А тебе случалось когда-нибудь напиться, когда ты был вдвоём с женщиной?
- Частенько случалось, - ответил он, не пошевельнувшись.
- Ну и что же?
Он покосился на меня:
- Ты имеешь в виду, если натворил чего-нибудь при этом? Никогда не просить прощения, детка! Не разговаривать. Посылать цветы. Без письма. Только цветы. Они всё прикрывают. Даже могилы.
«Вам хорошо, вы одиноки», - сказал мне Хассе. Что ж, и впрямь всё отлично, - кто одинок, тот не будет покинут. Но иногда по вечерам это искусственное строение обрушивалось и жизнь становилась рыдающей стремительной мелодией, вихрем дикой тоски, желаний, скорби и надежд. Вырваться бы из этого бессмысленного отупения, бессмысленного вращения этой вечной шарманки, - вырваться безразлично куда. Ох, эта жалкая мечта о том, чтоб хоть чуточку теплоты, - если бы она могла воплотиться в двух руках и склонившемся лице! Или это тоже самообман, отречение и бегство? Бывает ли что-нибудь иное, кроме одиночества?
Что знаете вы, ребята, о бытии! Ведь вы боитесь собственных чувств. Вы не пишете писем - вы звоните по телефону; вы больше не мечтаете - вы выезжаете за город с субботы на воскресенье; вы разумны в любви и неразумны в политике - жалкое племя!
Пока человек не сдаётся, он сильнее своей судьбы.
Я знал женщин, но встречи с ними всегда были мимолётными, - какие-то приключения, иногда яркие часы, одинокий вечер, бегство от самого себя, от отчаяния, от пустоты. Да я и не искал ничего другого; ведь я знал, что нельзя полагаться ни на что, только на самого себя и в лучшем случае на товарища. И вдруг я увидел, что значу что-то для другого человека и что он счастлив только оттого, что я рядом с ним. Такие слова сами по себе звучат очень просто, но когда вдумаешься в них, начинаешь понимать, как всё это бесконечно важно. Это может поднять бурю в душе человека и совершенно преобразить его. Это любовь и всё-таки нечто другое. Что-то такое, ради чего стоит жить. Мужчина не может жить для любви. Но жить для другого человека может.
Мы хотели было воевать против всего, что определило наше прошлое, - против лжи и себялюбия, корысти и бессердечия; мы ожесточились и не доверяли никому, кроме ближайшего товарища, не верили ни во что, кроме таких никогда нас не обманывавших сил, как небо, табак, деревья, хлеб и земля; но что же из этого получилось? Всё рушилось, фальсифицировалось и забывалось. А тому, кто не умел забывать, оставались только бессилие, отчаяние, безразличие и водка. Прошло время великих человеческих мужественных мечтаний. Торжествовали дельцы. Продажность. Нищета.
Я смотрел на неё. Она стояла передо мной, красивая, молодая, полная ожидания, мотылёк, по счастливой случайности залетевший ко мне в мою старую, убогую комнату, в мою пустую, бессмысленную жизнь... ко мне и всё-таки не ко мне: достаточно слабого дуновения - и он расправит крылышки и улетит...
Только несчастный знает, что такое счастье. Счастливец ощущает радость жизни не более, чем манекен: он только демонстрирует эту радость, но она ему не дана. Свет не светит, когда светло. Он светит во тьме.
Так кто же ты?
- Не половинка и не целое. Так... Фрагмент...
Как странно было всё: эта комната, тишина и наша печаль. А там, за дверью, простиралась жизнь непрекращающаяся, с лесами и реками, с сильным дыханием, цветущая и беспокойная. И по ту сторону белых гор уже стучался март, тревожа пробуждающуюся землю.
Никогда я не забуду это лицо, никогда не забуду, как оно склонилось ко мне, красивое и выразительное, как оно просияло лаской и нежностью, как оно расцвело в этой сверкающей тишине, - никогда не забуду, как её губы потянулись ко мне, глаза приблизились к моим, как близко они разглядывали меня, вопрошающе и серьёзно, и как потом эти большие мерцающие глаза медленно закрылись, словно сдавшись...
А туман всё клубился вокруг. Из его рваных клочьев торчали бледные могильные кресты. Я снял пальто, и мы укрылись им. Город потонул. Время умерло...
Покорность, - подумал я. - Что она изменяет? Бороться, бороться - вот единственное, что оставалось в этой свалке, в которой в конечном счёте так или иначе будешь побеждён. Бороться за то немногое, что тебе дорого. А покориться можно и в семьдесят лет.
Как это странно: люди находят подлинно свежие и образные выражения только когда ругаются. Вечными и неизменными остаются слова любви, но как пестра и разнообразна шкала ругательств!
Если не смеяться над двадцатым веком, то надо застрелиться. Но долго смеяться над ним нельзя. Скорее взвоешь от горя.
Меланхоликом становишься, когда размышляешь о жизни, а циником - когда видишь, что делает из неё большинство людей.
Родиться глупым не стыдно; стыдно только умирать глупцом.
Скромность и добросовестность вознаграждаются только в романах. В жизни их используют, а потом отшвыривают в сторону.
Только глупец побеждает в жизни, умник видит слишком много препятствий и теряет уверенность, не успев ещё ничего начать.
Продажность. Нищета.«Вам хорошо, вы одиноки», - сказал мне Хассе. Что ж, и впрямь всT отлично, - кто одинок, тот не будет покинут. Но иногда по вечерам это
Искусственное строение обрушивалось и жизнь становилась рыдающей стремительной мелодией, вихрем дикой тоски, желаний, скорби и надежд. Вырваться
Бы из этого бессмысленного отупения, бессмысленного вращения этой вечной шарманки, - вырваться безразлично куда. Ох, эта жалкая мечта о том,
Чтоб хоть чуточку теплоты, - если бы она могла воплотиться в двух руках и склонившемся лице! Или это тоже самообман, отречение и бегство? Бывает
Ли что-нибудь иное, кроме одиночества?
Я закрыл окно. Нет, иного не бывает. Для всего иного слишком мало почвы под ногами.
ВсT же на следующее утро я вышел очень рано и по дороге в мастерскую разбудил владельца маленькой цветочной лавки. Я выбрал букет роз и велел
Сразу же отослать. Я почувствовал себя несколько странно, когда стал медленно надписывать на карточке адрес. Патриция Хольман...
Кестер, надев самый старый костюм, отправился в финансовое управление. Он хотел добиться, чтобы нам уменьшили налог. Мы с Ленцем остались в
Мастерской.
- К бою, Готтфрид, - сказал я. - Штурмуем толстый кадилляк.
Накануне вечером было опубликовано наше объявление. Значит, мы уже могли ожидать покупателей, - если они вообще окажутся. Нужно было
Подготовить машину.
Сперва промыли все лакированные поверхности. Машина засверкала и выглядела уже на сотню марок дороже. Потом залили в мотор масло, самое
Густое, какое только нашлось. Цилиндры были не из лучших и слегка стучали. Это возмещалось густотою смазки, мотор работал удивительно тихо.
Коробку скоростей и дифер мы также залили густою смазкой, чтобы они были совершенно беззвучны.
Потом выехали. Вблизи был участок с очень плохой мостовой. Мы прошли по нему на скорости в пятьдесят километров. Шасси громыхало. Мы
Выпустили четверть атмосферы из баллонов и проехали еще раз. Стало получше. Мы выпустили еще одну четверть атмосферы. Теперь уже ничто не
Гремело.
Мы вернулись, смазали скрипевший капот, приспособили к нему несколько небольших резиновых прокладок, залили в радиатор горячей воды, чтобы
Мотор сразу же запускался, и опрыскали машину снизу керосином из пульверизатора - там тоже появился блеск. После всего Готтфрид Ленц воздел руки
К небу:
- Гряди же, благословенный покупатель! Гряди, о любезный обладатель бумажника! Мы ждем тебя, как жених невесту.
Но невеста заставляла себя ждать. И поэтому мы вкатили на канаву боевую колесницу булочника и стали снимать переднюю ось. Несколько часов мы
Работали мирно, почти не разговаривая. Потом я услышал, что Юпп у бензиновой колонки стал громко насвистывать песню: «Чу! кто там входит со
Двора!..»
Я выбрался из канавы и поглядел в окно. Невысокий коренастый человек бродил вокруг кадилляка. У него была внешность солидного буржуа.
- Взгляни-ка, Готтфрид, - прошептал я. - Неужели это невеста?
- Несомненно, - сразу откликнулся Ленц. - Достаточно взглянуть на его лицо.
Он никого еще не видел, и уже недоверчив. В атаку, марш! Я остаюсь в резерве.
Приду на выручку, если сам не справишься. Помни о моих приемах. - Ладно.
Я вышел во двор.
Человек встретил меня взглядом умных черных глаз.
Но, деточка! Так ведь это же всё обман. Чудесный обман, придуманный мамашей природой. Погляди на эту сливу. Ведь она тоже обманывает. Притворяется куда более красивой, чем потом окажется. Ведь было бы отвратительно, если бы любовь имела хоть какое-то отношение к правде. Слава богу, не все ведь могут подчинить себе эти проклятые моралисты.
Значит ты думаешь, что без некоторого обмана вообще не бывает любви?
Вообще не бывает, детка.
Никогда не просить прощения, детка! Не разговаривать. Посылать цветы. Без письма. Только цветы. Они всё покрывают. Даже могилы.
* * *
"Вам хорошо, вы одиноки", - сказал мне Хассе. Что ж, и впрямь всё отлично - кто одинок, тот не будет покинут. Но иногда по вечерам это искусственное строение обрушивалось и жизнь становилась рыдающей стремительной мелодией, вихрем дикой тоски, желаний, скорби и надежд. Вырваться бы из этого бессмысленного отупения, бессмысленного вращения этой вечной шарманки - вырваться безразлично куда. Бывает ли что нибудь иное, кроме одиночества? Я закрыл окно. Нет, иного не бывает. Для всего иного слишком мало почвы под ногами.
_________________________________________________________________________________________
* * *
..Благоговение! Человек вспоминает о своих скудных запасах доброты обычно, когда уже слишком поздно. И тогда он бывает очень растроган тем, каким благородным, оказывается, мог бы он быть, и считает себя добродетельным. Добродетель, доброта, благородство... - Он отмахнулся своей огромной ручищей. - Эти качества всегда предпочитаешь находить у других, чтобы их же водить за нос.
- Ты потрясаешь устои человеческого общества, Фердинанд.
Устоями человеческого общества являются корыстолюбие, страх и продажность, - возразил Грау.- Человек зол, но он любит добро... когда его творят другие.
_________________________________________________________________________________________
* * *
...Только глупец побеждает в жизни - умник видит слишком много препятствий и теряет уверенность, не успев ещё ничего начать. В трудные времена наивность - это самое драгоценное сокровище, это волшебный плащ, скрывающий те опасности, на которые умник прямо наскакивает, как загипнотизированный.
_______________________________________________________________________________________
* * *
Она разразилась звонким смехом.
Перестань говорить об этом. Любовь! О мой Артур! Когда я вспоминаю этого подлеца, я и теперь ещё чувствую слабость в коленях. А если по-серьёзному, так вот что я тебе скажу, Робби: человеческая жизнь тянется слишком долго для одной любви. Просто слишком долго. Артур сказал мне это, когда сбежал от меня. И это верно. Любовь чудесна. Но кому-то из двух всегда становится скучно. А другой остается ни с чем. Застынет и чего-то ждёт... Ждёт, как безумный...
Ясно, - сказал я. - Но ведь без любви человек - не более чем покойник в отпуске...
_______________________________________________________________________________________
Я слишком хорошо знал: всякая любовь хочет быть вечной, в этом и состояит её вечная мука. Не было ничего прочного, ничего.
_______________________________________________________________________________________
* * *
Она улыбнулась мне.
- Ты любишь меня? - спросил я.
Она отрицательно покачала головой.
- А ты меня?
- Нет. Вот счастье, правда?
- Большое счастье.
- Тогда с нами ничего не может случиться, не так ли?
- Решительно, ничего.
_______________________________________________________________________________________
Э. М. Ремарк, "Три товарища"
Мы жалеем себя, а не тех, кто закончил
Нашу скучную жизнь. Мы жалеем себя.
Но как страшно идти по оврагам, по кочкам...
Без надежды, без веры во встречу любя...
София начертила кончиком туфли круг на гравии.
– А Башер – это правда?
– Неплохо придумано, да? Тот, кто отыщет свою вторую половинку, становится совершеннее всего человечества, вместе взятого. Человек уникален не сам по себе – если бы Я хотел сделать его таковым, то создал бы человека в единственном числе; но нет, он становится таким, только когда начинает любить. Возможно, одно человеческое существо несовершенно, но нет на свете ничего более совершенного, чем два любящих друг друга существа.
– Теперь я лучше понимаю… – проговорила София, прочерчивая прямую линию посередине своего круга.
Он встал, опять засунул руки в карманы и уже собирался уйти, как вдруг возложил руку на голову Софии и сказал ласковым, заговорщическим тоном:
– Я доверю тебе большой секрет. Единственный вопрос, который Я Себе задаю с самого первого дня: сам Я изобрел любовь или любовь изобрела Меня?
(с) Марк Леви "Семь дней творения"
Когда Алисины глаза окинут мир прощальным взглядом,
Ей вдруг захочется сказать, но никого не будет рядом,
Что нет на свете ничего, что можно взять с собой в дорогу,
Алиса хочет одного: спросить невидимого Бога,
Зачем же в мир, где кровь за кровь, где столько смерти и страданья,
Предметом злого поруганья была придумана любовь?
Зачем в сердцах, способных знать высоких чувств переживанья,
Так мало силы выживанья, так много силы умирать?
(с) Павел Кашин "Алиса"
«Вам хорошо, вы одиноки», – сказал мне Хассе. Что ж, и впрямь всё отлично,
– кто одинок, тот не будет покинут. Но иногда по вечерам это искусственное строение обрушивалось и жизнь становилась рыдающей стремительной мелодией, вихрем дикой тоски, желаний, скорби и надежд. Вырваться бы из этого бессмысленного отупения, бессмысленного вращения этой вечной шарманки, – вырваться безразлично куда. Ох, эта жалкая мечта о том, чтоб хоть чуточку теплоты, – если бы она могла воплотиться в двух руках и склонившемся лице! Или это тоже самообман, отречение и бегство? Бывает ли что нибудь иное, кроме одиночества?
Я закрыл окно. Нет, иного не бывает. Для всего иного слишком мало почвы под ногами.
(с) Ремарк "Три товарища"
Говорят, люди не находят свою вторую половинку, а создают её, на подобии того, как искусный ювелир ограняет алмаз, чтоб он стал бриллиантом. Мы находим сырой материал, и шлифуем его так, чтоб он полностью соотвецтвовал нашим нуждам, отвечал самым строгим стандартам нашей души и тела. Они приспосабливаются друг к другу и создают идеальное совокупление души и тела...
(с) Fenix Nef
"- Ты за него боишься. Любят не того, кто возбуждает, а того, за кого страшно..."
(с) Марина и Сергей Дяченко "Vita Nostra"
