На начало XVIII века пришлось становление массового книгопечатания, книжного рынка и возникновение самого феномена бестселлера — книги, выходящей большими тиражами и благодаря своему коммерческому успеху встающей (хотя бы на время) в один ряд с классическими текстами старых времен. Такие книги, перепечатывавшиеся в оригинале и быстро изготовленных переводах, приобретали общеевропейскую славу и формировали публику как инстанцию, способную обсуждать и критиковать политические, общественные и нравственные установления Старого порядка. Состав бестселлеров XVIII века отражал круг интересов этой публики: любовные, приключенческие и политические романы и их сатирические перепевы, политические и философские трактаты, популярные драмы и зарождающаяся журналистика.
Аллегорический роман о древней и современной политике, написанный благочестивым наставником французского наследника, запрещенный во Франции к печати и получивший благодаря этому скандальную известность во всей Европе. Богиня мудрости Минерва под видом наставника Ментора сопровождает Телемака, сына Одиссея, в поисках отца и на разных примерах объясняет ему обязанности и опасности королевского правления. За греческими именами читатели могли угадывать критику современных обстоятельств. В русском переводе роман был издан по личному приказу императрицы Елизаветы, после того как переводчик (Андрей Хрущев) был казнен при Анне Иоанновне по ложному обвинению.
«Чрез меру сильная власть всегда бывает пред великим падением, подобна луку крепко натянуту, который вскоре переломится, ежели не будет ослаблен, но кто смеет ослабити? Идоменей весь сею лестною властию упоен был, лишился бы престола своего, но исцелился. Боги послали нас избавити его от ослепленной и чрезмерной власти, которая человекам неприлична, и еще чудотворением очи его отворилися».
Журнал «Зритель». Обложка выпуска 1788 года
Wikimedia Commons
Одна из вех европейской журналистики — английский журнал Джозефа Аддисона и Ричарда Стиля, десятилетиями читавшийся, переводившийся и переиздававшийся в Англии и других странах Европы. Если в романах рассуждения о современной политике и культуре были одним из элементов вымышленного сюжета, то в новом формате журнала с короткими выпусками читатель получал доступ к размышлениям на серьезные темы, необременительно кратким и написанным легким слогом светского разговора. Одним из первых журнал предлагал своим разрозненным читателям роль общества, уполномоченного судить о политике и обо всем остальном.
«Так я живу в мире, скорее как наблюдатель человечества, чем как его член; я сделался философским политиком, солдатом, купцом и ремесленником, никогда не мешаясь ни в одно практическое дело. Я очень хорошо знаком с теорией мужа или отца и могу различить заблуждения в хозяйстве, делах и развлечениях других лучше, чем они сами, — как наблюдатели видят слабые места в игре, ускользающие от игроков. Я никогда не брал сторону ни одной партии со страстью и намерен сохранять точный нейтралитет между вигами и тори, если только боевые действия с одной из сторон не заставят меня выбирать между ними. Короче, я всегда действовал в своей жизни как созерцатель и намерен выдержать эту роль в настоящем издании».
Первое издание «Робинзона Крузо». 1719 год
Wikimedia Commons
Хрестоматийный роман представляет собой утопию капиталистической экспансии, освоения неевропейского мира европейцем-хозяином, строителем и дельцом. Выброшенный на необитаемый остров рабовладелец и работорговец отстраивает хозяйство — прообраз цивилизации из остатков корабельной утвари и местных материалов, а вслед за тем и естественное для него господство над «туземцами», обоснованное в колониальной риторике романа долгом благодарности. Популярность романа была связана не только с увлекательным сюжетом, но и с насущностью его тем, отзывавшихся главными вопросами общественного существования образованных классов в XVIII веке.
«Покидают отчизну в погоне за приключениями, сказал он, или те, кому нечего терять, или честолюбцы, жаждущие создать себе высшее положение; пускаясь в предприятия, выходящие из рамок обыденной жизни, они стремятся поправить дела и покрыть славой свое имя; но подобные вещи или мне не по силам, или унизительны для меня; мое место — середина, то есть то, что можно назвать высшею ступенью скромного существования, которое, как он убедился на многолетнем опыте, является для нас лучшим в мире, наиболее подходящим для человеческого счастья, избавленным как от нужды и лишений, физического труда и страданий, выпадающих на долю низших классов, так и от роскоши, честолюбия, чванства и зависти высших классов».
Первое издание «Путешествий Гулливера». 1726 год
Wikimedia Commons
Еще один роман о заморских путешествиях — опровержение капиталистического оптимизма Дефо. Английского путешественника выбрасывает раз за разом не на пустынные острова, а в диковинные цивилизации: придворную монархию лилипутов, простое общество великанов, на летающий остров ученых чиновников и, наконец, в нравственную утопию говорящих коней. Своеобычные в своих достоинствах и недостатках, эти миры не позволяют сделать вывода о благотворности прогресса и колонизации, но ставят под сомнение достоинства европейского политико-экономического строя, цивилизации и даже человеческой природы как таковой. Образец путешествия, в котором путешественник (и его читатель) должен прежде всего вопрошать себя и свой собственный мир, точнее — европейский строй XVIII века с его контрастом между архаическим общественным устройством и духом интеллектуальной и нравственной критики.
«Мой краткий исторический очерк нашей страны за последнее столетие поверг короля в крайнее изумление. Он объявил, что, по его мнению, эта история есть не что иное, как куча заговоров, смут, убийств, избиений, революций и высылок, являющихся худшим результатом жадности, партийности, лицемерия, вероломства, жестокости, бешенства, безумия, ненависти, зависти, сластолюбия, злобы и честолюбия».
«История кавалера де Грие и Манон Леско». Издание 1756 года
Bibliothèque nationale de France
Любовный роман — от «Принцессы Клевской» Мадам де Лафайет до «Опасных связей» Шодерло де Лакло — был едва ли не главным жанром, формировавшим культурный автопортрет предреволюционной Франции и востребованным ее читательской публикой. В романе Прево изображаются похождения двух молодых людей веселой эпохи Регентства, сделавших любовную страсть (а не устойчивые амплуа традиционного общества) стержнем своего существования. Читательская симпатия к аморальным героям заставляет поставить под вопрос саму идею нравственности как набора запретов.
«Размышляя о нравственных правилах, нельзя не дивиться, видя, как люди в одно и то же время и уважают их, и пренебрегают ими; задаешься вопросом, в чем причина того странного свойства человеческого сердца, что, увлекаясь идеями добра и совершенства, оно на деле удаляется от них».
«Опыт о человеке». 1734 год
pinterest.com
Философская поэма, рискованный опыт сочетания поэтической выразительности с абстрактно-философской темой, оправданием Бога и мирового порядка. Сочетая отзвуки различных изводов философского оптимизма (Шефтсбери, Лейбниц), Поуп вписывает их в поэтическую форму, с тем чтобы обнаружить в философских истинах непосредственную апелляцию к читателю, его личному нравственному и эмоциональному опыту. «Опыт о человеке» остается поэтому поэзией, улавливающей и задающей эмоциональный тон эпохи, мимолетные, но живо ощущаемые оттенки вечного вопроса, как быть человеком. Поэма была популярна в Англии и континентальной Европе, ее русский перевод был выполнен и напечатан по инициативе Ломоносова.
О счастье, наших цель желаний и конец!
Покой, довольство ли, приятность ли сердец,
Какое бы тебе название ни было,
Для одного тебя житье нам наше мило,
Для одного мечи, тиранства, му́ки, глад
И смерти самыя нимало не страшат.
Не знаем твоего ни имени, ни свойства,
Что ты за вещь, что в нас рождаешь беспокойства.
Всегда ты близко нас, далеко завсегда,
Где нет, тут все тебя мы ищем без плода.
«Юлия, или Новая Элоиза». 1761 год
Wikimedia Commons
Eдва ли не самая популярная книга XVIII века, роман в письмах из швейцарской жизни, рассказывающий о любви нанятого учителя Сен-Пре и его высокородной ученицы Юлии д’Этанж. Брак их по общественным условиям невозможен, так что переписка героев становится лабораторией новой интимности, существующей вне, точнее в тени, традиционной семьи и вдали от привычного великосветского адюльтера. Это был не только литературный эксперимент: роман оказался столь точен, что читатели требовали от Руссо настоящих имен его героев.
«Целомудренная девица романов не читает, я же предварил сей роман достаточно ясным заглавием, дабы всякий, открывая книгу, знал, что перед ним такое. И если вопреки заглавию девушка осмелится прочесть хотя бы страницу — значит, она создание погибшее; пусть только не приписывает свою гибель этой книге: зло свершилось раньше. Но раз она начала чтение, пусть уж прочтет до конца: терять ей нечего».
«Гец фон Берлихинген». 1773 год
www.friedel-schardt.de
Один из первых опытов драматической разработки национальной исторической памяти по шекспировскому образцу. Пьеса разрушала устоявшиеся правила классицистической драмы и выводила на сцену бунт рыцаря старого покроя против законов нового, постфеодального порядка. Пьеса Гете приобрела моментальный успех: зарождавшийся интерес к национальной истории сочетался в ней с вполне современными проблемами — как и в других жанрах и произведениях этого времени, монархическая государственность и обеспеченный ею гражданский мир служит точкой отсчета для осмысления дилемм личной воли, одновременно притягательной и разрушительной.
«Мне сдаться? На гнев и милость? Ты с кем говоришь? Что я — разбойник? Скажи твоему начальнику, что к его императорскому величеству я, как всегда, чувствую должное уважение. А он, скажи ему, он может лизать меня в жопу».
«Страдания юного Вертера». 1774 год
Wikimedia Сommons
Снова эпистолярный роман, отклик на Руссо и исповедь героя, который, подобно Сен-Пре во второй части «Новой Элоизы», ищет себе места рядом с возлюбленной и ее мужем. Не умея смириться с отказом женщины и общественной неполноценностью плебея, герой кончает с собой. Литературное изобретение, или открытие, современного человека, неспособного найти себя в своей общественной роли и мировом порядке и строящего свою личность вокруг саморазрушительного средоточия уязвленной чувствительности. Роман сразу же приобрел огромную популярность, создал моду на меланхолию и положил начало литературным успехам жизнерадостного и благополучного Гете.
«„Что ты сделал, несчастный!“ — крикнул Вертер, бросаясь к арестованному. Тот посмотрел на него задумчиво, помолчал и наконец отчеканил невозмутимым тоном: „Не бывать ей ни с кем и с ней никому не бывать!“ Его ввели в харчевню, а Вертер поспешил прочь. Это страшное, жестокое впечатление произвело в нем полный переворот, на миг стряхнуло с него грусть, уныние, тупую покорность. Жалость властно захватила его, он решил во что бы то ни стало спасти того человека. Он так понимал всю глубину его страдания, так искренне оправдывал его даже в убийстве, так входил в его положение, что твердо рассчитывал внушить свои чувства и другим».
Вольтер. Рукопись «Кандида»
Bibliothèque nationale de France
Шарж на приключенческий роман, иронический обзор пестрого и исполненного конфликтами политического мира XVIII века — раздробленная Германия, религиозная Испания, известный большинству читателей Вольтера только из литературы путешествий Новый Свет. «Кандид» мгновенно приобрел известность благодаря своей иронии, хорошему тону умного человека, а подтрунивающего над любой ортодоксией, твердой верой в политический и метафизический порядок. Знаменитый проповедник этой веры, философ Панглосс, пародирует философию Лейбница и Поупа и произносит в финале формулу необходимого, но веселого смирения.
«Все события неразрывно связаны в лучшем из возможных миров. Если бы вы не были изгнаны из прекрасного замка здоровым пинком в зад за любовь к Кунигунде, если бы не были взяты инквизицией, если бы не обошли пешком всю Америку, если бы не проткнули шпагой барона, если бы не потеряли всех ваших баранов из славной страны Эльдорадо — не есть бы вам сейчас ни лимонной корки в сахаре, ни фисташек».
«О духе законов». 1748 год
Wikimedia Commons
Еще один атлас политического мира, на этот раз исполненный в теоретическом ключе. Аналитически взвешенный разбор разных форм политического устройства и соответствующих им общественных пружин — честь в монархиях, страх в деспотиях, почти недостижимая «политическая добродетель» (патриотическая сознательность) в республиках. На этом атласе искала себя Россия: Монтескьё анализировал петровские реформы, и его формулировки заимствовала Екатерина II для своего «Наказа» Уложенной комиссии. Одновременно одобряя и осуждая петровские реформы, Монтескьё задал систему координат («Восток — Европа», «просвещенная монархия — деспотия»), в которых долго еще будет осмысляться русская государственность.
«Закон, обязывавший московитов брить бороду и укорачивать платье, и насилие Петра I, приказывавшего обрезать до колен длинные одежды каждого, кто входил в город, были порождением тирании. Есть средства бороться с преступлениями: это наказания; есть средства для изменения обычаев: это примеры. Легкость и быстрота, с которыми этот народ приобщился к цивилизации, неопровержимо доказали, что его государь был о нем слишком дурного мнения и что его пароды вовсе не были скотами, как он отзывался о них. Насильственные средства, которые он употреблял, были бесполезны: он мог бы достигнуть своей цели и кротостью».
«Об общественном договоре». 1762 год
Wikimedia Commons
Политический трактат, оказавшийся провозвестником Великой французской революции и современных теорий демократического государства. Вступая в спор с почти повсеместно принятым в Европе монархическим порядком и его обоснованиями, Руссо не просто признает народ источником власти (это было общепризнанной аксиомой), но вверяет ему постоянно действующий теоретический суверенитет, не исчезающий в однократном акте установления правительств. Абстракция «общей воли», а не исторические институты власти становится точкой отсчета политической мысли и требует среди прочего признания права народа на бунт. Книга Руссо была сразу по выходе запрещена и стала библией политического вольномыслия.
«Меня могут спросить: разве я государь или законодатель, что пишу о политике. Будь я государь или законодатель, я не стал бы терять время на разговоры о том, что нужно делать, — я либо делал бы это, либо молчал. Поскольку я рожден гражданином свободного Государства и членом суверена, то, как бы мало ни значил мой голос в общественных делах, права подавать его при обсуждении этих дел достаточно, чтобы обязать меня уяснить себе их сущность, и я счастлив, что всякий раз, рассуждая о формах Правления, нахожу в моих разысканиях все новые причины любить образ Правления моей страны».
«Разбойники». 1781 год
Wikimedia Commons
Драма плаща и шпаги, один из самых известных (наряду с «Вертером» и «Гецем» Гете) текстов немецкой школы «бури и натиска» — недолговечной и скандальной литературной манеры, искавшей в преувеличенных вымыслах язык для общественных фрустраций образованной молодежи в обществе, управляемом геронтократическими иерархиями. Если ревнивый герой Гете готов оправдать совершенное другим убийство из ревности, добродетельный герой Шиллера Карл Моор сам становится разбойником после того, как брат лишает его отца, наследства и невесты. Исполненная гиперболических речей и невероятных поступков пьеса пользовалась огромной популярностью у зрителей, не стремившихся к карьере на большой дороге, но живо ощущавших разрушительность собственных желаний для традиционного порядка.
«Души тех, кого я придушил во время любовных ласк, кого я поразил во время мирного сна, души тех... Ха-ха-ха! Слышите этот взрыв пороховой башни над постелями рожениц? Видите, как пламя лижет колыбели младенцев? Вот он, твой венчальный факел! Вот она, твоя свадебная музыка! О, Господь ничего не забывает, он умеет все связать воедино. А потому прочь от меня, блаженство любви! А потому любовь для меня пытка! Вот оно, возмездие!»
«Безумный день, или Женитьба Фигаро». 1785 год
Bibliothèque nationale de France
Пользовавшаяся огромной популярностью комедия, в которой Дантон и Наполеон видели предвестие Великой французской революции. Изображает конфликт между высокородным дворянином, воплощающим нравственное разложение старой аристократии, и его слугой, завоевывающим по ходу пьесы право не уступать своему хозяину. Построенный на комических приемах переодевания и подслушивания сюжет о борьбе за благосклонность женщины выводит на сцену и ставит под вопрос основополагающие представления Старого порядка о любви как основании традиционной власти (высших сословий над низшими, мужа над женой): то, что дворянин считает любовью, зрителю видится недостойным принуждением.
В жизни есть закон могучий:
Кто пастух — кто господин!
Но рожденье — это случай,
Все решает ум один.
Повелитель сверхмогучий
Обращается во прах,
А Вольтер живет в веках.
Век девятнадцатый - особое время для мировой литературы. Он подарил нам непревзойденные шедевры как отечественной, так и зарубежной словесности, которые уже тогда покорили читателей по всему миру и которые продолжают очаровывать их и в наши дни.
Ниже представлена подборка лучших любовных романов XIX века.
Не первый, но один из самых знаменитых любовных четырехугольников в истории литературы. Цыганка Эсмеральда обладает таким неповторимым обаянием, что в нее влюбляются сразу трое мужчин, один из которых - горбун-звонарь Квазимодо, хотя ее сердце навеки отдано другому.
«Дон-Жуан» Байрона - последнее произведение писателя, роман в стихах, принесший ему мировую славу. Без него не было бы «Евгения Онегина» Пушкина. Имя главного героя к нашему времени стало нарицательным. Это красивый, галантный и образованный персонаж, ненасытный соблазнитель, вина которого заключалась только в том, что его неземная красота с легкостью пленила женские сердца.
Когда речь заходит о классических романах о любви, то «Джейн Эйр» стоит и всегда будет стоять на первом месте. История непростых отношений гувернантки и Эдварда Рочестера, наполненная немыслимыми сюжетными поворотами, страстями и невыразимыми чувствами, привлекала читательниц от мала до велика во все времена. И сегодня эта книга занимает достойное место в домашней библиотеке каждой уважающей себя барышни.
Это история о прекрасной любви, которую главный герой буквально проносит через всю свою жизнь. Пип познакомился с Эстеллой, когда они оба были еще детьми. Но с тех самых пор в его душе поселилась надежда, что его судьба будет к нему благосклонна. Роман великого Чарльза Диккенса очень жизненный, во многом благодаря этому он находит отклик в сердцах многих поколений читателей.
Но иным открывается тайна... (А.Ахматова) Кто говорит, что мы умрем? – Оставьте этиСуждения в самих себе – В них кривда вьется:Мы множество веков живем На белом светеИ множество веков еще Нам жить придется.Мы не пришли из пустоты, И через годыНе суждено нам в пустоту Уйти однажды.Мы все – не только часть Земли, Мы – часть Природы,Мы часть Вселенной, мира часть – Конкретно каждый!Мы миллиарды лет назад Уже дышали,Не знаю – чем, не знаю – как, Но было дело.Вселенная возникла, ей Мы не мешали,Мы занимались, кто, чем мог В других пределах.И миллиарды лет пройдут – В короне СолнцаУсталая Земля сгорит В своем величье,Мы не сгорим! В другую жизнь Мы вновь вернемся,В самих себя вернемся мы В другом обличье!Я говорю вам: человек Не исчезаем!Я говорю вам: человек В бессмертье вложен!Вот только доказательств мы Еще не знаем,И подтвердить бессмертье мы Пока не можем.Но через сколько-нибудь лет Забвенья гириМы сбросим с памяти своей И вспомним смело:Зачем мы оказались здесь – В подлунном мире? Зачем бессмертье нам дано И что с ним делать? Все, что мы сделаем через час, Через неделю и даже год,Все это недалеко от нас В собственном мире живет.Книги, которые я издам Через какое-то время летУже разлетаются по городам В мире, которого нет.Миры-неведимки опутали нас Бесчисленным множеством этажей,В одном – собираемся мы на Марс, В другом – полетели уже.Награды, хвала и еще чины Нас дожидаются, строясь в ряд,А с ними – наши пощечины В соседних мирах горят.Мы думаем: жизнь через сотни лет Это бог его знает: где?А это рядом – невидимый свет Тех лет рассыпан везде.Попробуйте пальцем проткнуть Луну! Не выйдет – рука коротка,Еще сложней потрогать страну, Заброшенную в века.Но так уж устроено: каждый миг Из улиц, офисов и квартирПереезжаем всем миром мы В реальный соседний мир.Блуждая по космосу вместе с Землей С идеями свежими и старьем,Мы новое время – за слоем слой – В аренду у мира берем.И не торопимся жить взаймы, Не убыстряем года,Далекою памятью знаем мы, Что в жизнь пришли навсегда.Что наши границы не в млечности, Что наша эпоха – не час,В запасе у нас бесконечность, и Вечность в запасе у нас.И как на экскурсии – лишь вперед, Шифруя и теоремя дни,Вселенная за руку нас ведет По коридору времени. Включите в прошлом и будущем свет!И вы увидите новым зрением,как город, которого еще нет,уже сейчас проступает во времени.В будущем времени, где покапочти без цвета и очертанийплавают только лишь облаканаших надежд и наших мечтаний.А в прошлом, где в мякоти синевыжизнь улыбалась теплу и свету,включив освещение, встретите выгород, которого больше нету.Не беспокойтесь, вы не сошли с ума сейчас, увидев такое, -в пространстве все сохраняется, идо времени градус хранит покоя.Но все оживает до срока, вдруг,когда чудаки в настроенье хорошемвключают в прошлом и будущем звук,включают свет в грядущем и прошлом.И жизнь, как будто круги по воде,по тысячелетиям вяжет звенья,и нет умерших людей нигде,есть лишь уснувшие на мгновенье.Покой – это только временный ил.Люди вечны! На каждой страницевсмотритесь в лица их – в прошлом ибудущем – те же самые лица.Нет у природы других людей,и те же самые ходят по кругупрошлых и будущих площадей,камни шлифуя шагом упруго.Включите в прошлом и будущем свет,и вы убедитесь, сомнений вместо,что в будущем – там, где вас еще нет,для вас уже приготовлено место. https://www.stihi.ru/avtor/literlik&;book=1#1
XIX ВЕКА
Русский роман XIX века.
Наибольшего расцвета жанр романа в России испытывает в XIX ст., когда достигли зрелости самые раВНОобразные его виды: социальный, политический, исторический, философский, психологический, любовный, семейно-бытовой, приключенческий, фантастический. Осваивая достижения других жанров, реалистичный роман XIX в. широко охватывает различные сферы жизни, критически раскрывает социальные проблемы, глубоко вникает во внутренний мир персонажей. Успешно развивается психологический роман («Преступление и наказание» Ф. Достоевского, «Анна Каренина» Л. Толстого) и одновременно создаются колоссальные эпопеи («Война и мир» Л. Толстого).
Характерные черты российского реалистического романа XIX в.:
Интерес к современности, стремление в ее воссоздании к объективности, достоверности, точности;
Детализация быта, окружения, социальной среды;
Отображение жизни с помощью типичных характеров, действующих типовых обстоятельств;
Социальный анализ;
«саморазвитие» героев, поступки которых не случайны, а обусловлены чертами характера и обстоятельствами;
Историзм, принципы которого романтики применяли в прошлом, а реалисты - и до современности.
Большой вклад в разработку жанра романа в русской литературе XIX в. сделали О. Пушкин («Евгений Онегин»), М. Лермонтов («Герой нашего времени»), И. Тургенев и М. Салтыков-Щедрин создали замечательные образцы социального (а И. Гончаров - бытового) романа, тесно связанного с актуальными общественными проблемами. Л. Толстой, Ф. Достоевский и другие русские писатели-реалисты стали настоящими мастерами психологического анализа, они отразили в своих произведениях напряженные духовные поиски современников. Русский реализм середины XIX в., не теряя своей социальной остроты, обращался к вопросам философским, выдвигал извечные проблемы человеческого существования.
Уже сами названия некоторых романов могут подсказать читателю, насколько неодинаковой встанет у них одна и та же «российская действительность». «Отцы и дети», «Преступление и наказание», «Война и мир» - заголовки, заряженные конфликтностью, причем эти конфликты раВНОго рода. В одном случае - столкновение поколений, за которым встает историческая отличие стремлений и убеждений. В другом - трагически перенесена в душу человека борьба. В третьем сталкиваются грозные стихии жизни, вовлекают в себя не отдельного человека, а целые народы.
Русский роман играет особую роль в процессе формирования и развития этого жанра в мировой литературе второй половины XIX в., прежде всего это романы Л. Толстого («Война и мир», «Анна Каренина», «Воскресение») и Ф. Достоевского («Преступление и наказание», «Идиот», «Братья Карамазовы» и др.). В творчестве этих выдающихся писателей достигает вершины одна из решающих качеств романа - его способность через углубленный психологизм воплощать общечеловеческий смысл в частных судьбах и личных переживаниях героев.
Сохраняя верность традициям раннего русского романа А. Пушкина и М. Лермонтова, русский роман 60-х лет обогащался новыми чертами в творчестве каждого выдающегося художника: чертами эпопеи - в Л. Толстого; огромным философско-психологическим размахом - в Ф. Достоевского, герои которого живут в прямом соотнесении с целым миром, с прошлым и будущим человечества.
Человек и мир в изображении Толстого и Достоевского находятся в живом и постоянном взаимодействии. Героям-искателям важно понять тайну человеческой личности, основу мироздания. Толстой и Достоевский стремятся к выявлению общих законов, управляющих частным и общественной жизнью людей, обращаются к моральным проблемам, которые раскрываются через взаимоотношения персонажей. Внутренние монологи передают переживания героями своих поступков и поступков других людей, проявляя таким образом скрыты намерения и тайны души персонажей.
Современников и последователей Л. Толстого удивляла и восхищала необычная форма романа «Война и мир»: широкий эпический размах, углубленный анализ индивидуальных судеб, характеров и взаимоотношений людей. Создавая «Илиаду» нового времени, Толстой не копировал опыт древних греков, в эпосе которых жизнь отдельного человека растворялось в потоке внешних событий. Читателей поражала яркость персонажей толстовского романа, богатство принципов их изображения. Сила эпического повествования Толстого в том, что он расширил ее пределы, включил в исторический поток тему народных масс и показал их решающую роль.
В своих романах Ф. Достоевский (как В. Шекспир в трагедиях) обращается к изображению такого жизненного факта, который в своем переломном моменте раскрывает наивысшее душевное напряжение героя - взрыв подготовлен и самим характером человека, и совпадением социальных условий. В произведениях писателя впервые рассказывается о незаметную, отброшенный обществом человека как личность, овладевающая вечные, эпохальные явления.
Можно Сказать, что Л. Толстому и Ф. Достоевскому принадлежит особое место в истории русского реализма. Именно благодаря им русский реалистический роман приобрел мирового значения. их психологическая мастерство, проникновение в «диалектику души» открывали путь художественным исканиям писателей XX века. Роман Толстого и Достоевского имел огромное влияние на дальнейшее развитие жанра в мировой литературе. Выдающиеся романисты XX вв.- Т. Манн, А. Франс, Г. Роллан, К. Гамсун, Дж. Голсуорси, В. Фолкнер, Э. Хемингуэй и др. - оказались прямыми последователями Толстого и Достоевского.
