При исследовании история любого фольклорного жанра встает в качестве первоочередного вопрос об источниках, их научной достоверности.
Тщательное изучение источниковедческой базы диктуется спецификой фольклорного материала и сложностью его собирания и публикации. Тексты произведений собирались и публиковались в разное время, разными людьми, с различными целями. Следствием этого является необыкновенная пестрота материала, научный потенциал которого неодинаков. Наряду с точными записями встречаются полуфольклорные-полусфальсифицированные материалы, есть и прямые фальсификации, что закономерно выдвигает на первый план понятие «степень научной достоверности» источника, произведения.
Выяснение степени научной достоверности текстов - обязательный и весьма ответственный этап исследования-требует определенного объективного критерия оценки. Выработка такого критерия для каждого жанра - еще не вполне решенная в советской фольклористике задача. Проблемы фольклористической текстологии в историко-фольклористическом и эдиционном аспектах систематически рассматриваются на страницах фольклорных изданий примерно с середины 50-х гг.. К настоящему времени достаточно четко «выяснено, что научная достоверность теистов обусловлена комплексом обстоятельств, среди которых существенную роль играют приемы собирания и записи произведений, подготовки текстов к печати, цели и задачи публикации, принципы издания. Фольклорные публикации последних лет убеждают в актуальности этой проблемы, так как фольклорная практика (как издательская, так и исследовательская) расходится с теми рекомендациями, которые содержатся в трудах по вопросам текстологии и которые, казалось бы, приняты советскими фольклористами. Эти обстоятельства делают необходимым выяснение приемов и методов собирательской работы в отдельных жанрах.
В дооктябрьской фольклористике не велось специального собирания и изучения преданий. Отсутствует название этого жанра в видовой классификации русского фольклора в учебных пособиях. Не выделен жанр предания из «рассказов разного содержания» в программе 1917 г. для собирания произведений народной словесности. Советской фольклористике пришлось прокладывать методико-методологические пути собирания и изучения преданий, отбирая лучшее из собирательской методики дореволюционного времени.
От передовой дооктябрьской фольклористики советская наука унаследовала комплекс методических правил и приемов, проверенных на обширном практическом опыте: требование точности и полноты записи и в этих целях повторного прослушивания произведения; обстоятельной документации записанного произведения; внимания к личности сказителя (певца, сказочника и т. п.); записи его биографии; бережного отношения к исполнительству как творческому акту; записи вариантов.
Если в XIX в. в науке о фольклоре еще не было твердого сознания необходимости точной записи (этому требованию отвечали лишь отдельные сборники, например, «Онежские былины» А. Ф. Гильфердинга), то к 1917 г. это требование сформировалось как основное. Оно опиралось на собирательскую практику фольклористов начала XX в. - братьев Ю. М. и Б. М. Соколовых, Н. Е. Ончукова, Д. К. Зеленина и вошло в программы для собирания. Специальный раздел (Б) программы.предусматривает запись «рассказов разного содержания». Термина «предание» нет, раздел в жанровом отношении не дифференцирован, включает и воспоминания и сказки (пункт 26), но в подробное перечисление тематики входит тематика преданий: «...о разных народах... о местах, где скрыты клады... исторического содержания: о царях, героях, общественных деятелях... о прежних войнах, о политических событиях... воспоминания о прошлом, о крепостном праве».
Раздет «Б» содержит рекомендации, выполнение которых даст собирателю-исследователю материал об отношении народа к рассказываемому, о «внутренней обстановке» (Н. А. Добролюбов) исполнения, об условиях бытования и возможных источниках рассказов: «...Указать, как относится рассказчик к тому, что он рассказывает, как относятся слушатели... Какие обстоятельства располагают к рассказыванию... Какие книги и картины находятся в обращении в данной местности».
В 1921 г. состоялась Всероссийская конференция научных обществ по изучению местного края с докладом Ю. М. Соколова «Материалы по народной словесности в общем масштабе, краеведных работ». Были определены задачи собирания и изучения фольклора: «В первую голову собрать исчезающий материал уходящего прошлого, изучать влияние войны и революции на быт населения». Докладчик обратил внимание на то, что «почти исключительный интерес к «археологической» стороне устной поэзии, господствовавший в науке до последнего времени, затемнял ценность ее как живого голоса крестьянства о самом себе в наши дни». Конференция призвала к собиранию народных песен, частушек, легенд современности, чтобы будущие историки революции «имели бы больший материал о сменявшихся настроениях мате в том или другом крае». Эти правильные теоретические установки дополнялись методическими советами записи фольклорных произведений. В качестве основных, совершенно необходимых требований выдвигались точность и полнота записи, четкая и обстоятельная документация фольклорных текстов, внимание к личности певца, сказочника.
Направляй фольклористов на собирание «в массовом масштабе» материалов, отражающих современность, Ю. М. Соколов выдвинул задачу - систематическое их издание в научных целях. При этом требование научной достоверности выдвигалось в качестве основного и играло роль критерия при оценке публикаций. Примером может служить оценка книги С. Федорченко «Народ на войне». В 1921 г. Ю. М. Соколов, отмечая, что в книге собраны «легенды, сказания и просто разговоры», что «материал говорит здесь сам за себя», в то же время очень сомневался в научной достоверности материала, не паспортизованного, с очевидными признаками стилевой обработки: «Федорченко преследовала не научную цель, а литературную». Позднее, в предисловии к книге «Революция» и во время дискуссии о книге «Устные рассказы о Ленине» Ю. М. Соколов более резко скажет о книге С. Федорченко как о фальсификации фольклора: «Главный грех Софьи Федорченко заключается в том, что она выдала свою собственную литературную стилизацию «под народ», в художественном плане допустимую, за подлинный документ, вводя в заблуждение широкие массы читателей, веривших ей на слово. Не думаю, что автор ничего не почерпнул из того, что слышал в солдатской массе на войне, но все слышанное и узнанное преподнес читателю в своей переработке, тщательно при этом ее маскируя». Через несколько лет при обсуждении доклада С. Мирера и В. Боровика «Рабочие сказы о Ленине» книга С. Федорченко фигурировала как отрицательный пример: «...нужно избегать того, что сделала С. Федорченко. У нее получилась спекуляция на том, что это подлинный фольклор». Таким образом, критерий научной достоверности публикуемых материалов несказочной прозы занял свое место в советской фольклористике с первых лет ее развития. Уточнение оценки от 20-х к 30-м гг. в сторону выявления научной несостоятельности книги показывает рост и формирование теоретических основ науки о фольклоре. По мере того как оформлялись методико-методологические принципы, оценки становились строже и научно требовательнее.
Твердое сознание необходимости точных, документированных записей имело место в 20-е гг. не только в установочных докладах ведущих советских фольклористов и в критических оценках публикаций, но и в программах и методических пособиях по собиранию фольклорных произведений. При этом следует заметить, что методика записи жанров несказочной прозы - преданий, легенд - в пособиях тех лет не разработана. Некоторое исключение составляет лишь пособие М. Азадовского «Беседы собирателя», высоко оцененное Ю. М. и Б. М. Соколовыми. Говоря о пробелах в собирании сибирского фольклора, М. Азадозский упоминает «местные предания», имеющие «особый интерес», подчеркивает необходимость их скорейшей записи и указывает тематику: о Радищеве, о Чернышевском, о декабристах, о знаменитом начальнике каторги в Забайкалье - Разгильдееве, а также о событиях гражданской войны и социалистического строительства. Рекомендаций о записи преданий М. Азадсвский не дает, но советы его о собирании фольклорных произведений всех жанров, несомненно, распространяются и на предания: бережнее отношение к тексту, или, еще точнее, к слову и звуку, чтобы избежать характерных для собирателей стремлений: «обнародить» текст или «облитературить». «Научная запись - запись слово в слово», обязательное снабжение каждой записи научным паспортом.
Критерий научно достоверной записи оформлялся в фольклористике 20-х гг. как с помощью утверждения проверенных в собирательской работе приемов и методов, так и разоблачения ненаучных записей. Б. и Ю. Соколовы следующим образом делают это в своем методическом пособии 1926 г.: «Ненаучная запись характеризуется наличием переделок собирателем, изменением и исправлением текста на свой вкус. Большим злом является в любительских записях стремление к нарочитой стилизации «под народ», отчего устное произведение, перегруженное форма ми и оборотами «народного стиля» в таком неумеренном количестве и такой комбинации, выдает с головой всю его искусственность».
Научна та запись, которая точно закрепляет устный рассказ информатора, полно документирована и не подвергнута обработке собирателем. Недопустимы никакие изменения и исправления. Фольклорные произведения должны записываться и публиковаться в их точной форме. Составление сводных текстов антинаучно.
Методико-методологический спор возник в первой половине 30-х гг. вокруг книги С. Мирера и В. Боровика «Рассказы рабочих о Ленине». Уже первая книга этих собирателей и составителей «Революция. Устные рассказы уральских рабочих о гражданской войне» собиралась и составлялась таким способом, который не мог обеспечить научную достоверность текстов.
И. Рабинович подает как достижения С. Мирера следующие приемы собирания:
«1-связка текстов. Предположим, записано несколько рассказов об одних и тех же событиях из гражданской войны. Путем сопоставления их друг с другом удается отделить факт от случайного, наносного.
2 -связка текстов при рассказчиках, так называемая очная ставка.
2 - запись, когда на руках есть другое воспоминание, по которому «тайно» проверяется рассказ...
5 - запись воспоминаний с подробным допросом. Это имеет место в том случае, когда рассказчик допускает много неточностей. Тогда нужно превращаться в сурового следователя.
6 - запись рассказа при свидетелях тех событий, о которых будут воспоминания. Это заставляет рассказчика насторожиться и более точно передавать факты» (И. Рабинович. О записи воспоминаний. Из опыта работы т. С.Мирера. – В сб.: История заводов, вып. 4-5, М., 1933, стр. 209). .
Вызывает возражение явная в рекомендациях обстановка следствия, при которой собиратель устраивает «очную ставку», «подробный допрос», приглашает «свидетелей», а сам становится «суровым следователем». Не может быть принят и опыт «связки текстов», ведущий к сводным текстам, за которыми совершенно теряется личность отдельного рассказчика.
После записи, произведенной подобным образом, рассказы подвергались обработке, с которой автор статьи пишет следующим образом: «Выбрасываются места, не несущие никакой смысловой нагрузки, повторения слов, слишком утомляющие читателя, все неточности, ошибки в передаче фактов и т. д. Эта литературная обработка является одним из самых трудных дел, так как в этой области не накоплено никем сколько-нибудь значительного опыта». В процесс литературной обработки воспоминаний включается по свидетельству автора статьи, и монтаж, т. е. перестановка частей рассказа, создание новой композиции. При этом рекомендуется: «По возможности, план рассказа нужно стараться выработать с самим рассказчиком. Если же это не удается, тогда на сцену должны явиться ножницы...».
Появление в 1934 г. книги рассказов-воспоминаний о В. И. Ленине, приготовленной таким же способом, как и книга «Революция», вызвало научную дискуссию, в процессе которой подобный метод работы не был принят в фольклорной собирательской и издательской практике.
С. Мирер и В. Боровик обратились к устным рассказам о революции, гражданской войне, о Ленине как к историческому источнику. В таком подходе есть большой научный смысл. Но при этом совершенно необходимо было учесть устный характер материалов, наличие в них вымысла и домысла, личных оценок рассказчиков и отнестись к этим моментам осознанно бережно. Собиратели же обработкой нарушили историзм рассказов, в результате чего материалы получили весьма относительную историческую ценность и почти утратили фольклорную.
При обсуждении книги В. И. Чичеров отметил, что опубликованные произведения - это не фольклор, так как они обработаны. Он признал большую ценность в собранном материале именно тех мест, которые квалифицировались составителями как «искажения в передаче событий» и на этом основании обрабатывались или просто выбрасывались. Для него как для фольклориста больший интерес представляет собранное «сырье» (термин С. Мирера.-В. К.), чем обработанные и напечатанные рассказы. В. А. Мещанинова, М. Я. Феноменов выразили беспокойство в связи с методом «чистки» текстов, который может уничтожить художественность рассказа и придать ему схематизм. Необходимы полные образцы записей - в интересах научности и в интересах сохранения своеобразности. Всякая обработка может повредить этим записям как документу социологическому: «Если мы собираем материал для того, чтобы изучить те группы людей, которые высказываются, то конечно, это прием неверный».
П. С. Богословский высказал опасение по поводу того, что «если пользоваться широким творческим подходом к фольклорным материалам, то на местах, особенно в низовой краеведной сети, возможны самые невероятные операции с фольклором... пропущенный через «творческое» сознание собирателей фольклорный материал едва ли можно относить к категории подлинно рабочего эпоса в силу часто наблюдающейся субъективности собирателей».
Ю. М. Соколов предупредил об опасности скомпрометировать большое и нужное дело неверными собирательскими и составительскими приемами: обработка записанного материала - сокращение, перестановка, создание сводных текстов, преследование целей «художественного порядка». «Вопрос о новом фольклорном стиле... о новом виде пролетарского эпоса, мы можем разрешить только тогда, когда будем совершенно до конца убеждены, что каждое слово в данном произведении принадлежит действительно пролетарскому сказу, а не собирателям».
И тем не менее сторонники обработки устных рассказов, записанных у народа, еще не сдали свои позиции. В 1936 г. появилась статья А. Гуревича «Как записывать и обрабатывать устные рассказы. К вопросу о методике записи и обработки устных рассказов». Автор как бы осуждает С. Мирера и В. Боровика за обработку: «подлинно-сказительского остается пятьдесят процентов», «рассказы страдают однотонностью, ощущается желание собирателей обязательно все втиснуть в стандартные литературные рамки». В итоге же оказывается, что А. Гуревич не против обработки народных рассказов, он за нее. Для него ошибка составителей состоит в том, что «начинающему фольклористу... показывают только итоговую... работу - окончательную обработку текстов», а он считает для себя идеалом «такую подачу записи и обработки устного рассказа, которая бы обнажала всю лабораторию нашей фольклористской работы». По мнению автора, этого еще не удалось достигнуть: «вопрос обработки устных рассказов еще находится в стадии разрешения, здесь еще идет медленное накопление методов работы».
Примеры вольного обращения с текстами преданий и легенд находим в сборнике «Старый фольклор Прибайкалья». В разделе I «Каторга и ссылка» А. В. Гуревич помещает баргузинские устные рассказы и легенды о декабристах (№ 1-(15), записанные им. Составитель компонует записанное по своему усмотрению: «В процессе сбора носители фольклора рассказывали те или другие факты и легенды не всегда в последовательном порядке, поэтому при опубликовании записи расположены мною тематически» - Составитель не дает цельных текстов. Он перемежает отрывки рассказов своими комментариями. Отдельные отрывки выглядят ответом на поставленный собирателем вопрос, однако вопросы к информатору не даются. Документация текстов неполна. Так, не сообщен возраст рассказчиков, собиратель ограничивается указанием: «Все они были весьма преклонного возраста».
В разделе II «Местные предания» содержится 5 текстов (№ 16-20), стиль которых далек от устного, разговорного, и весьма близок к письменному.
Критического отношения требуют также материалы преданий и легенд, опубликованные Е. М. Блиновой. Нам приходилось писать об обработке ею текстов пугачевских преданий. Составительница сборников сводила воедино записанные от нескольких информаторов небольшие по объему предания. При этом весьма обильно дополняла своим текстом, или придуманным, или почерпнутым из письменных источников. По сообщению Э. В. Померанцевой, в 1941 г. были получены академиком Ю. М. Соколовым от уральских писателей материалы, показывающие, как Е. М. Блинова сводила записи и литературно обрабатывала фольклорные тексты.
Чем объяснить появление обработанных, научно недостоверных текстов во второй половине 30-начале 40-х гг.?
Велика была потребность в фольклорных материалах в обществе, народ которого героическим трудом восстановил свою страну и заложил фундамент социализма,-фольклористы стремились ответить на эту потребность. Выходят при участии и под руководством А. М. Горького, воодушевленного идеей создания героического эпоса наших дней, первые книги из серии «История фабрик и заводов» - «Были горы Высокой» , появляется первый сборник рабочего фольклора из материалов горнозаводского Урала - «Дореволюционный фольклор на Урале» . К 20-летию Советской власти вышел том «Творчество народов СССР» с предисловием А. М. Горького. И тем не менее, ощущался недостаток в материалах, особенно по советскому фольклору. Ю. М. Соколов в письме на Урал Е. М. Блиновой по поводу издания «Дореволюционного фольклора на Урале» настойчиво просит прислать тексты повествовательного уральского фольклора (письмо от 22.VII. 1935 г.). Цитирую отрывок: «В заключение одно важное предложение: редакция «Двух пятилеток» и редакция «Правды» в экстренном порядке ждут материалов по советскому фольклору. Особенно нужны сейчас прозаические произведения: сказы, легенды, предания о гражданской войне, героях, вождях, успехах социалистического строительства. Отберите несколько наиболее ярких в общественном и художественном отношении образцов и пришлите мне для обеих редакций. Непременно только нужны обозначения, от кого, когда, кем запись произведена». Ю. М. Соколов принимает предложение редактировать сборник «Уральский фольклор», составленный В. П. Бирюковым, и привлекает к отбору текстов группу своих учеников и сотрудников, так как видит большой общественный смысл в публикации фольклора.
Но общественный спрос опережал собирательские и издательские возможности. В этих условиях выходили книги с текстами, плохо отобранными, научно недостоверными.
В критических заметках и рецензиях на фольклорные сборники не было требования научной достоверности текстов с той систематичностью и обязательностью, с какими этот критерий должен был бы в них присутствовать. Именно об этом писал И. Кравченко: «...проявляется нездоровая тенденция идеализировать и нивелировать все, без исключения, фольклорные произведения, считать верхом совершенства все, что носит название фольклора. Установилось неписаное правило о каждом произведении советского фольклора говорить лишь в хвалебных тонах». Критика была весьма осторожна, мало требовательна, и это обстоятельство привело к новым изданиям научно недостоверных текстов. Так, А. М. Астахова в рецензии на книгу С. Мирера и В. Боровика «Революция. Устные рассказы уральских рабочих о гражданской войне» пишет об «очень бережном отношении к текстам» со стороны составителей книги, повторяет выражение Ю. М. Соколова о «подлинных, неизмененных рассказах». В рецензии С. Минц на сборник Е. М. Блиновой «Сказы, песни, частушки» (Челябинск, 1937) не ставится вопрос о подлинности текстов, об их фольклорной достоверности. С. Минц отмечает лишь, что сборник «должен иметь научный комментарий, дающий указания сказочных и песенных параллелей к данному материалу. Составитель должен точно паспортизировать свой материал, должен подробнее остановиться во вступительной статье на характеристиках носителей и творцов представленных в сборнике фольклорных произведений. Этим условиям сборник Е. М. Блиновой не отвечает». Эти недочеты, на наш взгляд,-следствия одной причины, состоящей в том, что составитель сводил записи в один текст, почему и трудно было дать документацию текстов и биографический материал об информаторaх. В рецензии В. И. Чичарова на сборник Е. М. Блиповой вопрос о достоверности текстов не поднимается и сборник оценен вполне положительно. Упрек состоит лишь в том, что нет материалов о гражданской войне и социалистическом строительстве.
Создается впечатление, что поскольку дореволюционная буржуазно-дворянская фольклористика игнорировала рабочий фольклор, а советские фольклористы выдвинули эту проблему в качестве одной из ведущих (и открыли идейно-художественную ценность произведений рабочего фольклора), то на первых порах в него «верстали» многое, что не было фольклором. Критика же не выполняла своей воспитательной роли. Она захваливала фольклорные публикации. Выгодно отличается от других рецензия. Гофман на сборник А. А. Мисюрева «Легенды и были (сказания алтайских мастеровых)» наличием критерия точной записи текстов: «Сборник А. А. Мисюрева, составленный из исключительно ценного материала, данного в хорошей точной записи (подчеркнуто мной.- В. К.), снабженный интересной статьей собирателя и необходимыми комментариями, - ценный вклад в изучение рабочего фольклора, в дело, являющееся неотложной задачей советской фольклористики». Это одна из первых рецензий, в которой сформулировано требование научно достоверных текстов.
Немалое значение имело и то, что природа жанров несказочной прозы не была разработана, не было научного представления об идейно-художественных особенностях преданий, легенд, рассказов-воспоминаний, жанровые разновидности покрывались одним термином - «сказы». Не разработаны были в 30-е годы и проблемы текстологии фольклора.
На полевую запись преданий распространяются все основные требования, предъявляемые к записи любого фольклорного произведения: 1) записать точно, ничего не убавляя и не прибавляя от себя; 2) записанное тщательно проверить; 3) записанный текст полно и точно документировать.
В то же время реализация этих требований находится в непосредственной связи с особенностями жанра преданий, их бытованием и имеет поэтому некоторые отличительные моменты.
Предания локальны, собирание их протекает успешно при условии осведомленности собирателя в истории района, населенного пункта, в котором предстоит работать, в географии данной местности (точнее, в названиях окрестных гор, рек, озер, населенных пунктов и т. п.). Успех полевой работы определяется, прежде всего, степенью и характером подготовленности к ней самого собирателя. Этот «родник народного творчества» (П. П. Бажов) - предания можно открыть и черпать из него только тогда, когда сам собиратель хорошо знает историю Урала, особенности труда и быта уральских рабочих, темы, сюжеты и образы общерусских и уральских преданий. Разумеется, надо учесть и записи преданий из данной местности, сделанные ранее.
Первая поездка в выбранную для обследования местность носит, как правило, разведывательный характер. Как бы ни был осведомлен собиратель в историко-географических сведениях, в фольклорных материалах, записанных до него, он еще не представляет, какие именно темы и сюжеты преданий встретит в процессе полевой работы.
Предания «не лежат на поверхности», их записи предшествуют осознанные целенаправленные поиски, умело ведущиеся собирателем разговоры.
Поскольку предание - это рассказ о прошлом, порою весьма далеком, то собеседника-информатора нужно настроить на соответствующий лад. Расположить собеседника к рассказыванию можно различными способами.
На практике проверено следующее начало беседы: собиратель начинает заранее продуманный разговор о том, что его интересуют не песни о любви и семейной жизни, не пословицы и частушки, а рассказы об историческом прошлом края (района, населенного пункта). При этом нередко случается услышать возражение, что про историю много написано в книжках, зачем же еще рассказывать. Не умаляя роли письменных источников, собиратель разъясняет значение народных представлений о событиях исторической общественной жизни прошлого. Это объяснение обычно вполне благожелательно воспринимается собеседником, настраивает на серьезный лад, повышает значение начатого разговора, подчеркивает его важность.
В качестве собеседников большею частью выступают люди старшего возраста, главным образом мужчины. Предания - это преимущественно мужской жанр. П. П. Бажов, говоря о наиболее интересных рассказчиках, употреблял выражение «институт заводских стариков». Этот «институт» действительно существует, и при записи преданий на горном Урале значение его трудно переоценить. И в наши дни записываем предания, главным образом от стариков; складывается впечатление, что представления людей, выражающиеся в преданиях, «отстаиваются» в каждом поколении в людях старшего возраста. Они - носители житейского опыта в широком смысле этого слова, знатоки, хранители и передатчики традиции преданий.
С просьбы рассказать о прошлом поселка начался разговор с Михаилом Павловичем Петровым летом 1960 г. в пос. Висим, Пригородного р-на, Свердловской обл., на родине Д. Н. Мамина-Сибиряка. М. П. Петров родился в 1882 г. в Висиме, здесь и проявил жизнь. Знает историю поселка, жителей, окрестности, грамотен, окончил трехклассную земскую школу. Для меня - собирателя и руководителя экспедиции - разговор с М. П. Петровым -это своего рода «разведка» в область висимских преданий. Отмеряю в тетради фрагменты, мотивы, сюжеты, которые затем участники экспедиции будут специально искать. В этом и смысл подобных бесед. Они обязательны в начале собирательской работы, так как выявляют тематический репертуар преданий.
В рассказе М. П. Петрова последовательно одна за другой возникают темы, намечаются группы висимских преданий: о старообрядцах-раскольниках («Дальше по Уральским горам есть могила отца Павла, туда к Петрову дню собираются молиться кержаки. А теперь милиция стала запрещать»); топонимические («Метелев лог, не было ли тут покосов метелевских. По ним и прозвали»); о прототипах героев произведений Мамина-Сибиряка: «Емеля Шурыгин здесь был охотник, с Маминым-Сибиряком дружил. Тот его по лесам водил, а потом изобразил под видом Емели-охотника»); о быте старательского поселка («Когда здесь были золотоплатиновые прииска, тут народу-то было со всех сторон»); о взаимоотношениях старателей со скупщиками платины, о «заводских разбойниках» («Раньше у нас тут платину воровали, часть сдадут скупщику, а часть себе оставят. Скупщик Тима Ерохин поедет из Висим а платину в Тагил сдавать братьям Треуховым, а Кривенко подкараулит; платину отберет, убийств не было»); о беглых в уральских лесах («Беглыми пугали: «ты, смотри, далеко в лес не ходи, а то бегляки обидят». Из тюрьмы убегут, беспаспортные, начнут свою жизнь в лесах»); о Демидове и начале его деятельности на Урале («Демидов первый в России сделал ружье, с этого их государь шибко полюбил и дал здесь поместье. Говорит, будто бы в Перми жил, а главное управление было в Тагиле»). Вспоминая учебу в земской школе, М. П. Петров рассказывает стихотворения «Кто он?», «Посмотри, в избе мерцает огонек светца...», упоминает книгу для чтения, составленную; Паульсоном, рассказывает из этой книги, по его словам, «поучительные статейки»: «Ворона и воронята», «Завещание отца сыновьям». Таким образом, эта беседа дала представление не только о тематике висимских преданий, о мотивах и сюжетах, но и об одном из возможных источников народных представлений (хрестоматии, книги).
На практике проверен и такой «подступ» к собиранию преданий, как рассказывание собеседником-информатором автобиографии. В 20-е гг. собиранием автобиографий занимался Н. Н. Юргин, рассматривавший их как самостоятельный и весьма оригинальный жанр словесного творчества: «Стремление к точной записи всего услышанного собирателем приводит к записи автобиографии. Автобиографии иногда оказываются настолько подробными и настолько интересными, что приобретают в глазах собирателя ценность уже совершенно самостоятельную, и тогда начинают записывать автобиографии уже не только от сказочников и певцов, но и от людей, не являющихся таковыми - от каждого, кто способен дать подробный рассказ о своей жизни. Автобиография вырастает таким образом в самостоятельный жанр устного словесного творчества». Статья Н. Н. Юргина весьма значительна как одна из первых в советской фольклористике попыток разобраться в жанровом составе устных народных рассказов. При этом центральное место среди них отводится автобиографии, вбирающей в себя элементы других жанров: «...фактически в автобиографиях всегда есть в той или иной степени также элементы и всех других жанров. Рядом с эпизодами чисто автобиографическими включаются в рассказ эпизоды мемуарные и элементы летописания, и рассуждения на разные темы; при этом во многих случаях эти элементы настолько слитно даются в рассказе, что точную разграничительную линию между ними провести бывает очень затруднительно». В связи с подобным жанровым составом автобиографий Н. Н. Юргин рекомендует записывать их и в том случае, если фольклорист интересуется специально не ими, а рассказами какого-либо другого плана: «Ценные и сами по себе, они помогут лучше осмыслить и объяснить характер и происхождение того материала, которым занят собиратель специально».
Внутри автобиографий Н. Н. Юргин отмечает и элементы предания: «...жанр, который можно назвать историческим или летописным, рассказы о том, чего сам рассказчик очевидцем не был, что слышал от людей».
Мы полностью согласны с Н. Н. Юргиным в его оценке автобиографических рассказов. Из собирательской практики очевидно, что автобиографический рассказ - это один из путей к преданиям. П. П. Бажов в свое время советовал обращаться к автобиографическому рассказу в целях собирания фольклорных материалов на тему о труде людей: «Основная ставка здесь должна быть не на связный рассказ, а на биографию рассказчика. Если он долгие годы работал по любой отрасли, он, разумеется, знает немало интересных рассказов, хотя и не привык о них говорить другим. Слова одного могут быть пополнены или исправлены другим».
Рассказ собеседника о своей жизни порою является лишь отправным моментом. Рассказчик переходит к описанию того вида труда, которым он занимается (или занимался), например, к сплавной работе, затем к описанию чусовских окал, мимо которых умного раз приходилось плавать. В результате получается рассказ автобиографического характера, содержащий оценку труда, показанного глубоко и ярко. Рассказ выявляет этические и эстетические представления информатора и проливает свет на мировосприятие той социально-профессиональной группы, к которой он принадлежит. В автобиографических рассказах о сплавной работе содержатся топонимические предания о названиях чусовских скал-бойцов; в связи с этой темой был упомянут силач Василий Балабурда. Стал вырисовываться интересный фольклорный образ. Начались специальные поиски преданий о нем, давшие свои результаты. Таким образом из собирательской практики напрашивается вывод в отношении автобиографического рассказа: автобиография - надежный путь к преданиям.
Моим собеседником в г. Полевском Сысертского района Свердловской обл. был летом 1964 г. Михаил Прокофьевич Шапошников, 1888 г. рождения. Рассказ его, насыщенный преданиями, начался со сведений автобиографических, а затем вобрал в себя предания: «Отец был старатель. Лет 13-ти я сделался, поехал с отцом и братом на Омутинку и Крутоберегу. Пробили шурф, сначала идет торф, потом речник, потом песок с содержанием платины. Заявили в контору, нам намеряли 90 сажен. Намыли ничего, поробили год. Через год пошли на Крутоберегу. Там есть поддерник, глубина 1 метр 20 - 1 метр 30; воды было много, воду откачивали день и ночь. Работали компанией: Александр Александрович Потеряев, Дмитрий Степанович Шапошников, отец Прокофий Петрович Шапошников. 15 лет летами работали на Крутоберегой, 18 км отсюда. Приезжали 1 мая, когда земля распустится, чтобы мерзляди не было. Ставили два машерта и работали. Зарабливали рублей по 12-13 в неделю на пай. На Красной Горке работал лет пять. «Золото моем - голосом воем». Это правда. В земле-то не видно. А людям верить - так не попадешь. Пробили шахту за Большим угором, 22 метра глубиной, тут раньше работал подрядчик Белкин, а наши-то пробили - ничего не оказалось. Вот почему и есть поговорка: «Золото мыть-голосом выть». Есть - так хорошо, а нет-так плохо. Раньше пенсии не было, вспомоществования не было. Есть что в кармане - так то только и есть. Клады искали. На Азове (есть гора у нас Азов, отсюда километров 7, у них есть какая-то там девка Азовка или королева земного царства (вы сами сообразите, как ее звали), есть пещера с северной стороны. И вот все считали, что там имеется клад. Некоторые люди ходили, но туда зайти не могли. Или заваливало, или что. А направление было. Пройдут метров 6 - и все. На Азове жили хищники, чужим трудом разживались. Это считалось так. Идет обоз из Серег, возили хлеб, всякий товар. Нападут, ограбят, а в пещеру все клали. Здесь есть Большой угор. Если на Азове пропустят, то зажигают факел берестяный, подают знак: «пропустили, подготовляйтесь». И накроют здесь, на Большом угоре. А еще есть Думная. Старички П. П. Бажов, Антропов асе и думали на Думной горе, как бы людям сделать жизнь лучше. Соберутся ночью в избе и решают вопрос, как что сделать. Вот отсюда «Думная тора». (Записано автором).
Автобиографические сведения о старательской работе переходят в толкование пословицы «Золото моем - голосам воем» на основании собственного жизненного опыта рассказчика, затем естественно возникает тема кладов, к поискам которых обращались люди в надежде выйти из тяжкого материального положения; в рассказе об Азове встречаем фрагменты преданий об Азове, затем следует предание о разбойниках (хищниках) на Азов-горе и Большом угоре и топонимическое предание о Думной горе. Так автобиографический рассказ явился путем к преданиям и своего рода хранилищем преданий.
В пос. Черноисточинск Пригородного р-на Свердловской обл. в 1961 г. мне довелось услышать обстоятельный рассказ о рабочей семье Матвеевых от Адриана Авдеевича Матвеева, 1889 г. рождения: «Мой дед демидовский рабочий крепостником был. Работал на угле, Артамон Степанович Голицын. И он и сын с тем померли, что на приисках не были, а были демидовские рабочие. Вздумал жениться, взял обыкновенную девушку и не спросился у управителя завода. А раньше такое право было, управитель распоряжался. Вот и отсидели по 7 суток и сам Артамон и его жена. Посадили молодых в Тагил в каменную тюрьму возле плотины. В ту пору все право было у заводчиков. История ихней семьи была такова: мой прадед, отец Артамона, Степан Трефилович Голицын был кержак закоренелый. В то время не призывы были на военную службу, а просто хватки такие. Степана вызывают в контору, говорят: «Крестись в церкви, а то возьмем сына в солдаты». Он велит старшему сыну Артамону: «Приведи Клементия и Онурия». Бабушка беспокоится, зачем отец сначала ушел, потом сыновей вызвал, ведь там и пороли. Он сразу их и сдал в солдаты, а креститься в церковь не пошел. Другой сын Степана - Авдей- 25 лет служил.
Демидовскими рабочими распоряжались как скотом. Если здесь угля достаточно, погонят в Верхний Тагил, там работать. Что уж, раз они подвластны были. Со стороны демидовских служак насилие было. Тюрьма-то демидовская на заводской территории под землей. Прямо из кричного цеха вход в нее был. Кто норму не выполнит, так туда и втолкнут. Там две тюрьмы, обе в плотину вделаны были. За невыполнение туда как в карцер толкали. Как стали утиль здесь первый собирать, сдали ему чугунные лапти, обыкновенные мужские лапти. Для чего они были, не знаю. На людей их надевали в старо время. Для завязок дырочки были, петли. Здесь их не могли отлить, у нас не было чугунного литья. Они были откуда-то привезены. Может быть, их в наказанье одевали. А, может быть, боялись, что люди убегут, так их и надевали.
Сильно искал руду Демидов. В 1937 г. на горе Широкой нашли выработку руды, а потом по карте Высоцкого посмотрели, так там есть зарисована выработка. Нашел руду Демидов. Была Комариха в старое время. По ее признакам все найдено. Она не знала, что там есть руда. Она не золото находила, а признаки золота, а это все связано с золотом. Где автобусная остановка, там ее дом стоял. Эта Комариха в молодые годы жила у богатых, у Треуховых. У них золото было спрятано в подвале. Она пошла туда и закричала: «Горим!». А пожара и не было. Когда золото убрали, она уж пожара и не чувствует. Когда у нее муж робил за Левихой, ей приходилось ездить через Левиху, в то время никто не знал, что там руда есть. Как только доезжают до этого места, получалось причудье, она была беспамятна, ей мерещило. «последствии, где ей мерещило, Левиху открыли. Она идет по ягоды, видит старателя Абрама Исаича, говорит: «Не там стараешься, а здесь надо». Впоследствии Тит Шмелев нашел это золото. Едут они с мужем, она говорит: «Вот здесь ведро породы достать, полведра золота будет». Но ничего этого не нашли. А Тит себе на это золото каменный домочек построил. Тит говорил: «Я золото нашел по Комарихиным сказкам». (Записано автором).
Рассказ автобиографического плана начинается с семейных преданий потомственных демидовских рабочих о женитьбе деда без разрешения управителя завода и постигшем его наказании, об упорстве прадеда-раскольника, который пожертвовал сыновьями, но не изменил своей вере. Затем следует рассказ о чугунных лаптях и предание о необыкновенных свойствах Комарихи «видеть» и «чувствовать» золото сквозь землю. В целом рассказ, в особенности его первая половина, выглядит как устная летопись рабочей семьи.
«Подступы» к беседе могут быть разнообразными, в зависимости от целей собирателя, от возраста и других особенностей собеседника, а также от условий, обстановки, в которых происходит запись. Но при всех обстоятельствах роль собирателя не пассивна. Он начинает беседу и умело поддерживает ее, вызывая интерес к теме разговора. При этом искусство собирателя проявляется в том, чтобы не стеснять рассказчика, т. е. не навязывать ему художественного решения темы и не направлять его по видящемуся собирателю сюжету. Во время рассказывания собиратель активно слушает, т. е. своим видом и репликами, и вопросами показывает заинтересованность рассказом. Если рассказ протекает в группе людей, то роль активно воспринимающей среды выполняют слушатели: вопросами, дополнениями, эмоциональными восклицаниями они воодушевляют рассказчика, помогая этим собирательской работе. М. Азадовский в «Беседах собирателя» высказывает мысль об обязательной осведомленности собирателя в сказочном материале, чтобы «если сказочнику кажется, что он ничего не вспомнит, «наводить» сказочника, подсказывая и напоминая ему различные сюжеты». «Иногда бывает полезно попытаться самому рассказать сказку, найдя для этого подходящий случай. Это всегда дает прекрасные результате, так как невольно возникает момент соревнования». При записи преданий осведомленность в материале обязательна не в меньшей, а в большей степени. Возможен и рассказ преданий собирателем. Собеседник-информатор действительно убедится в осведомленности собирателя. Может возникнуть «момент соревнования». А может и не возникнуть, так как собеседника как бы отпугнет эта осведомленность, он замкнется в себе. Надо учитывать характер собеседника.
Запись преданий о Ермаке на р. Чусовой в 1959 г. обычно начиналась с разговора о камне «Ермак» в низовьях Чусовой и выяснения, откуда произошло это название. Естественно, что предания начинаются с описания камня: «Ермак - не опасный камень. Спокойно мимо его плывешь. Человек там жил Ермак. Старинный человек. Он шел по Чусовой снизу кверху...» и т. д.
«На Чусовой камень Ермак есть, высокой камень, сверху в нем вход есть, как окно, на Чусовую. Там палка привязана, висит веревка...».
«Каким камням есть название - так это и наши деды и бабки так и звали. Ермак-камень - говорят, Ермак тут когда-то существовал...».
Собирательская практика убеждает в том, что положительные результаты дает ознакомление информатора с уже записанными текстами преданий, а также запись от группы людей. В д. Мартьяновой в 1959 г. состоялся разговор с группой стариков: Николаем Каллистратовичем Ошурковым (1886 г. рожд.), Моисеем Петровичем Мазениным и Степаном Каллистратовичем Ошурковым (1872 г. рожд.) о кладах, таящихся в земле. Наши собеседники, дополняя друг друга, рассказали предание о лодке Ермака, полной денег, а также о нахождении клада клепанных из красной меди денег Федором Павловичем и Василием Денисовичем Ошурковыми.
«Подступом» к записи преданий может быть обращение собирателя к произведениям других жанров с целью вызвать в памяти собеседника-информатора необходимые образы, сюжеты, представления. Так, прочтение собирателем первого четверостишия рекрутской песни «Последний нонешний денечек...» вызвало обстоятельный рассказ Филиппа Ильича Голицына (1890 г. рожд., пос. Черноисточинск Пригородного р-на, 1961) о наборе рекрутов в армию. Примечательно, что заканчивает свой рассказ Ф. И. Голицын также словами песни: Хорош мальчик уродился, Во солдатушки сгодился... (Архив автора. Черноисточинск, 1961).
Предания могут возникнуть в беседе как толкование пословицы или как комментарий к произведениям местных поэтов. В Висиме пели об «Овериной кулиге»:
Над Кулигою стонет Оверя,
Похудел он и ночи не спит,
«И не знаю, что будет теперя», -
Сам с собой Елизарыч твердит.
«Подлецы все, мошенники стали,
Грабят средь белого дня.
Как на мокрую мышь нападают
Шерамыги теперь на меня».
А затем Нефед Федорович Огибенин (знаток народной драмы «Шайка разбойников «Черный ворон») пояснил: «У Аверьяна Елизаровича Огибенина была большая кулига на правом берегу Шайтанки, с большим содержанием платины (Оверина кулига). Узнали о платине одиночки-старатели («шерамыги») и стали по ночам промывать платину. Этому факту висимской жизни и посвящено насмешливое стихотворение К. С. Канонерова». (Архив автора. Висим, 1963).
У преданий в их живом бытовании обнаруживаются контакты с песнями. Тематически близкие или аналогичные преданию песни цитируются дословно или пересказываются своими словами, но приближенно к тексту: «Ермак - казак, как ребята в армии рассказывали. Его царь хотел казнить. За что? Да он как Стенька Разин за народ стоял. Он вот тут на нашей Чусовой стоял, потом до Камы добрался. Он имел 800 человек, он сказал: «Будет мне безобразить, нападать на купцов, надо себе оправдание делать». И пошел он с шайкой своей с ордами, с татарами воевать. У него тяжелый панцирь-дар царя стал гибели его виною и утащил на дно героя. Когда они спали, на их напали татара, так уж я расскажу:
Ермак воспрянув ото сна,
Но далеко от брега челны,
Тяжелый панцирь, дар царя,
Стал гибели его виною.
Он погрузил на дно героя. А татарва-то обхватила их, а челн, лодки далеко, им не пришлось; чем даваться живому, да чтоб над им гадились, он бросился в Иртыш.
В особенности перед наступлением я садился в середку и запевал Ермака. Чтобы ребят воодушевить, чтобы они не дрогнули. Ермак был в почете. Это было в 1914 году. В пехоте был. Ночью идешь, темень, ничего не видно. Потом попал в плен, 2 года в Германии, а в 18-м году бежал оттуда. Молоденьких ребят надо чем-то подымать, чем-то веселить».
В тексте синтез предания и рассказа-воспоминания, в предании-пересказ песни о Ермаке, литературного происхождения («Смерть Ермака», дума К. Ф. Рылеева) и цитирование ее.
Весьма желательны (и нами проводились) повторные экспедиции в те места, где записи производились ранее (В пос. Висим Пригородного района Свердловской области работали в течение 5 лет, результатом чего явился сборник «Фольклор на родине Д.Н. Мамина-Сибиряка». Повторные экспедиции проводились в населенные пункты Свердловской обл. – пос. Черноисточинск (1960, 1962), г. Н. Салду (1966, 1967, 1970), г. Полевской (1961-1967), г. Невьянск, д. Полдневую (1963, 1969), г. Алапаевск (1963, 1966), г. Н. Тагил (многократно).
Собирательская практика показывает, что повторная запись текста даже через сравнительно небольшой отрезок времени не открывает возможности проверить дословную точность первоначальной записи: записано будет несколько другое произведение, нельзя ждать от информатора совершенно точного повторения рассказа. Но в то же время несомненно, что повторная запись убеждает в тематическом и сюжетном соответствии первоначальной записи рассказу. Сопоставление же первоначальных и повторных записей служит выяснению живых процессов жанра: судьбы традиции, степени и характера импровизации, своеобразия варьирования и других.
Весьма важно фиксировать обстановку, в которой происходит рассказывание, а также возгласы, реплики, комментарии слушателей. Запись текста обрастает важными деталями, становится этнографо-фольклористической, способствует выяснению функции предания в его активном бытовании.
В.П. КРУГЛЯШОВА,
Свердловск
Северные предания: Беломорско-Обнежский район / изд. под-готов. Н. А. Криничная. – Л.: Наука, 1978. – 254 с.
Семенов-Тян-Шанский, П. Россия. Полное географическое описание. Т. V. Урал и Приуралье. – СПб., 1914. С. 153, 170–182, 383, 413–414.
Сказ про уральские сокровища / зап. И. Зайцевым // Южный Урал. – 1955. – № 12. – С. 96–98.
Сказки и несказочная проза: сборник / РАН. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького / под ред. В. М. Гацака; сост., подгот. текстов Н. М. Ведерниковой, Е. А. Самоделовой. – М.: Наследие,1998. – 365 с.
Сказки Шадринского края / сост. В. Н. Бекетова, В. П. Тимофеев. – Шадринск: Исеть, 2001. – 86 с.
Сказки: В 3 кн. / сост., вступ. ст., подгот. текстов и коммент. Ю. Г. Круглова. – М.: Сов. Россия, 1988–1989. Кн. 1: Сказки о животных. – 1988. – 544 с.; Кн. 2. Волшебные сазки. – 1989. – 576 с.; Кн. 3: Социально-бытовые сказки. – 1989. – 624 с.
Сказки-складки / собр. и сост. В. П. Тимофееев. – Челябинск: Изд-во Челяб. ун-та, 1996. – 160 с.
Сказы, песни, частушки / под ред. Е. М. Блиновой. – Челябинск: ОГИЗ, 1937. – 282 с.
Славянский фольклор: Тексты / сост. Н. И. Кравцов, А. В. Кулагина. – М.: Изд-во МГУ, 1987. – 256 с.
Сто сказок Южного Зауралья: учеб. пособие / сост., науч. ст. и коммент. В. П. Федорова, Е. В. Рычкова. – Курган: Изд-во Курганск. гос. ун-та, 2005. – 139 с.
Тайные сказы рабочих Урала / сост. Е. М. Блинова. – М.: Сов. писатель, 1941. – 171 с.
Турбин, Г. А. Южноуральские говоры: учеб. пособие. – Челябинск: Челяб. гос. пед. ин-т, 1982. – 96 с.
Тысяча лет русской истории в преданиях, легендах, песнях / сост. вступ. ст., коммент. С. Н. Азбелева. – М.: Русская книга, 1999. – 464 с.
У кота Баюна: Детский фольклор Зауралья / сост. В. П. Федорова. – Челябинск: Юж. – Урал. кн. Изд-во, 1992. – 288 с.
Урал в его живом слове. Дореволюционный фольклор / собр. и сост. В. П. Бирюков. – Свердловск: Свердлов. кн. изд-во, 1953. – 290 с.
Урал Советский. Народные рассказы и устное поэтическое творчество / собр. и сост. В. П. Бирюков. – Курган, 1958. – 178 с.
Уральские предания (о Петре I, Наполеоне и с. Разине) / зап. Е. М. Блинова и В. П. Бирюков // Челяб. рабочий. – 1939. – 15 сент. – С. 4.
Уральские сказки / [под общ. ред. О. В. Вострикова]. – Екатеринбург: Свердл. обл. Дом фольклора, 2002. – 347 с.
Уральский фольклор / под ред. М. Г. Китайника. – Свердловск: Свердл. обл. гос. изд-во, 1949. – 234 с.
Устные рассказы уральских рабочих / ред. и вступ. ст. М. Г. Китайника. – Свердловск: ОГИЗ, 1953. – 96 с.
Ученые записки [Рязанского гос. пед. ин-та]. Т. 38. Устное народное творчество Рязанской области / вступ. ст., подг. текстов и примеч. В. К. Соколовой, В. П. Гришина. – М.: Просвещение, 1965. – 117 с.
Фольклор и литература Зауралья: Из истории зауральской фольклористики: хрестоматия / сост. В. П. Федорова и Е. Н. Колесниченко. – Курган: Изд-во Курганского гос. ун-та, 2005. – 211 с.
Фольклор на родине Мамина-Сибиряка (В уральском горнозаводском поселке Висим) / сост. В. П. Кругляшова. – Свердловск: ОГИЗ, 1967. – 302 с.
Фольклор Новгородской области: история и современность / сост. О. С. Бердяева. – М.: Стратегия, 2005. – 352 с.
Фольклорные сокровища Московской земли. Т. 3. Сказки и несказочная проза. – М.: Наследие, 1998. – 368 с.
Фольклор Урала. Вып. 1. Исторические сказы и песни / зап. и сост. В. П. Бирюков. – Челябинск, 1949. – 95 с.
Фольклор Чкаловской области / под ред. Е. Е. Ефремова. – Чкаловск: Чкаловск. Изд-во, 1940. – 420 с.
Христианские легенды Западной Европы / сост. А. С. Джанумов. – М.: Совпадение, 2005. – 192 с.
Цветкова, А. Д. Русская устная мифологическая проза Центрально-Северного Казахстана. – Павлодар: ПГПИ, 2006. – 264 с.
Цибизов, Н. Р. Голубой городок: Легенды, предания, бывальщины старинных насельников реки Урала. – Челябинск: Юж. – Урал. кн. изд-во, 1989. – 142 с.
Черепанов, С. И. Озеро синих гагар: Уральские сказки и сказы. – Челябинск: Юж. – Урал. кн. изд-во, 1971. – 151 с.
Юматов, В. С. [Записки по археологии, истории края и народному творчеству его аборигенов] // Оренбургские губернские ведомости. – Уфа, 1848. – № 7. – С. 41–56.
Ястребов. Народные поверья, суеверья, знахарство, россказни и пр. в Троицком и Челябинском уездах // Оренбургские губернские ведомости. – 1851. – № 9. – С. 26–28.
Изучение родного края на уроках литературы посредством фольклора.
Автор работы: Печникова Альбина Анатольевна, учитель литературы МОУ «Зайковская СОШ №1»Копилка фольклорных традиций Урала.
Наивно думать, что деревенские дети впитывают фольклор с "молоком матери", казалось бы, более близкие, чем городские, к природным истокам, дети почти не интересуются произведениями УНТ.
Программа по литературе в 5-7-х классах предполагает изучение УНТ, что включает интересный исследовательский материал о пословицах, поговорках, небылицах, загадках, сказках, колыбельных песнях, закличках, однако таких уроков очень мало. Для реализации нового стандарта образования ФГОС считаю целесообразным включение в программу по литературе дополнительных уроков по изучению фольклора Урала. Возможно, это будут и уроки по речи и культуре общения, либо внеклассные занятия по НРК. Дети становятся собирателями народных традиций своей семьи, что, бесспорно, способствует формированию познавательной активности школьников и сближению родительского сообщества, а как следствие, служит укреплению семейных уз. Ребята получают творческие задания, расспрашивают родных, бабушек, дедушек, старших братьев и сестёр, других родственников, какие пословицы и поговорки они знают. Затем в домашнем кругу дети и родители оформляют свои работы, у кого-то они уместятся на листочке - «Пословицы и поговорки моей семьи», у кого-то получится маленькая рукодельная книжка-малышка «Фольклор в моей семье» или «Сборник пословиц и поговорок, употребляемых в нашем доме». Как правило, такая совместная работа взрослых и детей очень привлекает учащихся, ребята с удовольствием выступают перед классным коллективом, не испытывают дискомфорта (даже слабоуспевающие), получают высокие оценки и оформляют выставку в уголке читателя, рассказывают о своих успехах друзьям. В 19-м веке произведения УНТ записывали известные писатели, учёные, фольклористы и этнографы.
художественная культура искусство урал
Особое место в народной культуре играет мастер - особая творческая личность, духовно связанная со своим народом, с культурой и природой края, где он живёт. Он является носителем традиции и коллективного духовного опыта.
О том, какое место занимает мастер в народной культуре, пишет М. А. Некрасова: «Поскольку в понятие «культура» входит всё то, что устоялось во времени, ценности непреходящего, то носителями их чаще всего являются представители старших поколений, люди известные. … Те мастера, которые способны синтезировать в своей деятельности опыт коллектива. … Ценилась родовая преемственность мастерства. Произведениями мастера определялся уровень школы. В такое понятие мастера … входили не только его мастерство, но и высокие качества личности уважаемого всеми человека. В народных представлениях с мастерством связывались мудрость, опыт. Нравственный критерий был неотделим от понятия «народный мастер» как личности созидательной, несущей мир поэтического.
Что же это за личность? Её прежде всего выделяют историческое сознание, забота о сохранении ценностей прошлого и передаче их в будущее, нравственная оценка действительности. Такое сознание творит образ особого видения мира. … Нередко народного мастера наделяют чертами особого, необычного человека, порой он славится как чудак. И всё это грани народного таланта, талантливости духовной. Индивидуальная её окраска не противоречит причастности к целому, что составляет мировоззрение народного мастера, определяет его культурную роль как творческой личности».
Каслинское литьё, Златоустовская гравюра на стали, нижнетагильская роспись по металлу, суксунская медь, камнерезное и ювелирное искусство - можно сказать, что их значение стоит в одном ряду со значением края как исторически сложившегося металлургического центра. Они были порождены и стали выражением горноуральского способа жизни, где крестьянские традиции во многом определяли труд рабочих и мастеровых, где творчество кустарей-одиночек соседствовало с промышленным производством, где главным материалом были железо и камень, где связь с духом традиций не отвергала, а предполагала постоянный широкий поиск, где создавались произведения, украшавшие столичные дворцы и крестьянские избы, купеческие особняки и рабочий быт.
Произведения уральского промышленного искусства при всём разнообразии характера и форм бытования промыслов отличает тесная связь с бытом, с практическими потребностями самой жизни. Однако при этом отсутствует узко утилитарное отношение к создаваемым вещам. Такой тип отношений характерен для традиционной народной культуры, которая в силу своего синкретизма не знает внеэстетического отношения к действительности. Смысл и основное содержание этого искусства не сводятся лишь к производству красивых предметов. Процесс изготовления любого предмета в этой культуре выступает в качестве не только практического, но и духовного освоения окружающего мира.
Народное искусство во все времена - это продолжающееся творение мира. Поэтому каждое произведение одновременно есть утверждение мира в целом и самоутверждение человека как члена рода-коллектива. Мир народной культуры - это целый космос: он включает все элементы жизни, что обусловливает высокий образный строй произведений народного творчества.
Особенности уральских народных промыслов, сформировавшихся в недрах горнозаводской культуры, определялись значительностью роли творческой индивидуальности, важностью, которую приобретал поиск собственных выразительных средств и художественной новизны, взаимодействием с технологиями промышленного производства, особенностями социального бытования как самих производителей, так и потребителей их продукции, среди которых были люди разных слоёв общества.
В одном из сказов П. П. Бажов рисует способ организации труда во времена активного бытования промыслов: «Случалось и так, что в одной избе у печки ножи да вилки в узор разделывают, у окошка камень точат да шлифуют, а под полатями рогожи ткут». Здесь подчёркивается особый характер труда не только кустарей-одиночек, но и фабрично-заводских рабочих того времени: примитивность технологии производства, основанной преимущественно на ручном труде, ставила качество продукта в зависимость от опыта и индивидуальности мастера. Это порождало соревновательность и конкуренцию в среде мастеровых, профессиональные тайны передавались в семейных династиях литейщиков, кузнецов, камнерезов из поколения в поколение. Не случайно такое место в сознании уральцев занимает образ Мастера, стремящегося познать Тайну.
Феномен Мастера уходит корнями в народную культуру к мастеровому, отвечающему за свой труд, несущему ответственность за себя и за своих близких. Его труд мало механизирован, он скорее ручной, чем машинный, хранит тепло человеческих рук. Безусловно, работа ремесленника - это работа на рынок. Но это никогда не было бездумным тиражированием.
Настоящий мастер не спешит расстаться с секретами своего мастерства. Он себе на уме, учить своему делу станет только «смышлёного и к работе не ленивого», которому можно открыть «заговорное слово». Интересно, что и отношение окружающих к мастеру зависело от того, насколько человек понимал ценность его труда.
Ценность народной культуры в том и состоит, что позволяет осознать связь современность с традицией. Народное искусство может погибнуть там, где утрачиваются связи человека со своей землёй. Это в полной мере можно ощутить, обратившись к истории уральских промыслов, судьбы которых складывались по-разному. Отдельные виды уральского промышленного искусства, пережив расцвет, отодвигались на задний план, исчезали, им на смену приходили другие. Но не смотря на все перипетии истории, они были и остаются выразителями самосознания народа, их создавшего.
Владимир Бирюков
НАРОДНОЕ ПЕСЕННОЕ ТВОРЧЕСТВО НА ЮЖНОМ УРАЛЕ
После длительного затишья в издании произведений устно-поэтического творчества на Южном Урале совсем недавно появился в издании Челябинского книжного издательства новый сборник «Русские народные песни Южного Урала». Составлен он бывшим преподавателем Челябинского педагогического института, а теперь работником института русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР, В. Е. Гусевым. Редкий выход подобных книг объясняется двумя причинами. С одной стороны, недооценкой значения народного устно-поэтического творчества, а с другой, - и тем, что создание таких сборников - дело длительное и далеко не легкое. Отобрать ценное и по содержанию, и по поэтическим качествам сможет лишь опытный и всесторонне грамотный человек.
Собирательная работа сопряжена с необходимостью странствования в самых разнообразных условиях.
Немало трудностей преодолели экспедиции студенческих групп Челябинского педагогического института, собиравшие материал по различным районам Челябинской области и Башкирии. Где только не побывали собиратели: Белорецк, Брединский, Полтавский, Октябрьский, Миньярский, Багарякский районы, Копейск и т. д. Челябинские студенты-собиратели ездили не одни, а в сопровождении и под непосредственным руководством самого составителя книги. От этого-то и зависело ее высокое качество, делающее книгу В. Е. Гусева образцом для многих других авторов этого рода трудов.
Обратимся теперь к содержанию самой книги.
В статье «От составителя» рассказывается, что сборник составлен из записей, производившихся в течение 1947-1955 годов, преимущественно во время летних каникул. Из собранного в очень большом количестве взято лишь немногое, а остальное пока остается на хранении в Челябинском областном краеведческом музее.
При подготовке песен к печати устранены местные особенности произношения, но сохранены местные слова, с объяснением их в особом словарике в конце книги. Сохранены также и все особенности исполнения: разрывы слов, междометия, стяжения, повторения и др., - чтобы не разрушалась ритмическая структура песни.
За предисловием следует статья «Песня на Южном Урале». Это непосредственные наблюдения над жизнью песни на Южном Урале, история заселения края, особенности условий труда и быта местных жителей до и после Октябрьской революции. Статья несомненно будет очень ценным пособием при чтении курса народного устно-поэтического творчества в уральских вузах, а также и для преподавателей институтов в средних общеобразовательных и специальных школах.
Песенно-текстовая часть книги разбита на три отдела: а) дореволюционные песни; б) советские песни; в) частушки.
Д о р е в о л ю ц и о н н ы е песни содержат такие разделы: исторические песни, лирические песни, свадебные песни, игровые и хороводные песни, плясовые и шуточные песни. Песни литературного происхождения.
Из исторических песен обращают на себя внимание три: «Ветер с поля, гуляй в море», «Салават наш был герой» и «Во уральском было славном городе». Все они посвящены народному движению под руководством Е. И. Пугачева. Известно, что песни пугачевского цикла крайне редки, и открытие каждой новой - это праздник для фольклорной науки. А в этой книге таких песен - целых три. «Урожайность» небывалая! И по сообщению автора книги, и по нашим наблюдениям, среди русского населения Южного Урала, особенно на западе, имя сподвижника Пугачева - Салавата Юлаева так же популярно, как и среди башкир. Больше того, русские старики нередко знают песни о Салавате не только на русском языке, но и на башкирском, как это пришлось наблюдать в селе Муратовке Миньярского района.
Из лирических песен наиболее интересны записанные от рабочих г. Белорецка. Здесь не только жалоба на тяжесть заводской работы:
Распроклятый наш завод
Перепортил весь народ:
Кому - палец, кому - два
Кому - по локоть рука.
Здесь и издевка над царским слугой - земским начальником:
К нам приехал ведь нахальник -
Земский, стало быть, начальник…
В другой песне слышится глубокая вера в лучшее будущее:
Погодите, все изменится,
Переменится житье.
Пусть рабочий не поленится
И возьмется за ружье.
С о в е т с к и е песни содержат разделы: песни гражданской войны, песни 20-30-х годов, песни Великой Отечественной войны и песни послевоенных лет.
Вероятно, лишь «теснотой» книги объясняется небольшое количество песен времен гражданской войны, песенный урожай был тогда необычайно велик. Немного песен и 20-30-х годов. А было бы интересно видеть их больше. Зато радует относительное обилие песен Великой Отечественной войны. Пока что вообще на Урале публикаций песен этого времени у нас еще немного.
Радуют песни послевоенного времени. Это лишний раз говорит о том, что устное песенное творчество советского народа не только не умерло, но и продолжает жить полнокровно и обильно.
Ч а с т у ш к и разбиты на такие разделы: дореволюционные частушки, советские частушки, шуточные и сатирические.
В справочном разделе даны толковый словарь старых редких и местных слов, указатель условных сокращений и карта Южного Урала.
Карта - очень ценное начинание! Надо, чтобы этому примеру последовали составители новых сборников устно-поэтического творчества.
Очень важно отметить, что песенные тексты снабжены ссылками на варианты, опубликованные в прежних сборниках других составителей. Обращение к этим источникам поможет читателю выяснить своеобразие песен, записанных на Южном Урале, и проследить изменения в народном песенном творчестве местного населения, происшедшие, примерно, на протяжении восьмидесяти лет.
В общем, книга В. Е. Гусева производит отличное впечатление. О небольших огрехах говорить не стоит.
Если еще говорить, так вот о чем.
Значительная часть представленного в книге материала относится к заводскому населению Южного Урала. В наше время все чаще и чаще раздается голос ученых и писателей о необходимости использования произведений устного творчества при исторических работах. Особенно горячо ратовал за это покойный П. П. Бажов. Он говорил, что по-настоящему-то история Урала еще не написана, говорил о том, что писать ее надо непременно, использовав произведения устно-поэтического творчества.
Появившееся в одном из майских номеров «Правды» обращение выдающихся ученых страны о необходимости возобновить поднятое А. М. Горьким изучение и публикацию истории фабрик и заводов СССР целиком перекликается с вопросом издания «живого слова» рабочих. Книга В. Е. Гусева поможет этому большому делу у нас, на Южном Урале.
Из книги Кромвель автора Павлова Татьяна Александровна2. «Народное соглашение» Роскошный загородный дворец Гемптон-Корт, построенный еще во времена Генриха VIII, с подобающей пышностью принял своего хозяина. Забегали слуги, потянуло ароматным дымком жареной оленины, прибыли разодетые придворные. Каждый день толпа визитеров
Из книги Письма к русской нации автора Меньшиков Михаил ОсиповичНАРОДНОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ IВ воскресенье открывается в Петербурге первый съезд Всероссийского национального союза. Столица "всея России" должна встретить съезд сердечным "добро пожаловать", ибо из всех политических партий национальная совпадает, конечно, всего полнее с
Из книги А. Е. Ферсман автора Баландин Рудольф КонстантиновичНА УРАЛЕ В каждом камне написана его история, надо только суметь ее прочитать. А. Е. Ферсман Летом 1912 года Ферсман работал на Южном Урале в районе Златоуста, Миасса, Челябинска. Об этих краях, как принято у геологов, Ферсман заранее собрал множество сведений. Не только о
Из книги История Андрея Бабицкого автора Панфилов Олег ВалентиновичЮрий Бирюков, заместитель Генерального прокурора РФ По всей видимости, как и в МВД, роль ответственного по «делу Бабицкого» исполнял Иван Голубев, в Генеральной прокуратуре заниматься журналистом было поручено заместителю Генерального прокурора, начальнику Главного
Из книги Стихи про меня автора Вайль ПетрПИСЬМЕННОЕ НАРОДНОЕ ТВОРЧЕСТВО Владимир Высоцкий 1938-1980Старый дом Что за дом притих, Погружен во мрак, На семи лихих Продувных ветрах, Всеми окнами Обратись в овраг, А воротами - На проезжий тракт? Ох, устал я, устал, - а лошадок распряг. Эй, живой кто-нибудь, выходи,
Из книги Сияние негаснущих звезд автора Раззаков ФедорБИРЮКОВ Владлен БИРЮКОВ Владлен (актер театра, кино: «Горячий снег» (1973; Скорик), т/ф «Вечный зов» (1976–1983; чекист Яков Алейников), «Молодая жена» (главная роль – вдовец Алексей Иванович Терехов), «У меня все нормально» (главная роль – полковник Баташов) (оба – 1979), «Приказ:
Из книги Вблизи сильных мира сего автора Ерёменко Владимир Николаевич3. На Урале Встречи со Сталиным и Жуковым- Близко наблюдал я Сталина, пожалуй, все послевоенные годы, - рассказывал Кружков. - Только личных встреч у меня было восемь. В его кабинетах в Кремле, в ЦК на Старой площади, на ближней даче в Волынском… Это не считая совещаний,
Из книги Никита Хрущев. Реформатор автора Хрущев Сергей НикитичНародное правосудие На XXI съезде отец заговорил о взаимоотношениях общества и государства, реализации его правоохранительных функций. В стране росло число заключенных, не политических, а бытовиков, мелких уголовников. Их осуждали за украденную бутылку водки, за пьяные
Из книги Каменный пояс, 1989 автора Карпов Владимир АлександровичНародное средство Вьюхов, оседлав жену, раскатывал березовой скалкой белую, будто пшеничный сочень, и смятую по краям кожу на пояснице. Жена поскуливала жалобно в подушку, сучила полными изрисованными варикозной синюхой ногами, пыталась освободиться от Вьюхова, но тот
Из книги Южный Урал, № 5 автора Бажов Павел ПетровичВ. Бирюков РАССКАЗ ОБ ОДНОЙ ВСТРЕЧЕ С Павлом Петровичем Бажовым на протяжении многих лет я встречался неоднократно. Хочется рассказать об одной из последних встреч.Это было в конце 1947 года. Свердловский областной дом народного творчества организовал семинар сказителей
Из книги Каменный Пояс, 1980 автора Филиппов Александр Геннадьевич Из книги Как знаю, как помню, как умею автора Луговская Татьяна АлександровнаНАРОДНОЕ ГУЛЯНЬЕ По-видимому, силовые упражнения с Чуйкой повлияли на Володю, потому что в один из вечеров, когда родители уехали в Художественный театр, а няня и Лиза играли в кухне в «свои козыри», он, отложив в сторону книги, предложил Нине и мне устроить народное
Из книги Южный Урал, № 6 автора Куликов Леонид ИвановичВ. Бирюков ПУТЬ СОБИРАТЕЛЯ (Автобиографический очерк) IЯ родился в селе Першинском в 1888 году. Предки моего отца больше столетия жили в селе Коневском, Багарякского района, Челябинской области.Мне было, вероятно, года два, когда в моем родном селе Першинском получился
Из книги Жизнь для книги автора Сытин Иван ДмитриевичП. Бирюков. И. Д. Сытин и дело «Посредника» Моя скромная литературная деятельность вращалась вокруг личности, жизни и имени моего великого друга Л. Н. Толстого. Вот в этой-то деятельности мне и пришлось столкнуться с крупной фигурой издателя и человека - с Иваном
Из книги «В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников автора Богатырёва Наталья ЮрьевнаНародное признание Сергей Яковенко, как и многие МГПИшники, обладает чувством товарищества, наделён оптимизмом, трудолюбием, остроумием. Он непревзойдённый рассказчик, в его памяти огромное количество историй из жизни, знания его энциклопедичны. Он знает себе цену, но
Из книги С. Михалков. Самый главный великан автора Биографии и мемуары Коллектив авторов --Юрий Бирюков История песни «Эх, дорожка моя фронтовая!» («Сторонка родная») Слова этой песни – она называется «Сторонка родная» – написал Сергей Михалков незадолго до победного завершения Великой Отечественной войны. А музыку на них сочинили сразу несколько
