взятая причина или целый ряд причин представляется нам одинаково справедливыми сами по себе и одинаково ложными по своей ничтожности в сравнении с громадностью события, и одинаково ложными по недействительности своей (без участия всех других совпавших причин) произвести совершившееся событие. Такой же причиной, как отказ Наполеона отвести свои войска за Вислу и отдать назад герцогство Ольденбургское, представляется нам и желание или нежелание первого французского капрала поступить на вторичную службу: ибо ежели бы он не захотел идти на службу и не захотел бы другой и третий и тысячный капрал и солдат, настолько менее людей было бы в войске Наполеона и войны не могло бы быть» [Толстой 1948, т. 3, ч. 1, 4-5]. При этом, чем больше мы будем «дробить» элементы истории, тем недоступнее будут представляться сами причины. Следовательно, исключительных, объясняющих ход истории, событий просто нет. Историка, ищущего их, ждут неправильные ответы. Правильный же ответ будет заключаться в признании, что ход мировых событий «зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях» [Толстой 1948, т. 3, ч. 1, 197].
В объяснении движения истории Толстой исходит из предположения, что всякое историческое событие (поражение русских войск под Аустерлицем, ход битвы под Смоленском, победная для русских «ничья» под Бородиным, вступление французской армии в Москву) детерминировано действиями всех участвующих в нем людей. Поэтому за любым историческим событием стоит «равнодействующая разнонаправленных воль», играющая роль той запускающей силы, которая делает его исторически неизбежным . Это означает одно - историк должен, «отстранив понятия причин, отыскивать законы, общие всем равным и неразрывно связанным между собою бесконечно малым элементам свободы» [Толстой 1948, т. 4, эпилог, 651], - законы, которые, пронизывая ткань исторического поля, задают вектор необходимости «единичным волям», и которые объясняют, почему то, что должно произойти, происходит.
Но возникает вопрос: в какой момент из множества единичных воль рождается обязательный характер конкретного события, что придаёт ему, рождённому волей масс «статус исторической необходимости»? Анализируя ответы историков на этот вопрос, Толстой приходит к выводу, что обязательной составляющей исторической необходимости является совпадение воли с условиями, при которых совершается историческое событие. Настаивая на таком понимании исторической необходимости, писатель, с одной стороны, приходит к отрицанию волюнтаристского взгляда на историю, (требуется совпадение индивидуальных воль с внешними для них условиями), с другой стороны, оставляет право на свободу выбора для каждого из участников исторического события .
Размышления о совпадении воль как константе исторической необходимости подводит Толстого к идее о «дифференциалах истории» как элементарных (одинаковых для всех) устремлениях, составляющих мотивационную основу массовых действий людей: «Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения - дифференциал истории, т.е. однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории» [Толстой 1948, т. 3, ч. 3, 237]. Развивая эту мысль в многочисленных отступлениях и в сюжетном повествовании, он формулирует тезис: необходимое упорядочивание множества воль, т.е. приведение их к некоторому «общему знаменателю», осуществляется, если между ними есть какая-то схожесть, однородность. Так, в основании воинского порыва французских солдат на Бородинском поле было общее желание войти в Москву, где они, измученные предшествующими сражениями и трудностями военного похода, надеялись получить отдых и еду. «Солдаты французской армии шли убивать русских солдат в Бородинском сражении не вследствие приказания Наполеона, а по собственному желанию. Вся армия: французы, итальянцы, немцы, поляки - голодные и измученные походом, в виду армии, загораживавшей от них Москву, чувствовали, что "вино откупорено и надо его выпить". Ежели бы Наполеон запретил им теперь драться с русскими, они бы его убили и пошли бы драться с русскими, потому что это было им необходимо» [Толстой 1948, т. 1, ч. 2, 198]. Эти рассуждения приводят писателя к выводу: «Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, на сколько дано человеку достигнуть на этом пути понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов» [Толстой 1948, т. 3, ч. 3, 239].
Идея «исторического дифференциала» воспринималась Толстым как чрезвычайно важная для объяснения не только истории. По пути нахождения элементарной составляющей, считал он, шли все науки в своём развитии. Придя к пониманию бесконечно малого как основы сущего, каждое знание шло дальше - к поиску общих черт, т.е. интеграции малых величин, что в конечном счёте и приводило к выявлению искомой закономерности. Так развивалась математика, астрономия, всё естествознание. На том же пути, уверен Толстой, стоит история. В ней так же, как, например, когда-то в астрономии, все различия в воззрениях связаны с признанием или непризнанием «абсолютной единицы», служащей мерилом видимых явлений. В истории такой единицей является независимая воля отдельного человека, именно она есть та «малая величина», которая, интегрированная с волями других людей, объясняет их поведение в качестве участников массовых действий. Взаимосвязь многих воль, как выражение индивидуальных усилий, лежащая в основании исторических событий, «помноженная» на условия одного и того же момента времени, вводит исследователя в искомую сферу закономерности, т.е. исторической необходимости.
Интерпретация исторической жизни через обращение к «равнодействующей множества воль», сведённых к элементарным психологическим состояниям, выводила Толстого (и как художника и как философа) на осмысление исходного факта человеческого бытия - соединение жизни отдельного человека с исторической жизнью общества. Для Толстого рассмотрение этой проблемы стало возможным через акцентацию включения индивидуальной, личной жизни человека в его общественную, безликую, как он называл, «роевую», жизнь, которая в его понимании осуществляется в сфере необходимости . «Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлечённее её интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы» [Толстой 1948, т. 3, ч. 1, 6]. Эта идея проходит через все сюжетные линии романа. Сам же роман, как справедливо замечает исследователь литературного наследия Толстого Е.Н. Купреянова, стал реализацией потенциальных устремлений всего искусства русского классического реализма, искавшего пути к познанию и усовершенствованию общества через познание и самосовершенствование отдельного человека [Купреянова 1966, 197] Можно добавить: реализм романа явился выражением несогласия писателя с утверждавшимся умонастроением, доминантой которого было признание ведущей роли общественной составляющей в нравственно духовной жизни людей.
Есть ещё одна проблема, непосредственно связанная с идеей «дифференциала истории» - это вопрос о роли руководящей личности в истории. История не безлика. Массы являются её движущей силой, от их воли зависит ход и почерк исторических событий, близость или удалённость их исхода, но какова при этом роль принимающих конкретные решения полководцев, правителей, дипломатов?
Роль «руководящей личности» в истории
В исторических событиях так называемые великие
люди суть ярлыки, дающие наименование событию,
которые, так же, как ярлыки, менее всего имеют
связи с самим событием.
Л.Н. Толстой
«Стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, т.е. в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического лица не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима», - так начинает писатель изложение событий и действий русской армии после Бородинского сражения и занятия французами Москвы [Толстой 1948, т. 2, ч.2, 199]. Ни Наполеон, ни Александр I, ни Кутузов не были слепыми «исполнителями истории». Но они не были и её творцами, более того, далеко не всегда становились её действительными героями. «Наполеон в Бородинском сражении исполнял своё дело представителя власти так же хорошо и ещё лучше, чем в других сражениях. Он не сделал ничего вредного для хода сражения; он склонялся на мнения более благоразумные; он не путал, не противоречил сам себе, не испугался и не убежал с поля сражения, а с своим большим тактом и опытом войны, спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствования» [Толстой 1948, т. 2, ч. 2, 198]. Но и только - в том смысле, что он своим поведением не определил исход сражения: Наполеону «казалось только , что всё дело происходило по воле его» [Там же]. В этом «казалось только » - суть проблемы. Наполеон за всё время своей деятельности в качестве полководца сражения был подобен ребёнку, который, держась за тесёмочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит. Нетрудно увидеть, что такое объяснение ситуации напрямую связано с представлениями Толстого об исторической необходимости, ведь в сфере последней действия одного человека, как бы он ни был мудр, талантлив и дальновиден, не могут переломить ситуацию . Историческая личность может лишь убыстрить или замедлить ход событий, подстроившись в своих действиях под желания масс и обстоятельства. А что должно произойти, то произойдёт независимо от её воли . «Действия Наполеона и Александра, от слова которых зависело, казалось, чтобы событие совершилось или не совершилось - были так же мало произвольны, как действие каждого солдата, шедшего в поход по жребию или по набору. Это не могло быть иначе потому, что для того, чтобы воля Наполеона и Александра (тех людей, от которых, казалось, зависели события) была исполнена, необходимо было совпадение бесчисленных обстоятельств, без одного из которых событие не могло бы совершиться» [Толстой 1948, т. 3, ч. 1, 5]. Иными словами, руководящая личность является «орудием истории», даже когда в силу своей прозорливости принимает адекватные ситуации решения.
Историки прошлого, считал Толстой, задумываясь о роли выдающейся, т.е. исторической, личности в осуществлении значимых для истории государств событий, как правило, прибегали к одному простому приёму: «они описывали деятельность единичных людей, правящих народом; и эта деятельность выражала для них деятельность всего народа» [Толстой 1948, т. 4, эпилог, 613]. Новые историки отвергли такой метод толкования истории. Но, следуя новой логике, они, тем не менее, пришли к старым воззрениям: народами руководят отдельные люди - герои, наделённые самыми разнообразными, но всегда особыми, чертами характера и природными свойствами. Они исполняют перенесённую на них народом его волю , они являются представителями масс, что и делает их историческими личностями, а когда и героями. Частично соглашаясь с подобными суждениями, Толстой ставит вопрос: а вся (и всегда ли) деятельность исторических лиц служит выражением воли масс? И приходит к выводу: нет, потому что, с одной стороны, «жизнь народа не вмещается в жизнь нескольких людей», с другой стороны, как только личные действия (в том числе и действия выдающейся личности) включаются в «общую сумму», слагаемую из других личных действий, они вплетаются во всеобщую связь исторических событий. С этого момента индивидуальные действия принадлежат не отдельному человеку, а исторической жизни человечества, народа, государства. Поэтому «теория о перенесении совокупности воль масс на исторические лица, может быть, весьма много объясняет в области науки права и, может быть, необходима для своих целей; но в приложении к истории, как только являются революции, завоевания, междуусобия, как только начинается история, - теория эта ничего не даёт» [Толстой 1948, т. 4, эпилог, 628]. Но не следует понимать этот тезис в буквальном смысле слова и уж, тем более, как выражение нигилизма или агностицизма писателя. Какие для такого предостережения есть основания? Одно, но существенное. Толстого как историка интересовала историческая необходимость, её адекватная интерпретация, считал он, требовала отрешиться от отыскания причин в воле отдельного человека (на то она и историческая необходимость!) подобно тому, как астрономы в поисках законов движения планет в своё время отказались от представления «утвержденности земли». История определена равнодействующей множеством воль , воля одного человека ничего не меняет и не объясняет в её движении. Поэтому приведённый вывод писателя не свидетельствует о его историческом нигилизме, он свидетельствует о другом - о признании ведущей роли масс, т.е. народа , в истории . Более того, это признание является исходным принципом всех его историософских построений. Обращая внимание на важность этого признания для понимания сути последних, В.Ф. Асмус подчёркивал: «Последнее слово философии истории Толстого - не фатализм, не детерминизм, не исторический агностицизм, хотя формально все эти точки зрения у Толстого налицо и даже бросаются в глаза. Последнее слово философии истории Толстого - народ» [Асмус, 1959, 210].
Будучи рационалистом по складу ума, Толстой категорически отрицал, что история движется по чьим-либо рациональным планам, в том числе приказам, замыслам исторических личностей. Никто не может «делать историю». Каждый может в ней только участвовать , но характер, способ участия могут быть различными - многое зависит от нравственных характеристик участника исторического события, его понимания наличной ситуации и способности выработать наиболее оптимальную линию поведения, не противоречащую моральным нормам. Такое видение проблемы акцентировало вопрос о нравственной ответственности политических и военных деятелей (равно как и каждого участника массовых событий). Этот вопрос, считал писатель, принадлежит к числу важнейших этических проблем истории. Конечно, как справедливо замечает в своих комментариях Лурье, Толстой понимал, что убивали людей в Москве не Наполеон, не Даву, а некий неотвратимый порядок событий, но порядок, определённый в том числе их приказами, ставившими перед солдатами конкретные цели. В какой-то момент и Даву, и Наполеон могли отказаться от своей «печальной нечеловеческой роли» [Лурье 1993, 36]. Не отказались - вот в этом и есть проблема для Толстого, искавшего во всём происходящем и во всех человеческих действиях прежде всего нравственное основание. Утверждая, что история в своём движении подчинена необходимости, Толстой при этом постоянно возвращался к мысли о том, чтó может сделать человек, вовлеченный в исторический процесс: князь Андрей со знаменем в руках броситься впереди солдат, Пьер спасти ребёнка в горящей Москве, Платон Каратаев найти слова утешения для своих товарищей по плену. Именно этими поступками они и входят в историю, оказывают реальное воздействие на неё. Они выявляют скрытый за абстрактной и бесстрастной «равнодействующей множества воль» моральный модус исторических событий, в этом и состоит их историческая роль, если о таковой имеет смысл говорить историку.
Литература
Асмус 1959 - Асмус В.Ф. Причина и цель в истории по роману Л.Н. Толстого «Война и мир» // Из истории русских литературных отношений XVIII-XX веков. М.-Л., 1959.
Ильин 1922 - Ильин И.А. Русская идея. М., 1922.
Купреянова 1966 - Купреянова Е.Н . Эстетика Л.Н.Толстого. М.,1966.
Лурье 1993 - Лурье Я .С. После Льва Толстого. Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века. СПб., 1993.
Толстой 1948 - Толстой Л.Н . Война и мир. В 4-х т. М., 1948.
Философия и литература... 2009 - Философия и литература («круглый стол») // Вопросы философии. 2009. № 9.
Франк 1996 - Франк С.Л. Русское мировоззрение. СПб.,1996.
Примечания
На тему историософских воззрений Толстого есть немало исследований. См.: Асмус В.Ф . Причина и цель в истории по роману Л.Н. Толстого «Война и мир» // Из истории русских литературных отношений XVIII-XX вв. М.-Л., 1959; Бочаров С. Роман Л. Толстого «Война и мир». М.,1978; Дьяков В.А. Л.Н. Толстой о закономерности исторического процесса» // Вопросы истории. 1978. № 8; Кареев Н.И. Историческая философия гр. Л.Н. Толстого в «Войне и мире». СПб., 1888; Квитко Д.Ю. Философия Толстого. М.,1928 (2-е изд. 1930); Купреянова Е.Н. Эстетика Льва Толстого. М.-Л., 1966; Лазерсон М. Философия истории «Войны и мира» // Вопросы обществоведения. М., 1910. Вып.11; Перцев В. Философия истории Л.Н. Толстого // Сборник памяти Л.Н. Толстого. М., 1912; Рубинштейн М . Философия истории в романе «Война и мир» // Русcкая мысль. 1911. Июль; Сабуров А.А. «Война и мир» Льва Толстого. Проблематика и поэтика. М., 1959. О философских взглядах Толстого и его понимании истории писали В.В. Зеньковский , В.И. Ленин, Д.С. Мережковский, Н.Н. Страхов, П.Б. Струве, С.Л. Франк. Особый интерес представляет исследование Я.С. Лурье «После Льва Толстого. Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века» (СПб.,1993), где толстовская интерпретация исторического процесса стала предметом философского анализа .
Е.Н. Купреянова одна из первых уделила особое внимание этой идее Толстого. См. её работу «Эстетика Л.Н.Толстого» (с. 194-199). С. Лурье в своём исследовании «После Толстого. Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века» продолжил эту линию анализа.
Позицию можно было бы назвать вполне материалистической и даже диалектической, если бы был раскрыт механизм соединения названных двух составляющих. Но этот вопрос остался за пределами внимания писателя.
За этой идеей можно при желании увидеть «перевёрнутый» марксистский тезис: только поняв человека как «совокупность общественных отношений», а с этим механизм включения его в жизнь общества, мы поймём его внутренний мир, поскольку его общественное бытие определяет его сознание. У Толстого логика «от обратного»: только поняв человека как «совокупность множества психических состояний, воль», мы поймём, его действия во внешней для него сфере общественной необходимости.
См. рассуждения писателя о действиях Кутузова под Красным во время знаменитого флангового марша русских войск и оценку его как руководителя народной войны (Война и мир. М., 1948. Т. 4.Ч. 2. Гл.1, 2; Ч. 3. Гл.16, 18, 19; Ч. 4. Гл. 5).
Произведение Л. Н. Толстого “Война и мир” было задумано как повествование о жизни некоторых вымышленных героев из высшего общества, но постепенно оно превращалось в эпопею, включающую не только описания реальных событий на- чала XIX века, но и целые главы, задача которых - донести до читателя философские воззрения автора. Обращаясь к изображению истории, Толстой был вынужден знакомиться с разнообразными материалами по интересующей его эпохе. Позиция ни одного из современных писателю ученых не могла удовлетворить человека, желавшего во всем “дойти до корня”. У автора “Войны и мира” постепенно складывается своя концепция исторического развития, которую было необходимо изложить, чтобы открыть людям “новую истину”, сделать яснее логику романа.
Одной из первых проблем, с которой столкнулся писатель, стала оценка роли личности и масс в истории. И если в начале создания “Войны и мира” основное внимание уделялось отдельным героям, то по мере изучения войны 12-го года Толстой все больше убеждался в определяющей роли народа. Во второй части эпилога основная мысль, которой проникнуто все повествование, была сформулирована так: “...чем непосредственнее люди участвуют в совершении действия, тем менее они могут приказывать и тем их большее число... чем меньше то прямое участие, которое люди принимают в самом действии, тем они больше приказывают и тем число их меньше...” Идея о том, что действия масс определяют историю, находит подтверждение во многих эпизодах романа. Так, победу в Шенграбенском сражении русским войскам приносят отнюдь не удачные распоряжения князя Багратиона, который “...только старался делать вид, что все, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников... делалось... согласно с его намерениями”, а действия “маленького” капитана Тушина, а также осознание всеми необходимости этого боя для спасения армии. Тогда же, когда рядовой солдат не видел цели сражения, как это было при Аустерлице, на неблагоприятный исход не могло повлиять ни знание немецким командованием местности, ни продуманная диспозиция, ни присутствие императоров. Особенно хорошо видно определяющее значение духа войска в Бородинском сражении, когда русские смогли доказать свое моральное превосходство над врагом, несмотря на интриги в штабе Кутузова и неудобство позиции.
По мнению Толстова, задача личности состоит в том, чтобы не мешать естественному ходу истории, “роевой” жизни народа. Это понимает Багратион, и доказательством может служить его поведение во время Шенграбенского сражения, это знает Кутузов, чувствующий момент, когда необходимо дать грандиозное сражение, позволяющий себе принять решение об оставлении Москвы, видящий смысл только в войне освободительной. О главнокомандующем русской армии верно скажет князь Андрей: “У него не будет ничего своего”. Но высказывания Толстого о созерцательности полководца не следует понимать как признание его беспечности. Кутузову принадлежит идея удачного маневра в 1805 году, он же “придумывал все возможные случайности” в 1812 году. Главное отличие “светлейшего” от Наполеона не в бездеятельности русского командующего, а в осознании стариком того, что его приказы не являются определяющими для хода истории.
Преклонение перед “роевой” жизнью народа, отрицание значения личности заставляет Толстого свою любимую героиню, Наташу, наделить изначальной близостью к народу, лучших героев, таких, как Пьер и Андрей, шаг за шагом вести к сближению с ним. И хотя никто из персонажей не потеряет своей индивидуальности, одним из важнейших критериев в оценке людей для писателя будет их родство с патриархальным крестьянством, понимание естественного течения жизни.
Говоря о позиции Толстого по поводу роли личности в истории, мы неминуемо приходим к описанию противоречий в концепции автора “Войны и мира”.
С одной стороны, один из основополагающих тезисов - “человек сознательно живет для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общественных целей”. По мнению Толстого, естественно то, что “большая часть людей того времени не обращала никакого внимания на общий ход дел, а руководилась только личными интересами настоящего”. С другой стороны, все герои романа разделены на две группы. К первой из них принадлежат все те, кому небезразлична судьба Родины, чья жизнь переворачивается во время войны 1812 года, чей “личный интерес” непосредственно связан с “общим ходом дел”. Это старый князь Болконский, собирающий ополчение, готовящийся к защите Лысых Гор от французов, Ростовы, отдающие свои подводы под раненых, Петя, Николай, Андрей, Пьер, видящие цель своей жизни в участии в Отечественной войне.
Ко второй половине относятся те, чья жизнь не изменяется с началом войны, никак от нее не зависит. Это псевдопатриоты из петербургского салона А. П. Шерер и посетители дома Элен, симпатизирующие Наполеону и французам, Берг, озабоченный покупкой шифоньерки во время оставления жителями Москвы, Борис, интересующийся только повышением по службе. Все они осуждаются автором именно за безразличие к общему делу. Идеальной же личностью становится Кутузов, понимающий глубокий смысл происходящего.
Продолжая рассуждать о философии истории в романе и о видении Толстым взаимоотношений личности и масс, мы выходим за рамки собственно исторической концепции и вынуждены обратиться к космогонии автора “Войны и мира”. Чтобы лучше понять позицию писателя, надо вспомнить образы “водяного глобуса” и “идеальной капли” - Платона Каратаева, в котором вообще не было ничего личного. Это расширяет наше представление о том месте в мире, которое Толстой отводил отдельному человеку, но немного добавит к пониманию взглядов создателя романа на историю.
Не только проблема роли личности поднимается в “Войне и мире”. В эпопее важное место отводится рассуждениям об общем характере развития жизни. Говоря об этой части историко-философских отступлений романа, часто употребляют термин “фатализм”. Существует и традиционная ошибка: многие считают, что Толстой склонен рассматривать все происходящее как неизбежное и подчиненное воле Бога. В действительности это лишь одна из точек зрения, с которыми спорит писатель, точно так же, как полемизирует с гегелевским доисторизмом - учением о исторической необходимости, которое прокладывает себе путь через массу случайностей. Концепция, предлагаемая читателю, состоит в следующем: развитие жизни подчинено неким законам. От следования им нет никаких отклонений, ибо, по Толстому, даже одно исключение уничтожает правило. Законы истории пока недоступны людям, поэтому возникает понятие судьбы, фатума, которое заменяет собой всю совокупность непознанных причин.
Доказывая свои взгляды, касающиеся развития общества, Толстой вновь обращается к отдельной личности. Писатель определяет соотношение свободы и необходимости в жизни каждого, делает вывод об иллюзорности первой и лишь затем говорит об определяющем значении закономерности в глобальном масштабе. Такой путь от частного к общему в рассуждениях Толстого - лучший пример пристального внимания писателя к человеку. Автор “Войны и мира” считал, что и предметом истории скорее должен быть один день из чьей-либо жизни, чем целые эпохи.
От необходимости, определяющей жизнь, Толстой не делает перехода к возможности безответственности и инертности. Напротив, герой эпопеи обязан действовать и согласовывать свои поступки с моральными нормами, которые являются абсолютным мерилом всего происходящего, в том числе деятельности исторических лиц; таких изначально безнравственных событий, как войны. В доказательство хочется вспомнить негативную оценку автором Наполеона, думающего о величии, но забывающего “о добре, простоте и правде”. Великий император уподобляется в романе ребенку, дергающему за тесемки, привязанные внутри кареты, и думающему, что он правит. Отрицательно относится Толстой и ко всем изображаемым войнам, кроме благородной освободительной народной борьбы с захватчиками в 1812 году.
“Война и мир” развенчивает представления о существовании так называемой исторической целесообразности, о том, что цель может оправдывать средства, вообще традиционные взгляды на историю. Взамен читателю предлагается стройная система, отвечающая на два основополагающих вопроса. Толстой пишет об определяющем значении для развития жизни согласованных действий отдельных людей, а не замыслов “героев” , о существовании непреложных законов, пока не познанных, но подчиняющих себе все. По мнению писателя, главная задача ученых - открыть закономерности и вывести историю на принципиально новый уровень.
43. Философия истории льва толстого и способы её воплощения в романе «Война и мир». Одна из главных тем романа Толстого “Война и мир” - военная. Толстой описывает величайшие события в русской жизни 1805-1812 гг., которые в совокупности с мирными событиями, “крушениями на месте”, создают историю человечества, где все понятно историкам, но является тайной для Толстого. Писатель дает нам взгляд на историю, в корне противоречащий стандартному взгляду историков как на события, так и на лица, которые “вершат” их. В основу заложено переосмысление обычного понимания исторического события, как - то: его целей, его причин, а также действий и роли в этом событии так называемых великих людей. В качестве примера такого события Толстой берет войну 1812 г., доказывая, что не может быть причины ни для этой войны, ни для любого другого, пусть даже самого незначительного события: “Ничто не причина”. А все те бесчисленные обстоятельства, которые историки называют причинами, - лишь совпадение обстоятельств, имевших место в момент, когда должно было свершиться событие. И именно событие должно было произойти: “Стало быть, причины эти все - миллиарды причин - совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было свершиться только потому, что оно должно было свершиться”. Но, следовательно, и “великие” люди, (их примером в романе является Наполеон), мнящие себя зачинателями такого рода событий, не правы и события не могут двигаться одной лишь волей этого человека: “В исторических событиях так называемые великие люди суть ярлыки, дающие название событию...”. Великий человек является лишь орудием истории для совершения события. Причем Толстой говорит, что чем выше стоит человек, тем менее свободен он в своих действиях. Ведь Наполеон поначалу сопротивлялся своему восхождению наверх, но “сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма людских произволов терпела их и уничтожила”. Его произвол зависит от воли толпы, от воли сотен людей, “руководимых им”, и в то же время он лишь занимает свое место в истории, как наиболее подходящий для этого места человек, выполняя тем самым свое предназначение, в качестве истории и толпы: “Но стоит только вникнуть в сущность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима”. Да и не может один руководить сотнями: “... сила ветра находится вне влияний”. Но и толпа подчинена той же таинственной силе, которая двигает “великими”. Она слепо верит то в одного, то в другого идола, играет ими, и все же ими она не вольна, а подвластна. Но для чего же тогда нужны великие люди, “гении”, не имеющие ни силы, ни власти управлять событиями истории? Толстой утверждает, что такие люди нужны толпе для оправдания жестокости, насилия и убийств, которые могут свершиться: “Он (Наполеон) одним своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и своею искренностью - он один может оправдать то, что имеет свершиться. Он нужен для того места, которое ожидает его...” Но если “великие люди” не имеют того значения, которое в них вкладывают, значит, и цели, которым они подчиняют событие, бессмысленны. Толстой объясняет нам, что у всех событий есть цель, но цель нам недоступная, и все люди, стремящиеся к своим личным целям, на самом деле под руководством высшей силы содействуют одному - достижению той тайной цели, о которой не знает человек: “Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему цвета, имени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать и других двух людей со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им надлежало исполнить”. То есть они играют свою роль, а когда при неожиданном повороте событий маска с них снята, то “... он... показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им. Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам - смотрите, чему мы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а я двигал вас?”. Итак, тех целей, которые провозглашают “великие” люди”, не существует. Тогда получается, что то величие, которое в основном преследует эти цели, та слава, которую надеются получить “руководящие” огромными массами, принимающими участие в событии, также не имеют смысла, их нет. Получается, что жизнь многих людей пуста, так как цель ее - слава и величие.В романе-эпопее «Война и мир» Льва Николаевича Толстого особенно занимал вопрос о движущих силах истории. Писатель считал, что даже выдающимся личностям не дано решающим образом влиять на ход и исход исторических событий. Он утверждал: «Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, - то уничтожится возможность жизни». По Толстому, ход истории управляется высшим сверхразумным основанием - Божьим промыслом. В финале романа исторические законы сравниваются с коперниковской системой в астрономии: «Как для астрономии трудность признания движения земли состояла в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства неподвижности земли и такого же чувства движения планет, так и для истории трудность признания подчиненности личности законам пространства, времени и причин состоит в том, чтобы отказаться от непосредственного чувства независимости своей личности. Но как в астрономии новое воззрение говорило: «правда, мы не чувствуем движения земли, но, допустив ее неподвижность, мы приходим к бессмыслице; допустив же движение, которого мы не чувствуем, мы приходим к законам», так и в истории новое воззрение говорит: «правда, мы не чувствуем нашей зависимости, но, допустив нашу свободу, мы приходим к бессмыслице; допустив же свою зависимость от внешнего мира, времени и причин, приходим к законам». В первом случае, надо было отказаться от сознания неподвижности в пространстве и признать неощущаемое нами движение; в настоящем случае точно так же необходимо отказаться от сознаваемой свободы и признать неощущаемую нами зависимость». Свобода человека, по Толстому, состоит только в том, чтобы осознать такую зависимость и постараться угадать предначертанное, чтобы в максимальной мере следовать ему. Для писателя был очевиден примат чувств над разумом, законов жизни над планами и расчетами отдельных людей, даже гениальных, реального хода сражения над предшествующей ему диспозицией, роли народных масс над ролью великих полководцев и правителей. Толстой был убежден, что «ход мировых событий предопределен свыше, зависит от совпадения всех произволов людей, участвующих в этих событиях, и что влияние Наполеонов на ход этих событий есть только внешнее и фиктивное», поскольку «великие люди суть ярлыки, дающие наименование событию, которые так же, как ярлыки, менее всего имеют связи с самим событием». И войны происходят не от действий людей, а по воле провидения. По мысли Толстого, роль так называемых «великих людей» сводится к следованию высшему велению, если им дано его угадать. Это хорошо видно на примере образа русского полководца М.И. Кутузова. Писатель старается убедить нас, что Михаил Илларионович «презирал и знание и ум и знал что-то другое, что должно было решить дело». В романе Кутузов противопоставлен как Наполеону, так и генералам-немцам на русской службе, которых роднит друг с другом стремление выиграть сражение, только благодаря заранее разработанному подробнейшему плану, где тщетно пытаются учесть все неожиданности живой жизни и будущего действительного хода битвы. Русский полководец, в отличие от них, обладает способностью «спокойного созерцания событий» и потому «ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит» благодаря сверхъестественной интуиции. Кутузов влияет лишь на моральный дух своего войска, так как «долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся со смертью нельзя одному человеку-, и знал, что решают участь сражения не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этою силой и руководил ею, насколько это было в его власти». Этим и объясняется и гневная кутузовская отповедь генералу Вольцогену, который от имени другого генерала с иностранной фамилией, М.Б. Барклая де Толли, сообщает об отступлении русских войск и о захвате всех основных позиций на Бородинском поле французами. Кутузов кричит на принесшего дурные вести генерала: «Как вы... как вы смеете!.. Как смеете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения несправедливы и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему... Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге... Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля... Отбиты везде, за что я благодарю Бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской». Здесь фельдмаршал кривит душой, ибо подлинный неблагоприятный для русской армии исход Бородинского сражения, следствием чего и стало оставление Москвы, известен ему не хуже, чем Вольцогену и Барклаю. Однако Кутузов предпочитает нарисовать такую картину хода битвы, которая сможет сохранить моральный дух подчиненных ему войск, сохранить то глубокое патриотическое чувство, которое «лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека». Резкой критике подвергает Толстой императора Наполеона. Как полководца, вторгающегося со своими войсками на территорию других государств, писатель считает Бонапарта косвенным убийцей множества людей. В данном случае Толстой даже вступает в некоторое противоречие со своей фаталистической теорией, согласно которой возникновение войн не зависит от людского произвола. Он полагает, что Наполеон был окончательно посрамлен на полях России, и в результате «вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров». Толстой верит, что «нет величия там, где нет простоты, добра и правды». Французский император после занятия союзными войсками Парижа «не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки...». И даже когда Наполеон опять захватывает власть во время ста дней, он, по мнению автора «Войны и мира», лишь нужен истории «для оправдания последнего совокупного действия». Когда же это действие совершилось, оказалось, что «последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится. И проходят несколько лет в том, что этот человек в одиночестве на своем острове играет сам перед собою жалкую комедию, интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им. Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам. - Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а я двигал вас? Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого». И Наполеон, и другие персонажи исторического процесса у Толстого - не более чем актеры, исполняющие роли в театральной постановке, срежиссированной неведомой им силой. Эта последняя в лице столь ничтожных «великих людей» являет себя человечеству, всегда оставаясь в тени. Писатель отрицал, что ход истории может определяться «бесчисленными так называемыми случайностями». Он отстаивал полную предопределенность исторических событий. Но, если в своей критике Наполеона и прочих полководцев-завоевателей Толстой следовал христианскому учению, в частности, заповеди «не убий», то своим фатализмом он на самом деле ограничивал способность Бога наделить человека свободной волей. Автор «Войны и мира» оставлял за людьми лишь функцию слепого следования предначертанному свыше. Однако позитивное значение философии истории Льва Толстого заключается в том, что он отказался, в отличие от подавляющего большинства современных ему историков, сводить историю к деяниям героев, призванных увлекать за собой инертную и бездумную толпу. Писатель указал на первенствующую роль народных масс, совокупности миллионов и миллионов индивидуальных воль. Насчет же того, что именно определяет их равнодействующую, историки и философы спорят по сей день, сто с лишним лет спустя после публикации «Войны и мира».
Отметим ряд высказываний Толстого, передающих основные положения его философии истории:
«12 июня силы Западной Европы перешли границы России, ... - Что же произвело это необычайное событие? Какие были причины ею?»
(Писатель убежден, что нельзя объяснить происхождение исторических событий отдельно взятыми поступками отдельно взятых людей. Воля отдельного исторического лица может быть парализована желаниями или нежеланиями массы людей.)
Чтобы совершилось историческое событие, должны совпасть «миллиарды причин», т. е. интересы отдельно взятых людей, составляющих народную массу, как совпадает движение роя пчел, когда из движения отдельных величин рождается общее движение. Значит, историю делают не отдельные личности, а народ.
«Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, ... - которые руководят массами» (т. III, ч. III, гл. 1). (Толстой утверждает, что исторические события происходят при совпадении интересов народной массы.)
А почему совпадают малые величины отдельных человеческих желаний? Толстой оказался не в силах ответить на этот вопрос: «Ничто не причина. Все это только совпадение тех условий, при которых совершается всякой жизненное, органическое, стихийное событие», «человек неизбежно исполняет предписанные ему законы», «...событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться», «фатализм в истории» неизбежен. Так проявляется слабость взглядов Толстого.
Фатализм Толстого связан с его пониманием стихийности. История, пишет он, есть «бессознательная, общая, роевая жизнь человечества». Любой совершенный бессознательный поступок «делается достоянием истории». И чем более бессознательно будет жить человек, тем более, по Толстому, он будет участвовать в совершении исторических событий. Проповедь стихийности, отказ от сознательного, разумного участия в событиях является слабостью взглядов Толстого.
Правильно считая, что личность, и даже историческая, т. е. такая, которая стоит высоко «на общественной лестнице», не играет ведущей роли в истории, что она связана с интересами всех, кто стоит ниже ее и рядом с ней, Толстой неправильно утверждает, что личность не играет и не может играть никакой роли в истории. По Толстому, стихийность движений массы не поддается руководству, и поэтому исторической личности остается лишь подчиняться предписанному свыше направлению событий. Так Толстой приходит к мысли о покорности перед судьбой и сводит задачу исторической личности к следованию за событиями.
При изучении т. III должны увидеть общенародный патриотический подъем и единство основной массы русского общества в борьбе с захватчиками. Если при анализе т. II в центре внимания стоял отдельный человек с его индивидуальной, подчас отъединенной от других судьбой, то при анализе т. III-IV увидим человека как частицу массы. Основная мысль Толстого - только тогда отдельный человек находит свое окончательное, настоящее место в жизни, когда становится частицей народа.
Ученые говорят, что одна из наименее разработанных тем философии - война.
В большинстве работ, посвященных этой проблеме, авторы, как правило, не заходят дальше моральной оценки данного явления. В статье будет рассмотрена история изучения философии войны.
Еще древние философы говорили о том факте, что человечество большую часть своего существования находится в состоянии военного конфликта. В 19-м веке исследователи опубликовали статистику, подтверждающую изречения античных мудрецов. В качестве временного отрезка для изучения был выбран период, начиная с первого тысячелетия до нашей эры и заканчивая девятнадцатым веком от Рождества Христова.
Исследователи пришли к выводу, что за три тысячелетия истории только три с лишним сотни лет приходятся на мирное время. Говоря более точно, на каждый спокойный год выходит двенадцать лет вооруженных конфликтов. Таким образом, можно сделать вывод о том, что около 90 % истории человечества прошли в атмосфере чрезвычайной обстановки.
Война в истории философии оценивалась как положительно, так и отрицательно различными мыслителями. Так, Жан Жак Руссо, Махатма Ганди, Лев Николаевич Толстой, Николай Рерих и многие другие говорили об этом явлении как о величайшем пороке человечества. Эти мыслители утверждали, что война есть одна из самых бессмысленных и трагических событий в жизни людей.
Некоторые из них даже строили утопические концепции того, как можно преодолеть этот общественный недуг и жить в вечном мире и согласии. Другие мыслители, например Фридрих Ницше и Владимир Соловьев, утверждали, что поскольку война продолжается почти непрерывно с момента возникновения государственности и до сегодняшнего дня, то в ней, безусловно, есть определенный смысл.
Видный итальянский философ 20-го века был склонен к видению войны в несколько романтизированном свете. Он строил свое учение на идее о том, что поскольку во время вооруженных конфликтов человек постоянно находится на грани жизни и смерти, то он пребывает в соприкосновении с духовным, нематериальным миром. По мнению этого автора, именно в такие минуты люди способны осознать смысл своего земного существования.
Русский философ и религиозный писатель Владимир Соловьев суть войны и философию ее тоже рассматривал через призму религии. Однако его мнение в корне отличалось от точки зрения его итальянского коллеги.
Он утверждал, что война, сама по себе, является негативным событием. Ее причина - природа человека, испорченная вследствие грехопадения первых людей. Однако случается она, как и все происходящее, по воле Божьей. Согласно этой точки зрения, смысл вооруженных конфликтов заключается в том, чтобы показать человечеству, как сильно оно погрязло в грехах. После такого осознания у каждого появляется возможность покаяться. Поэтому даже такое ужасное явление может послужить на пользу искренне верующим людям.
Лев Николаевич Толстой не придерживался мнения, которое имела Русская православная церковь. Философия войны в романе «Война и мир» может быть выражена следующим образом. Общеизвестно, что автор придерживался пацифистских воззрений, а значит, и в данном произведении он проповедует отказ от любого насилия.
Интересно, что в последние годы своей жизни великий русский писатель живо интересовался индийскими религиями и философской мыслью. Лев Николаевич состоял в переписке с известным мыслителем и общественным деятелем Махатмой Ганди. Этот человек прославился своей концепцией ненасильственного сопротивления. Именно таким образом ему удалось добиться независимости своей страны от колонизаторской политики Англии. Философия войны в романе великого русского классика во многом схожа с этими убеждениями. Но Лев Николаевич изложил в этом произведении основы своего видения не только межнациональных конфликтов и их причин. В романе «Война и мир» философия истории предстает перед читателем с неизвестной до той поры точки зрения.
Автор говорит о том, что, по его мнению, тот смысл, который вкладывают мыслители в некоторые события, является видимым и надуманным. На самом же деле истинная суть вещей всегда остается скрытой от человеческого сознания. И только небесным силам дано видеть и знать всю реально взаимосвязь событий и явлений в истории человечества.
Подобного мнения он придерживается и относительно роли отдельных личностей в ходе мировой истории. По словам Льва Николаевича Толстого, то влияние на судьбы, которое переписывается отдельным политическим деятелем, является на самом деле чистой выдумкой ученых и политиков, которые таким образом стараются найти смысл некоторых событий и оправдать факт их существования.
В философии войны 1812 года основным критерием всего происходящего для Толстого является народ. Именно благодаря ему враги были изгнаны из России при помощи «Дубины» всеобщего ополчения. В «Войне и мире» философия истории предстает перед читателем в небывалом до этого виде, поскольку Лев Николаевич излагает события так, как их видели участники войны. Его повествование эмоционально, потому что он стремится передать мысли и чувства людей. Такой «демократический» подход к философии войны 1812 года явился бесспорным новаторством в российской и мировой литературе.
Война 1812 года в философии вдохновила еще одного мыслителя на создание достаточно капитального труда про вооруженные конфликты и способы их ведения. Этим автором был австрийский офицер Фон Клаузевиц, который воевал на стороне России.
Этот участник легендарных событий спустя два десятилетия после победы опубликовал свою книгу, содержащую новую методику ведения военных действий. Это произведение отличается своим простым и доступным языком.
Например, Фон Клаузевиц так осмысливает цель вступления страны в вооруженный конфликт: главное - подчинить противника своей воле. Писатель предлагает вести сражение до того момента, пока враг не будет целиком уничтожен, то есть государство - противник окажется полностью стертым с лица земли. Фон Клаузевиц говорит о том, что борьбу нужно вести не только на поле сражения, также необходимо уничтожать культурные ценности, существующие на неприятельской территории. По его мнению, такие действия приведут к полной деморализации войск противника.
Год 1812 для философии войны стал знаковым, поскольку этот вооруженный конфликт вдохновил одного из самых известных теоретиков управления армией на создание труда, которым руководствовались многие европейские военачальники, и который стал программным во многих вузах соответствующего профиля во всем мире.
Именно такой беспощадной стратегии придерживались немецкие полководцы в Первую и Вторую мировые войны. Такая философия войны была нова для европейской мысли.
Во многом именно по этой причине многие западные государства оказались неспособными противостоять бесчеловечной агрессии немецких войск.
Чтобы понять, какие радикально новые идеи содержались в книге австрийского офицера, следует проследить развитие философии войны с глубокой древности до нового времени.
Итак, самые первые силовые столкновения, которые случились в истории человечества, происходили по причине того, что один народ, испытывавший продовольственный кризис, стремился разграбить богатства, накопленные соседними странами. Как видно из этого тезиса, в этом походе не содержалось никакой политической подоплеки. Поэтому, как только воины армии-агрессора захватывали достаточное количество материальных благ, они немедленно покидали чужую страну, оставляя ее народ в покое.
По мере появления и все большего развития мощных высокоцивилизованных государств, война перестала быть инструментом для добычи пропитания и приобрела новые, политические цели. Более сильные страны стремились подчинить своему влиянию мелкие и слабые. Победители, как правило, не хотели добиться ничего иного, кроме возможности собирать дань с проигравших.
Подобные вооруженные конфликты обычно не заканчивались полным уничтожением государства, потерпевшего поражение. Полководцы также не желали истребить какие-либо ценности, принадлежавшие противнику. Напротив, победившая сторона часто старалась зарекомендовать себя весьма развитой с точки зрения духовной жизни и эстетического воспитания ее граждан. Поэтому в древней Европе, как и во многих странах Востока, существовала традиция с почтением относиться к обычаям других народов. Известно, что великий монгольский полководец и правитель Чингисхан, покоривший себе большинство известных в то время государств земного шара, с большим почтением относился к религии и культуре покоренных территорий. Многие историки писали о том, что он нередко отмечал праздники, существовавшие в тех странах, которые должны были платить ему дань. Подобной внешней политики придерживались и потомки выдающегося правителя. Летописи свидетельствуют о том, что ханы Золотой Орды почти никогда не отдавали приказаний разрушать русские православные церкви. С большим уважением относились монголы к разного рода ремесленникам, искусно владевшим своей профессией.
Таким образом, можно утверждать, что методика воздействия на врага всеми возможными способами, вплоть до его окончательного уничтожения полностью противоречила европейской военной культуре, сложившейся к 19-му веку. Рекомендации Фон Клаузевица не получили отклика и среди отечественных военных. Несмотря на то что эта книга была написана человеком, воевавшим на стороне России, мысли, высказанные в ней, вступали в резкое противоречие с христианской православной моралью и поэтому не были одобрены отечественным высшим командным составом.
В уставе, использовавшемся до конца 19-го столетия, было сказано о том, что воевать следует не для того, чтобы убивать, а с единственной целью - побеждать. Высокие моральные качества русских офицеров и солдат особенно ярко проявились, когда наша армия вошла в Париж, во время Отечественной Войны 1812 года.
В отличие от французов, которые, на пути к столице Российского государства грабили население, офицеры российской армии вели себя с подобающим достоинством даже на захваченной ими территории неприятеля. Известны случаи, когда они, отмечая свою победу во французских ресторанах, полностью расплачивались по счетам, а когда деньги заканчивались, то брали у заведений кредит. Французы в течение долгого времени вспоминали о щедрости и великодушии русских людей.
В отличие от некоторых западных конфессий, прежде всего протестантизма, а также и ряда восточных религий, например буддизма, русская православная церковь никогда не проповедовала абсолютный пацифизм. Многие выдающиеся воины в России прославлены в лике святых. Среди них можно называть таких выдающихся полководцев, как Александр Невский, Михаил Ушаков, и многих других.
Первый из названных был почитаем не только в царской России среди верующих людей, но и после Великой Октябрьской революции. Знаменитые слова этого государственного деятеля и полководца, послужившие названием этой главе, стали своеобразным девизом всей отечественной армии. Из этого можно сделать вывод о том, что на Руси всегда высоко ценились защитники родной земли.
Философия войны, характерная для русских людей, всегда опиралась на принципы православия. Это можно легко объяснить тем фактом, что именно эта вера является культурообразующей в нашем государстве. Почти вся отечественная классическая литература пропитана этим духом. Да и сам государственный язык Российской Федерации был бы совершенно другим без этого влияния. Подтверждение можно найти, рассмотрев происхождение таких слов, как «спасибо», которое, как известно, означает не что иное, как пожелание собеседнику быть спасенному Господом Богом.
А это, в свою очередь, указывает на православную религию. Именно эта конфессия проповедует необходимость раскаяния в грехах для того, чтобы заслужить помилование у Всевышнего.
Поэтому, можно утверждать, что философия войны в нашей стране, опирается на те же самые принципы. Неслучайно в числе самых почитаемых святых на Руси всегда был Георгий Победоносец.
Этот праведный воин изображен и на металлических денежных знаках России - копейках.
В настоящее время значимость информационных технологий достигла небывалой силы. Социологи и политологи утверждают, что на данном этапе своего развития общество вступило в новую эпоху. Она в свою очередь пришла на смену так называемому индустриальному обществу. Важнейшей сферой деятельности человека в данный период является хранение и переработка информации.
Это обстоятельство повлияло на все стороны жизни. Неслучайно в новом образовательном стандарте Российской Федерации говорится о необходимости воспитания следующего поколения с учетом постоянно ускоряющего свои темпы технического прогресса. Поэтому и армия, с точки зрения философии современного периода должна иметь в своем арсенале и активно использовать все достижения науки и техники.
Философия войны и значение ее в настоящее время легче всего проиллюстрировать на примере тех реформ, которые проводятся в оборонной сфере Соединенных Штатов Америки.
Термин «информационная война» впервые появился в этой стране в начале девяностых годов XX века.
В 1998 году он приобрел четкое общепринятое определение. Согласно ему, информационная война - это воздействие на противника с помощью различных каналов, по которым к нему поступают новые сведения о различных сторонах жизни.
Следуя подобной военной философии, нужно влиять на общественное сознание населения страны противника не только в момент боевых действий, но и в мирный период. Таким образом, граждане вражеской страны, сами о том не подозревая, будут постепенно приобретать мировоззрение, усваивать идеи, выгодные для государства-агрессора.
Также вооруженные силы могут воздействовать и на настроения, царящие на собственной территории. В некоторых случаях это требуется для поднятия боевого духа населения, привития патриотических чувств, и солидарности с политикой, проводящейся в данный момент. Примером могут быть американские операции в горных массивах Афганистана, с целью уничтожения Усамы бен Ладена и его сподвижников.
Известно, что эти действия проводились исключительно в ночное время. С точки зрения военной науки этому дать логического объяснения нельзя. Такие операции было бы намного удобнее осуществлять в светлое время суток. В данном случае причина кроется не в особой стратегии ведения воздушных ударов по точкам, где предположительно располагаются боевики. Дело в том, что географическое расположение США и Афганистана таково, что когда в азиатской стране ночь, в Америке - день. Соответственно, прямые телевизионные трансляции с места событий могут увидеть гораздо больше телезрителей, если они будут транслироваться, когда подавляющее число людей бодрствует.
В американской литературе о философии войны и современных принципах ее ведения термин «поле боя» в настоящее время несколько изменился. Теперь содержание этого понятия значительно расширилось. Поэтому и само название данного феномена теперь звучит так «пространство боя». Здесь подразумевается, что война в ее современном значении проходит уже не только в виде боевых сражений, но и на информационном, психологическом, экономическом и многих других уровнях.
Это во многом соответствует философии книги «О войне», написанной почти два века назад ветераном Отечественной войны 1812 года Фон Клаузевицем.
В этой главе будут рассмотрены причины войны, какими их видели различные мыслители от приверженцев языческой религии античности до теории войны Толстого. Самые древние греческие и римские представления о сущности межнациональных конфликтов были основаны на мифологическом мировоззрении человека того времени. Олимпийские боги, которым поклонялись жители этих стран, представлялись людям существами, не отличающимися от их самих ничем, кроме своего всемогущества.
Все страсти и грехи, присущие обычному смертному, не были чуждыми и для небожителей. Боги Олимпа нередко ссорились друг с другом, а эта вражда, согласно религиозному учению, приводила к столкновению разных народов. Существовали также и отдельные боги, целью которых было создание конфликтных ситуаций между разными странами и разжигание конфликтов. Одним из таких высших существ, покровительствовавших людям военного сословия и устраивавших многочисленные сражения, была Артемида.
Более поздние античные философы о войне придерживались более реалистических взглядов. Сократ и Платон говорили о ее причинах исходя из экономических и политических соображений. Поэтому же пути пошли Карл Маркс и По их мнению, большинство вооруженных конфликтов в истории человечества произошли из-за разногласий между классами общества.
Кроме философии войны в романе «Война и мир», существовали и другие концепции, в рамках которых были сделаны попытки найти для межгосударственных конфликтов, причины, отличные от экономических и политических.
Например, известный российский философ, художник и общественный деятель Николай Рерих утверждал, что корень зла, порождающего вооруженные столкновения, является жестокость.
А она, в свою очередь, есть не что иное, как материализовавшееся невежество. Это качество человеческой личности можно описать как сумму незнания, бескультурья и сквернословия. А соответственно, для установления на земле вечного мира нужно преодолеть все перечисленные ниже пороки человечества. Невежественный человек, с точки зрения Рериха, не обладает способностью к творчеству. Поэтому, чтобы реализовать свою потенциальную энергию, он не создает, а стремится разрушить.
В истории философии войны наряду с прочими существовали и концепции, которые отличались своим чрезмерным мистицизмом. Одним из авторов подобного учения был писатель, мыслитель и этнограф Карлос Кастанеда.
Его философия в книге «Путь война» основана на религиозной практике, называемой нагуализм. В этом произведении автор утверждает, что побороть в себе заблуждения, царящие в человеческом обществе, - единственно верный жизненный путь.
Религиозное учение, основанное на заповедях, данных человечеству Сыном Божиим, рассматривая вопрос о причинах войн, говорит, что все кровопролитные события в истории человечества произошли из-за склонности людей к греху, а точнее, по причине их испорченной природы и неспособности самостоятельно справиться с ней.
Здесь, в отличие от философии Рериха, говорится не об отдельных злодеяниях, а о греховности как таковой.
Человек не может без Божьей помощи избавиться от множества злодеяний, среди которых зависть, осуждение ближних, сквернословие, корыстолюбие и так далее. Именно это свойство души и лежит в основе мелких и крупных конфликтов между людьми.
Необходимо добавить, что та же самая причина кроется в основе появления законов, государств и так далее. Еще в глубокой древности, осознав свою греховность, люди стали бояться друг друга, а нередко и самих себя. Поэтому они изобрели инструмент защиты от неблаговидных поступков своих собратьев.
Однако, как уже говорилось в этой статье, защита собственной страны и себя от врагов в православии всегда рассматривалось как благодеяние, поскольку в данном случае такое применение силы воспринимается как борьба со злом. Бездействие в подобных ситуациях может быть приравнено ко греху.
Однако православие не склонно излишне идеализировать профессию военных. Так, один святой отец в письме к своему духовному ученику укоряет последнего за то, что его сын, имея способности к точным и гуманитарным наукам, выбрал для себя армейскую службу.
Также в православной религии священникам запрещено совмещать их служение церкви с военной карьерой.
Православным воинам и полководцам многие святые отцы рекомендовали совершать молитву перед началом битвы, а также по ее завершении.
Также тем верующим, которым по воле обстоятельств необходимо служить в армии, нужно всеми силами стараться исполнять то, что в воинском уставе обозначено словами «с достоинством переносить все тяготы и лишения».
Данная статья была посвящена теме войны с точки зрения философии.
В ней представлена история обращения к этой проблеме, начиная с глубокой древности и до сегодняшнего времени. Рассмотрены точки зрения таких мыслителей, как Николай Рерих, Лев Николаевич Толстой и другие. Значительную часть материала занимает тема о романе "Война и мир" и философии войны 1812 года.
