1. Портрет - изображение внешности героя. Как было отмечено, это один из приемов индивидуализации персонажа. Через портрет писатель часто раскрывает внутренний мир героя, особенности его характера. В литературе существует два вида портрета - развернутый и разорванный. Первый -обстоятельное описание внешности героя (Гоголь. Тургенев, Гончаров и др.), второй - по ходу развития характера выделяются характерные детали портрета (Л. Толстой и др.). Л. Толстой категорически возражал против детального описания, считая его статичным и незапоминаюшимся. Между тем творческая практика подтверждает эффективность и такой формы портретирования. Иногда представление о внешнем облике героя создается без портретных зарисовок, а с помощью глубокого раскрытия внутреннего мира героя, когда читатель как бы дорисовывает его сам. "Гак, в романс Пушкина «Евгений Онегин» ничего не говорится о цвете глаз или полос Онегина и Татьяны, но читатель представляет их как живых.

2. Поступки . Как и в жизни, характер героя раскрывается прежде всего в том, что он делает, в поступках. Сюжет произведения представляет собой цепь событий, в которых раскрываются характеры героев. О человеке судят не потому, что он говорит о себе, а по его поведению.

3. Индивидуализация речи . Это также одно из важнейших средств раскрытия характера героя, так как в речи человек полностью раскрывает себя. В древности бытовал такой афоризм: «Заговори, чтоб я тебя увидел». Речь дает представление о социальном статусе героя, о его характере, образованности, профессии, темпераменте и многом другом. Талант писателя-прозаика определяется умением раскрыть героя через его речь. Искусством индивидуализации речи персонажей отличаются все русские писатели-классики.

4. Биография героя . В художественном произведении жизнь героя изображается, как правило, на протяжении определенною периода. Дня того, чтобы раскрыть истоки тех или иных черт характера, писатель нередко приводи) биографические сведения, относящиеся к его прошлому. Так, в романе И.Гончарова «Обломов» есть глава «Сон Обломова», в которой рассказывается о детстве героя, и читателю становится ясным, почему Илья Ильич вырос ленивым и совершенно неприспособленным к жизни. Важные для понимания характера Чичикова биографические сведения приводит Н. Гоголь в романе «Мертвые души».

5. Авторская характеристика . Автор произведения выступает в качестве всезнающего комментатора. Он комментирует не только события, но и то, что происходит в душевном мире героев. Этим средством не может воспользоваться автор драматического произведения, поскольку его прямое присутствие не соответствует особенностям драматургии (частично выполняют его ремарки).

6. Характеристика героя другими действующими лицами . Это средство широко используется писателями.

7. Мировоззрение героя . У каждого человека есть свой взгляд на мир, свое отношение к жизни и людям, поэтому писатель для полноты характеристики героя освещает его мировоззрение. Характерный пример -Базаров в романе И.Тургенева «Отцы и дети», выражающий свои нигилистические взгляды.

8. Привычки, манеры . У каждого человека есть свои привычки и манеры, которые проливают свет на его личностные качества. Привычка учителя Беликова из рассказа А.Чехова «Человек в футляре» в любую погоду носить зонт и галоши, руководствуясь принципом «как бы чего не вышло», характеризует его как заскорузлого консерватора.

9. Отношение героя к природе . По тому, как человек относится к природе, к «братьям нашим меньшим» животным, можно судить о его характере, о его гуманистической сущности. Для Базарова природа- «не храм, а мастерская, а человек в пей работник». Иное отношение к природе у крестьянина Калиныча («Хорь и Калиныч» И.Тургенева).

10. Вещная характеристика . Пещи, окружающие человека, дают представление о его материальном достатке, профессии, эстетическом вкусе и многом другом. Поэтому писатели широко пользуются этим средством, придавая важное значение так называемым художественным деталям. Так, в гостиной помещика Манилова («Мертвые души» Н.Гоголя), мебель стоит несколько лет нераспакованной, а на столе лежит книга, раскрытая столько же лет на 14-ой странице.

11.Средства психологического анализа : сны, письма, дневники, раскрывающие внутренний мир героя. Сон Татьяны, письма Татьяны и Онегина в романе A.С.Пушкина «Евгений Онегин» помогают читателю понять внутреннее состояние героев.

12. Значащая (творящая) фамилия . Нередко для характеристики героев писатели используют фамилии или имена, которые соответствуют сущности их характеров. Большими мастерами создания таких фамилий были в русской литературе Н.Гоголь, М.Салтыков-Щедрин, А. Чехов. Многие из этих фамилий стали нарицательными: Держиморда, Пришибеев, Дерунов и др.

В современном литературоведении внятно различаются: 1) автор биографический - творческая личность, существующая во внехудоже-ственной, первично-эмпирической реальности, и 2) автор в его внут­ритекстовом, художественном воплощении.

Автор в первом значении - писатель, имеющий свою биографию (известен литературоведческий жанр научной биографии писателя, например четырехтомный труд С.А.Макашина, посвященный жизне­описанию М.Е.Салтыкова-Щедрина, и др.), создающий, сочиняющий другую реальность - словесно-художественные высказывания любого рода и жанра, претендующий на собственность сотворенного им текста.

В нравственно-правовом поле искусства широкое хождение имеют понятия: авторское право (часть гражданского права, определяющая юридические обязанности, связанные с созданием и использованием произведений литературы, науки и искусств); авторский договор (до­говор об использовании произведений литературы, науки и искусств, заключаемый обладателем авторского права); авторская рукопись (в текстологии-понятие, характеризующее принадлежность данного письменного материала конкретному автору); авторизованный текст (текст, на публикацию, перевод и распространение которого дано согласие автора); авторская корректура (правка гранок или верстки, которая выполняется самим автором по договоренности с редакцией или издательством); авторский перевод (вьшолненный автором ориги­нала перевод произведения на другой язык) и др.

С разной степенью включенности автор участвует в литературной жизни своего времени, вступая в непосредственные отношения с другими авторами, с литературными критиками, с редакциями журна­лов и газет, с книгоиздателями и книготорговцами, в эпистолярные контакты с читателями и т. д. Сходные эстетические воззрения при­водят к созданию писательских групп, кружков, литературных обществ, других авторских объединений.

Понятие об авторе как лице эмпирико-биографическом и всецело ответственном за сочиненное им произведение укореняется вместе с признанием в истории культуры самоценности творческой фантазии, художественного вымысла (в древних же литературах описания часто принимались за несомненную правду, за то, что было или происходило на самом деле 1). В стихотворении, цитата из которого приведена выше, Пушкин запечатлел психологически сложный переход от восприятия поэзии как вольного и величавого «служенья муз» к осознанию искус­ства слова как определенного рода творческой работы. То был отчет­ливый симптом профессионализации литературного труда, характерный для русской словесности начала XIX в.

В устном коллективном народном творчестве (фольклоре) катего­рия автора лишена статуса персональной ответственности за поэтиче­ское высказывание. Место автора текста заступает там исполнитель текста -певец, сказитель, рассказчик и т.п. Долгие века литературного и тем более долитературного творчества представление об авторе с разной степенью открытости и отчетливости включалось в универ­сальное, эзотерически осмысляемое понятие Божественного автори­тета, пророческой поучительности, медиативности, освященной мудростью веков и традиций 1 . Историками литературы отмечается постепенное возрастание личностного начала в словесности, едва за­метное, но неотступное усиление роли авторской индивидуальности в литературном развитии нации 2 . Этот процесс, начиная с античной культуры и более отчетливо обнаруживая себя в эпоху Возрождения (творчество Боккаччо, Данте, Петрарки), главным образом связывается с исподволь намечавшимися тенденциями преодоления художествен­но-нормативных канонов, освященных пафосом сакральной культовой учительности. Проявление непосредственных авторских интонаций в поэтической словесности обусловливается прежде всего ростом автори­тета задушевно-лирических, сокровенно-личностныхмотивов и сюжетов.

Авторское самосознание достигает апогея в эпоху расцвета роман­тического искусства, ориентированного на обостренное внимание к неповторимому и индивидуально-ценностному в человеке, в его твор­ческих и нравственных исканиях, на живописание тайных движений, на воплощение мимолетных состояний, трудновыразимых пережива­ний человеческой души.

В широком значении автор выступает как устроитель, воплотитель и выразитель эмоционально-смысловой целостности, единства данно­го художественного текста, как автор-творец. В сакральном смысле принято говорить о живом присутствии автора в самом творении (ср. в стихотворении Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...»: «...Душа в заветной лире/Мой прах переживет и тленья убежит...»).

Отношения автора, находящегося вне текста, и автора, запечатлен­ного в тексте, отражаются в трудно поддающихся исчерпывающему описанию представлениях о субъективной и всеведущей авторской роли, авторском замысле, авторской концепции (идее, воле), обнаружива­емых в каждой «клеточке» повествования, в каждой сюжетно-композиционной единице произведения, в каждой составляющей текста и в художественном целом произведения.

Вместе с тем известны признания многих авторов, связанные с тем, что литературные герои в процессе их создания начинают жить как бы самостоятельно, по неписаным законам собственной органики, обре­тают некую внутреннюю суверенность и поступают при этом вопреки изначальным авторским ожиданиям и предположениям. Л.Н.Тол­стой вспоминал (пример этот давно уже стал хрестоматийным), что Пушкин как-то одному из приятелей своих сознался: «Представь, какую штуку удрала со мной Татьяна! Она - замуж вышла. Этого я никак не ожидал от нее». И продолжал так: «То же самое и я могу сказать про Анну Каренину. Вообще герои и героини мои делают иногда такие штуки, каких я не желал бы: они делают то, что должны делать в действительной жизни и как бывает в действительной жизни, а не то, что мне хочется...»

Субъективная авторская воля, выраженная во всей художественной целостности произведения, повелевает неоднородно трактовать автора за текстом, признавая в нем в нераздельности и неслиянности эмпи-рико-бытовые и художественно-созидательные начала. Общепоэтиче­ским откровением стало четверостишие А.А.Ахматовой из цикла «Тайны ремесла» (стихотворение «Мне ни к чему одические рати...»):

Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда, / Как желтый одуванчик у забора, / Как лопухи и лебеда.

Часто своеобразным калейдоскопически-центростремительным текстом становится усердно пополняемая современниками, а затем и потомками «копилка курьезов» - легенд, мифов, преданий, анекдотов о жизни автора. Повышенный интерес может быть привлечен к непроясненным любовным, семейно-конфликтным и другим сторонам биографии, а также к необычным, нетривиальным проявлениям лич­ности поэта. А.С.Пушкин в письме к П.А.Вяземскому (вторая половина ноября 1825 г.) в ответ на сетования своего адресата по поводу «потери записок Байрона» заметил: «Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы, видели в мучениях великой души, видели в гробе посреди воскресающей Греции.- Охота тебе видеть его на судне. Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок -не так, как вы - иначе».

Более конкретные «олицетворенные» авторские внутритекстовые проявления дают веские основания литературоведам внимательно исследовать образ автора в художественной литературе, обнаруживать различные формы присутствия автора в тексте. Эти формы зависят от родовой принадлежности произведения, от его жанра, но есть и общие тенденции. Как правило, авторская субъективность отчетливо прояв­ляется в рамочных компонентах текста: заглавии, эпиграфе, начале и концовке основного текста. В некоторых произведениях есть также посвящения, авторские примечания (как в «Евгении Онегине»), преди­словие, послесловие, образующие в совокупности своеобразный мета-текст, составляющий целое с основным текстом. К этому же кругу вопросов можно отнести использование псевдонимов с выразительным лексическим значением: Саша Черный, Андрей Белый, Демьян Бед­ный, Максим Горький. Это тоже способ построения образа автора, целенаправленного воздействия на читателя.

Пронзительнее всего автор заявляет о себе в лирике, где высказы­вание принадлежит одному лирическому субъекту, где изображены его переживания, отношение к «невыразимому» (В.А.Жуковский), к внешнему миру и миру своей души в бесконечности их переходов друг в друга.

В драме автор в большей степени оказывается в тени своих героев. Но и здесь его присутствие усматривается в заглавии, эпиграфе (если он есть), списке действующих лиц, в разного рода сценических указаниях, предуведомлениях (напр., в «Ревизоре» Н.В.Гоголя-«Характеры и костюмы. Замечания для господ актеров» и т. п.), в системе ремарок и любых других сценических указаний, в репликах в сторону. Рупором автора могут быть сами действующие лица: герои -резонеры (ср. моно­логи Стародума в комедии Д.И. Фонвизина «Недоросль»), хор (от древнегреческого театра до театра Бертольда Брехта) и др. Авторская преднамеренность являет себя в общей концепции и сюжетосложении драмы, в расстановке действующих лиц, в природе конфликтного напряжения и т.д. В инсценировках классических произведений нередко появляются персонажи «от автора» (в кинофильмах по моти­вам литературных произведений вводится закадровый «авторский» голос).

С большей мерой включенности в событие произведения выглядит автор в эпосе. Лишь жанры автобиографической повести или автобиографического романа, а также примыкающие к ним произведения с вымышленными героями, согретыми светом автобиографического ли­ризма, предъявляют автора до известной степени непосредственно (в «Исповеди» Ж.-Ж. Руссо, «Поэзии и правде» И.В.Гёте, «Былом и думах» А.И.Герцена, «Пошехонской старине» М.Е.Салтыкова-Щед­рина, в «Истории моего современника» В.Г. Короленко и др.).

Наиболее же часто автор выступает как повествователь, ведущий рассказ от третьего лица, во внесубъектной, безличной форме. Со времен Гомера известна фигура всеведущего автора, знающего все и вся о своих героях, свободно переходящего из одного временного плана в другой, из одного пространства в другое. В литературе Нового времени такой способ повествования, наиболее условный (всезнание повество­вателя не мотивируется), обычно сочетается с субъектными формами, с введением рассказчиков, с передачей в речи, формально принадле­жащей повествователю, точки зрения того или иного героя (так, в «Войне и мире» Бородинское сражение читатель видит «глазами» Андрея Болконского, Пьера Безухова). Вообще в эпосе система пове­ствовательных инстанций может быть очень сложной, многоступенча­той, и формы ввода «чужой речи» отличаются большим разнообразием. Автор может передоверять свои сюжеты сочиненному им, подставному Рассказчику (участнику событий, хроникеру, очевидцу и пр.) или рассказчикам, которые могут быть, таким образом, персонажами соб­ственного повествования. Рассказчик ведет повествование от первого лица; в зависимости от его близости/чуждости к кругозору автора, использованию той или иной лексики некоторые исследователи вы­деляют личного повествователя («Записки охотника» И.С.Тургенева) и собственно рассказчика, с его характерным, узорчатым сказом («Воительница» Н.С.Лескова).

В любом случае объединяющим началом эпического текста явля­ется авторское сознание, проливающее свет на целое и на все состав­ляющие художественного текста. «...Цемент, который связывает всякое художественное произведение в одно целое и оттого производит ил­люзию отражения жизни,- писал Л.Н. Толстой,- есть не единство лиц и положений, а единство самобытного нравственного отношения автора к предмету» 2 . В эпических произведениях авторское начало проступает по-разному: как авторская точка зрения на воссоздаваемую поэтическую реальность, как авторский комментарий по ходу сюжета, как прямая, косвенная или несобственно-прямая характеристика ге­роев, как авторское описание природного и вещного мира, и т. д.

Образ автора как семантико-стилевая категория эпического и лиро-эпического произведения целеустремленно осмыслен В.В. Виноградо­вым в составе разработанной им теории функциональных стилей 2 . Образ автора понимался В.В. Виноградовым как главная и многознач­ная стилевая характеристика отдельно взятого произведения и всей художественной литературы как отличительного целого. Причем образ автора мыслился прежде всего в его стилевой индивидуализации, в его художественно-речевом выражении, в отборе и осуществлении в тексте соответствующих лексических и синтаксических единиц, в общем композиционном воплощении; образ автора, по Виноградову,- это центр художественно-речевого мира, обнаруживающий эстетические отношения автора к содержанию собственного текста.

Одна из них признает в диалоге с художественным текстом полное или почти полное всевластие читателя, его безусловное и естественное право на свободу восприятия поэтического произведения, на свободу от автора, от послушного следования авторской концепции, воплощенной в тексте, на независимость от авторской воли и авторской позиции. Восходя к трудам В. Гумбольдта, А.А.Потебни, эта точка зрения нашла свое воплощение в работах представителей психологической школы литературоведения XX в. А.Г.Горнфельд писал о художественном про­изведении: «Завершенное, отрешенное от творца, оно свободно от его воздействия, оно стало игралищем исторической судьбы, ибо стало орудием чужого творчества: творчества воспринимающих. Произведение художника необходимо нам именно потому, что оно есть ответ на наши вопросы: наши, ибо художник не ставил их себе и не мог их предвидеть <...> каждый новый читатель Гамлета есть как бы его новый автор...». Ю.И.Айхенвальд предлагал свою на этот счет максиму: «Никогда читатель не прочтет как раз того, что написал писатель».

Крайнее выражение обозначенной позиции заключается в том, что авторский текст становится лишь предлогом для последующих актив­ных читательских рецепций, литературных перелицовок, своевольных переводов на языки других искусств и т. п. Осознанно или непредна­меренно оправдывается при этом самонадеянный читательский кате-горизм, безапелляционность суждений. В практике школьного, а подчас и специального филологического образования рождается уве­ренность в безграничной власти читателя над художественным текстом, тиражируется выстраданная М.И.Цветаевой формула «Мой Пушкин», и непроизвольно является на свет другая, восходящая к гоголевскому Хлестакову: «С Пушкиным на дружеской ноге».

Во второй половине XX в. «читателецентристская» точка зрения была доведена до своего крайнего предела. Ролан Барт, ориентируясь на так называемый постструктурализм в художественной словесности и филологической науке и объявляя текст зоной исключительно языковых интересов, способных приносить читателю главным образом игровое удовольствие и удовлетворение, утверждал, что в словесно-ху­дожественном творчестве «теряются следы нашей субъективности», «исчезает всякая самотождественность и в первую очередь телесная тождественность пишущего», «голос отрывается от своего источника, для автора наступает смерть». Художественный текст, по Р.Барту,- внесубъектная структура, и соприродный самому тексту хозяин-рас­порядитель - это читатель: «...рождение читателя приходится оплачи­вать смертью Автора». Вопреки своей самолюбивой эпатажности и экстравагантности, концепция смерти автора, развиваемая Р.Бартом, помогла сосредоточить исследовательское филологическое внимание на глубинных семантико-ассоциативных корнях, предшествующих наблюдаемому тексту и составляющих его не фиксируемую авторским сознанием генеалогию («тексты в тексте», плотные слои невольных литературных реминисценций и связей, архетипические образы и др.). Трудно переоценить роль читающей публики в литературном про­цессе: ведь от ее одобрения (путь молчаливого), возмущения или полного безразличия зависит судьба книги. Споры читателей о харак­тере героя, убедительности развязки, символике пейзажа и пр.- вот лучшее свидетельство о «жизни» художественного сочинения. «Что касается до моего последнего произведения: «Отцы и дети», я могу только сказать, что стою сам изумленный перед его действием»,- пишет И.С.Тургенев П.В.Анненкову.

Но читатель заявляет о себе не только тогда, когда произведение завершено и предложено ему. Он присутствует в сознании (или подсознании) писателя в самом акте творчества, влияя на результат. Иногда же мысль о читателе оформляется как художественный образ. Для обозначения участия читателя в процессах творчества и восп­риятия используют различные термины: в первом случае - адресат (воображаемый, имплицитный, внутренний читатель); во втором - реальный читатель (публика, реципиент). Кроме того, выделяют образ читателя в произведении 2 . Здесь речь пойдет о читателе-адресате творчества, некоторых смежных проблемах (в основном на материале русской литературы XIX-XX вв.).

На сказках формируется мышление, фантазия и мировоззрение многих поколений. Сказки не только развлекали нас в детстве, но поступки героев русских сказок учили нас различать добро и зло, быть смелыми и поступать справедливо.

Вместе с тем, в сказках отображены разновременные верования, взгляды и представления народа. В ходе своего развития сказка существенно видоизменилась, изменились и её функции. Если первично она использовалась с магической заклинательной целью (призвать удачу на охоте, уберечься от врагов или обеспечить победу в бою), то со временем, утратив ритуальное значение, сказка приобрела эстетический, обучающий характер или развлекающий характер.

Условными остались и сказочные персонажи. Они - типы, а не индивидуальности, а значит, описываются в общих чертах, часто идеализируются, возвеличиваются, гиперболизируются. Главные образы тут всегда антагонистичны: один воплощает добро, прекрасное; другой - злые силы. Отсюда - их характеристики - действия, поступки, намерения, язык. Соответственно с функциями, героев русских сказок условно делят на добротворцев, злотворцев и обездоленных.

Самую большую группу сказочного народного эпоса составляют волшебные, фантастические сказки. Объяснение многих мотивов и особенностей сказочных героев можно найти лишь в сопоставлении с давними ритуалами, элементами социально-религиозного уклада жизни праславян и древних евразийцев. Давайте же попробуем проанализировать некоторые, самые известные персонажи русских сказок.

Герои русских сказок. Баба-яга

Баба-яга - персонаж славянской мифлогии и фольклора. Обычно уродливая старуха, наделённая магической силой и волшебными предметами. Часто ведьма, колдунья. Чаще всего - отрицательный персонаж (заманивает детей и добрых молодцев в свою избушку на курьих ножках, чтобы съесть), но иногда выступает в качестве помощницы героя. Согласно специалисту в области фольклора Владимиру Проппу, можно выделить три вида Бабы-яги в сказках: дарительница (дарит главному герою сказочного коня), похитительница детей и воительница (сражается с главным героем «не на жизнь, а на смерть»).

В современных представлениях Баба-яга - хозяйка леса и охранительница границ «иного мира» (тридевятое царство). Поэтому у неё костяная нога - чтобы стоять в мире мёртвых. Во многих сказках Баба-яга топит баню и выпаривает героя, совершая обряд омовения. Затем кормит его, то есть совершает как-бы тризну вместе с ним. А сам женский образ Бабы-яги связан, по мнению исследователей, с матриархальными представлениями об устройстве социального мира.

Герои русских сказок. Водяной

В славянской мифологии - дух, обитающий в воде, хозяин вод, воплощение стихии воды как отрицательного и опасного начала. Предстаёт перед нами в виде обрюзглого старика, пучеглазого, с рыбьим хвостом. Имеет огромную бороду и усы, иногда - рыбьи черты, лапы с перепонками и рог на голове. Живёт в омутах, водоворотах, но особенно любит водяные мельницы. Поэтому мельники их всячески задабривали, а также закапывали под бревно, где будет дверь в мельницу, живого чёрного петуха или другие охранные атрибуты. Часто Водяного ассоциируют с морским царём.

Герои русских сказок. Жар-птица

Сказочная птица, обычно является целью поиска героя сказки. Перья жар-птицы светятся и поражают красотой. Живёт в райском саду, в золотой клетке. Питается золотыми яблоками, своим пением исцеляет больных и возвращает зрение слепым. На глубинном мифологическом уровне является олицетворением огня, света и солнца. Поэтому каждый год осенью Жар-птица умирает, а весной возрождается. На межкультурном уровне у неё есть аналог - птица Феникс, возрождающаяся из пепла.

Герои русских сказок. Змей-Горыныч

Огнедышащий дракон с несколькими головами, олицетворение злого начала в сказках и былинах. Живёт обычно в горах, у огненной реки и стережёт «Калинов мост», по которому попадают в царство мёртвых. Число голов Змея-Горыныча обычно равно трём (3, 6, 9 или 12). В сказках со змеем обычно ассоциируется огненная стихия. Змей-Горыныч похищает девушек (часто это царевны), чтобы полакомиться. После этого главный герои приходит к нему на поединок, прежде убивая его детёнышей-гадюк.

Герои русских сказок. Иван-дурак

Очень популярный в мифологии образ, который при решении проблем руководствуется собственными, нестандартными решениями, часто противоречащими здравому смыслу, но приносящими успех. Обозначение «дурак» трактуют по-разному. Кто-то из исследователей считает это оберегом от сглаза. По другой версии Ивана называют дураком, поскольку обычно в сказках он - третий сын, которому не положена доля родительского наследства (отсюда и умение мыслить нестандартно, находить выход из сложных ситуаций). Этимологически образ Ивана-дурака связан с образом жреца, ведь он умеет петь и играть на разных инструментах, а также говорит загадками. В финале сказок Иван-дурак получает богатство и царевну в жёны.

Герои русских сказок. Кот-баюн

Огромный кот-людоед, обладающий волшебным голосом. С одной стороны, он заговаривает и усыпляет своими сказками путников, с другой, его сказки могут исцелять. Само слово «баюн» означает «говорун, расcказчик». В сказках Кот Баюн сидит на высоком столбе за тридевять земель в тридесятом царстве или в безжизненном лесу, где нет животных. В одной из сказок он живёт у Бабы-яги.

Поймать Кота Баюна - это обычно испытание для главного героя, который ловит его в железном колпаке и железных рукавицах. Зато пойманный Кот Баюн потом служит при царском дворе, исцеляет больных своими рассказами.

Герои русских сказок. Колобок

Сказочный персонаж в виде пшеничного хлеба шарообразной формы, который сбегает от бабушки и дедушки, от разных зверей, но в конце съеден лисой. Этот персонаж явно олицетворяет трепетное отношение славянского народа к хлебу, и его сакральное значение. А именно круглая форма Колобка, который к тому же катиться, что отсылает нас к культу солнца.

Герои русских сказок. Кощей (Кащей) Бессмертный

Злой чародей, смерть которого спрятана в нескольких вложенных друг в друга волшебных животных и предметах. «На море, на океане есть остров, на том острове дуб стоит, под дубом сундук зарыт, в сундуке - заяц, в зайце - утка, в утке - яйцо, в яйце - смерть Кощея». Часто похищает невесту главного героя. На вид - худой (Кощей - от слова «кость») высокий старик либо живой скелет. Иногда на говорящем и летающем коне. Могущественный чародей, что позволяет также и его прототипами назвать жрецов.

Герои русских сказок. Леший

Дух-хозяин леса в мифологии славян. Облик его бывает разным, пород даже противоположным в разных сказках - то он небольшого роста, то гигант, то антропоморфное существо, то имеет животный облик. В любом случае - природа его потусторонняя. Отношение людей к нему тоже двойственное. С одной стороны, его боятся, он может заставить человека заблудить, иногда проказничает, может наказать за ненадлежащее поведение в его владениях. Вместе с тем, именно Леший охраняет лес, от которого в большой степени зависит жизнь человека.

Герои русских сказок. Чудо-юдо

Персонаж народных сказок и былин, и даже праславянской мифологии. Позитивный или негативный характер персонажа чётко не обозначен, также как и его род - в разных эпохах он был и женским, и мужским, и средним. Чудо-юдо - персонаж настолько древний, что исследователи затрудняются привязать его к какому-либо явлению.

Это может быть морское животное, мифический змей, дракон. А в авторской сказке Петра Ершова «Конёк-горбунок» (1834 год) присутствует Чудо-юдо Рыба-кит - рыба-остров.

Введение

Социально-бытовые сказки по содержанию ближе к сказкам о животных. Особенно сильно проявилось в них сатирическое начало, выразившее социальные симпатии и антипатии народа. Героем их является простой человек: крестьянин, кузнец, плотник, солдат... Сказочники любуются его жизнью.

Волшебные сказки по своему сюжетному составу сложный жанр. Они включают в себя и героические сказки о борьбе со змеями, Кащеем Бессмертным, и сюжеты о поисках диковинок -- златорогого оленя, жар-птицы, и повествование о мачехе и падчерице, и многие другие.

Отметим, что художественные образы волшебной сказки представляют единую художественную систему, выражающую народные этические и эстетические представления. Каждый из традиционных образов имеет свою постоянную характеристику и действует в сказке согласно своей эстетической функции.

Цель: Охарактеризовать традиционные образы героев и антигероев в русских волшебных сказках.

В.Я. Пропп, исследовавший сказку по функциям персонажей, устанавливает в волшебной сказке семь основных действующих лиц: вредитель (вредит герою, его семье, борется с ним, преследует его), даритель (передает герою волшебное средство), помощник (перемещает героя, помогает ему в борьбе с вредителем), царица (искомый персонаж), отправитель (отсылает героя), герой, ложный герой.

Дать анализ основным художественным приемам, с помощью которого центральный образ получает углубленную характеристику;

Исследовать разновидности волшебных русских сказок, отображающих образ героев и антигероев.

Художественные приемы, с помощью которых центральный образ получает углубленную характеристику

Последовательность функций действующих лиц приводит к однообразному построению сказок, а устойчивость функций - к единообразию сказочных образов. Однако действительное число персонажей не соответствует числу действующих лиц, поскольку одной функцией наделяются различные персонажи. Так, в роли вредителя выступают змей, Кощей, мужичок с ноготок, баба-яга и другие, в роли дарителя - бабушка-задворенка, чудесные птицы и т. д. В волшебных сказках другие персонажи. Зло представлено в них фантастическими, отвратительными чудовищами. Это, прежде всего, Кощей Бессмертный - страшный, сильный старичище, похищающий женщин - как правило, мать, жену или невесту героя сказки. Это и Баба Яга -- «костяная нога, сама на ступе, нос в потолок, одна нога в правый угол, а другая - в левый». Это Змей Горыныч, пышущий огнем, о трех, шести, девяти или двенадцати головах. Это может быть и «мужичок с ноготок - борода с локоток» и др. Эти чудовища несут гибель людям и царствам. Они необыкновенно сильны и агрессивны. Но злое начало воплощают в себе и человеческие персонажи. Это ненавидящая детей мужа мачеха, это старшие братья героя и т. д.

Со всеми ними ведут борьбу не на жизнь, а на смерть главные герои волшебных сказок - Иван-царевич, Иван-дурак, Иван Быкович. Их отличают скромность, трудолюбие, верность, доброта, готовность прийти на помощь, бескорыстие. Все это вызывает у нас восхищение. Мы сочувствуем им в трудную минуту, радуемся их победам. Все вместе они воплощают неписаный моральный кодекс народа. Иван Быкович, не задумываясь, идет защищать народ от Змея; Иван-царевич отправляется на поиски матери, которую внезапно похитил Кощей; Иван-дурак беспрекословно выполняет просьбу умершего родителя приходить к нему на могилу.

Волшебные сказки утверждают: тот выйдет победителем в борьбе с врагом, кто любит свой народ, почитает родителей, уважает старших, хранит верность любимому человеку, кто добр и справедлив, скромен и честен.

При всем сюжетном различии волшебные сказки обладают единством поэтической структуры. Это выражается в строгой соотнесенности мотивов, образующих последовательно развивающееся действие от завязки через развитие действия -- к кульминации, ведущей к развязке. Действие сказки строится по принципу нарастания: каждый предшествующий мотив поясняет последующий, подготавливая события основного, кульминационного, который передает наиболее драматический момент сюжетного действия: Иван-царевич побеждает Кощея, выполняет трудные поручения морского царя, Ивашка сжигает ведьму, царь раскрывает козни ведьмы и возвращает жене, обращенной в рысь, облик красавицы царицы, Кульминационный, или, иначе, центральный, мотив специфичен для каждого сюжета. Остальные могут варьироваться, т. е. подменяться сходными по содержанию мотивами в рамках данного сюжета.

Конфликтность, выражающаяся в резком противопоставлении основных действующих лиц, непременное условие сюжетного действия. В волшебной сказке она всегда мотивирована. Традиционными мотивировками, определяющими поступки героев, являются женитьба, желание получить чудесные предметы, уничтожение противника, наносящего герою (его семье или людям вообще) какой-то вред, например уничтожение посева, похищение царевны и т. п. Одна сказка может содержать две мотивировки (например, Иван-царевич побеждает змея и одновременно находит в подземном царстве себе жену). В зависимости от направленности сюжета мотивировки могут получать героическую, бытовую или социальную окраску. Композиция волшебной сказки по-своему проста, но эта простота -- ясность сложного, результат многовековой шлифовки сказки в процессе ее бытования. Падчерица вежливо отвечает Морозке и он награждает ее, дочери мачехи грубят Морозке и погибают.

При учете сюжетных - различий, авторских интерпретаций сказочные персонажи предстают широкой галереей типических образов. Среди них образ героя особенно важен, ибо он во многом определяет идейно-художественное содержание волшебных сказок, воплощая в себе народные представления о справедливости, доброте, истинной красоте; в нем как бы сконцентрированы все лучшие качества человека, благодаря чему образ героя становится художественным выражением идеала. Высокие моральные качества героев раскрываются через их поступки. Однако в сказках можно обнаружить элементы психологического характера, попытки передать внутренний мир героев, их душевную жизнь: они любят, радуются, огорчаются, гордятся победой, переживают измену и неверность, ищут выход из сложных ситуаций, подчас ошибаются. То есть в сказке мы уже находим наметки изображения личности.

И все же говорить об индивидуализации образов можно с известной долей условности, так как многие черты, присущие герою одного сюжета, будут повторены в героях других сказок. Поэтому справедливо мнение об изображении в сказках единого народного характера. Этот народный характер нашел воплощение в разных типах героев -- мужских и женских образах.

Сказочный герой по существу безымянен. Имя Иван допускает любые замены -- Василий, Фрол, Иван крестьянский сын, Иван Медведко и другие.

В начале сказки он называется среди прочих действующих лиц: «Жил-был царь, у него было три сына» -- таково типичное начало большинства волшебных сказок. Чтобы выделить героя среди второстепенных персонажей, сказка вводит ряд традиционных положений и ситуаций, связанных только с героем. Он молод, среди братьев он всегда младший и поэтому ему не доверяют. Определение «младший» может быть не только

возрастным, но и социальным: Иван-дурак презираем старшими братьями, его лишают наследства, Иван крестьянский сын, как младший, противопоставляется царским сыновьям.

Не редко героя отличает чудесное рождение: царица съедает горошину, выпивает воды из колодца или ручья - у нее рождаются сыновья-близнецы. Иван Медведко родится от брака человека и медведя, чудесную рыбу съедают царица, служанка и корова, у каждой из них рождается сын, но сын коровы (Иван Быкович) проявляет в будущем черты героя.

Эти мотивы, начинающие сказку, в силу своей традиционности, являются как бы сигнальными ситуациями, которые обращают внимание слушателей на героя и соответственно определяют отношение к другим персонажам. Такая предвзятость усиливает эмоциональное восприятие.

В большинстве волшебных сказок герой в отличие от других персонажей наделяется необычайной силой. Богатырство его обнаруживается уже в детстве, он «растет не по дням, а по часам», «выйдет на улицу, кого за руку схватит -- рука прочь, кого за ногу схватит -- нога прочь». Ему по силе лишь чудесный конь, который ожидает ездока по себе в подземелье, прикованный двенадцатью цепями. Отправляясь в путь, царевич заказывает себе палицу в двенадцать пудов. Та же сила скрыта и в Иване-дураке («Сивка-Бурка»): «...Ухватил клячу за хвост, содрал с нее шкуру и закричал: «Эй, слетайтесь, галки, карги и сороки! Вот вам батюшка корму прислал»

Следует отметить, что любое качество героя сказка дает не как щадит животных; Иван-дурак на последние деньги выкупает собаку и кошку, освобождает журавля, попавшего в силки; охотник, терпя нужду, три года кормит орла. Таким же проявлением идеальных качеств становится выполнение долга, почитание старших, следование мудрым советам. Обычно советы исходят от стариков и женщин, которые воплощают в себе жизненный опыт, умение предвидеть события. Эти персонажи часто выступают в функции чудесных помощников. В сказке о трех царствах Иван-царевич, отправляясь на поиски похищенной матери, побеждает многоголового змея, следуя ее наказу «не бить оружием дважды» или переставить бочки с «сильной и бессильной водой». Сюжет «Поди туда, не знаю куда» весь строится па выполнении стрельцом мудрых советов своей жены. Невыполнение наказа, нарушение данного слова расцениваются как провинность и несут за собой тяжелые последствия: у Ивана-царевича похищают чудесные предметы, невесту.

Особую убедительность правильным поступкам придает начальное ошибочное поведение. Иван-царевич думает, где достать богатырского коня. На вопрос встречной бабушки-задворенки, о чем он задумался, отвечает грубостью, но затем одумывается, просит у старушки прощения и получает нужный совет.

Личность героя проявляется в поступках, в его реакции на внешний мир. Сюжетное действие (ситуации, в которые поставлен герой) служит раскрытием и доказательством истинно положительных качеств человека, правильности его поступков, как соответствующих нормам поведения человека в обществе. За каждый добрый поступок герой награждается волшебными предметами: шапкой-невидимкой, скатертью-самобранкой, чудесными животными - богатырским конем, зверями-помощниками. Награда может быть в виде совета - где найти коня, как отыскать дорогу к суженой, одолеть змея.

Волшебная сказка знает два основных типа героев: Ивана-царевича -- героя волшебно-героических сюжетов («Три царства», «Кащей Бессмертный», «Молодильные яблоки» и др.) и Ивана-дурака - героя сказок «Сивка-Бурка», «Волшебное кольцо», «Чудесные дары», «Конек-горбунок» и др. Существование различных типов героев находит свою историческую и эстетическую обусловленность, последняя определяется стремлением всесторонне раскрыть общенародный идеал. Цель героя в разных сюжетах различна: возвратить людям свет, который проглотил змей, избавить от

чудовища мать и найти братьев, вернуть зрение и здоровье старика, обращает царицу в белую утку, а потом пытается погубить и ее детей.

Раскрывая образы своих героев, сказка передает народные представления о людях, их взаимоотношениях, утверждает доброту и верность. Образ героя раскрывается в сложной системе сюжетных противопоставлений. Антитеза -- это художественный прием, с помощью которого центральный образ получает углубленную характеристику. Противопоставление героя его противнику (вредителю) имеет особенное значение, так как взаимоотношения этих персонажей являются выражением различных жизненных принципов и таким образом становятся средством раскрытия идейного содержания сказок.

Основным типам героев -- активному (Иван-царевич) и пассивному (Иван-дурак, падчерица) -- соответствуют и типы противников. Условно их можно разделить па две группы: чудовищных противников «иного» царства-змей, Кащей, баба-яга и другие и противников «своего» царства -- царь, царевна, братья и пр.

Чудовищные противники -- персонажи героических сюжетов. Народная фантазия рисует их фантастическими чудовищами. Намеренно изображая героев внешне обычными людьми -добрым молодцем, красной девицей, сказка прибегает к гиперболе при описании врагов: девятиглавый змей, мужичок с ноготок - борода с локоток. Все они агрессивны, несут людям гибель и разрушение: похищают женщин, детей, сжигают царства. Но чем чудовищней противник, тем большей решимостью и мужеством должен обладать герой.

Антагонистические отношения героя и его противника составляют сюжетную основу всех волшебных сказок. Но при общем сходстве сюжетной фабулы ни одна сказка тем не менее не повторяет другую. Это различие кроется, в частности, в сюжетном многообразии, которое во многом обусловлено многочисленностью образов противников. Каждому из них присуща

конкретная традиционная функция в сюжете, отсюда различия в облике, атрибутах, свойствах, порождающих особые формы борьбы с ними. Число противников героя еще более увеличится, если принять во внимание, что за одним именем могут скрываться различные персонажи.

Таким образом, помимо основных действующих лиц - героя и его противника - в сказке немало и других персонажей, каждому из которых присуще свое назначение в сюжетном действии; среди них особенно многочисленна группа персонажей, дарящих чудесных помощников, и самих чудесных помощников. Это персонажи только волшебной сказки.

В волшебных сказках домашние и дикие животные всегда стоят на стороне героя: конь помогает победить змея, корова Буренушка выполняет за падчерицу трудную работу, кошка и. собака возвращают похищенное царевной кольцо, медведь, волк, заяц помогают царевичу достать смерть Кащея или разделаться с колдуном - любовником сестры.

Издавна, желая избавить себя от болезней и случайных опасностей, стремясь обеспечить удачу во всех делах, народное воображение наделяло магической функцией хлеб, воду, огонь, а также множество самых разнообразных предметов: огниво, полотенце, иголку, зеркало, кольцо, нож и др. Эта вера находит подтверждение в многочисленных обрядах и обычаях, она своеобразно отразилась и в сказке о чудодейственных свойствах отдельных предметов, с помощью которых герой выполняет трудные поручения, избегает опасности. Чудесные предметы в сказке - это, как правило, внешне обычные бытовые предметы - гребень, щетка, полотенце. Чудесные свойства заключены в их действии: скатерть кормит всех голодных, полотенце расстилается рекой, гребень превращается в непроходимый лес.

У сказок есть своя особая структура – в ее композиции постоянно используются устойчивые сюжеты и мотивы, встречаются герои сказок со своими неизменными функциями и способностями. Все мы помним популярные народные сказки с их троекратными повторами, с повторяющимися формулами «Жили-были…», «В некотором царстве, в некотором государстве…», «Сказка – ложь, да в ней намёк…». Пространство в сказке условно и отдалено от реальности.

Герои сказок отличаются такими светлыми человеческими качествами, как благородство, добросердечность, храбрость, находчивость, а добрые силы в сказках всегда одерживают верх. Среди положительных героев русских народных сказок есть и храбрые царевичи, и былинные богатыри, и простые крестьяне, и целый ряд женских образов.

Богатыри – изначально герои русских былин, но со временем они проникли и в народные сказки. Наиболее известен герой сказок Илья Муромец. Он воплощает в себе идеал героя-воина, который славится не только своей недюжинной физической силой, но также и особенными нравственными качествами, присущими настоящему богатырю: спокойствием, стойкостью, добродушием. В былинах и сказках этот богатырь является народным заступником. Вспомним, например, такое произведение как «Илья Муромец и Соловей-разбойник». Также заслуживает упоминания благородный, но малоизвестный старинный герой русских сказок Руслан Лазаревич. Сюжеты и приключения, в которых он появляется, близки известным сюжетам с Ильей Муромцем.

Добрыня Никитич, как герой сказок, выступает надежным помощником князя, которому он, верно, служит долгие годы. Он выполняет личные поручения князя, например, спасти его дочь или племянницу. Добрыня отличается особенной храбростью – он сам решается выполнять задания, от которых отказываются остальные богатыри. Часто это герой сказки о змееборстве, равно как и Алёша Попович. Их приключения и те сюжеты сказок, в которых они появляются, крайне схожи друг с другом. Вспомним, например, такие сюжеты, как «Добрыня Никитич и Змей Горыныч» и «Алёша Попович и Тугарин Змей».

Все эти три былинных богатыря находятся в тесном взаимодействии друг с другом, и в разных сказках по-разному проявляют свои сильные и благородные качества. Всем знакомы эти имена героев народных сказок. Алёша Попович является собирательным образом богатыря в русском фольклоре. В характере этого героя сказки мы видим смешение самых различных черт. В первую очередь Алеша отличается смелостью, но также он очень задорен и хитер. В его образе отразилась вся широта души русского человека, вся ее многогранность.

Любимый герой народных сказок – Иван-царевич. Это известный всем положительный персонаж, который борется со злом, помогает слабым и обиженным. Зачастую это младший из трех сыновей царя. В некоторых сюжетах Иван вовсе и не знает о своем царском происхождении, но, тем не менее, олицетворяет собой благородство и добрые качества души. Например, он борется с Кощеем, одолевает его, спасает жену или прекрасную царевну. И за свое героическое поведение и добрые дела этот герой народных сказок получает полагающееся ему царство или чужие полцарства, и царскую дочь, и прочие волшебные умения.

Иванушка-дурачок – также очень важный герой сказок, стоящий на стороне добра и светлых сил. Иван-дурак – всего лишь крестьянский сын и он совсем не походит на благородного сказочного героя. Его особенность в том, что внешне он совсем не таков, как другие положительные герои русских сказок. Он не блещет умом, но именно благодаря своему нерациональному поведению и нестандартному мышлению проходит все сказочные испытания, побеждает своего противника и получает богатство.

Важно отметить, что Иван-дурак обладает особым творческим умением – он играет на музыкальных инструментах (гуслях или дудочке), и в сказках часто придается большое значение его чудесному пению. В этом состоит его особенность, ведь не всегда положительные герои сказок способны сотворить нечто прекрасное самостоятельно, не прибегая к помощи волшебных животных или предметов.

Среди женских сказочных образов особенно выдающимся является тип Чудесной невесты. Этот необыкновенный герой сказок отличается умом и особой женской хитростью. Зачастую она владеет какими-то волшебными предметами или умеет пользоваться чудесными силами. Всем нам известны героини, соответствующие этому типу: Василиса Прекрасная, Василиса Премудрая и Царевна-Лягушка. Это женский вариант сильного героя народных сказок.

Эта добрая героиня является отражением светлой стороны, олицетворением добра и мира, но в, то, же время во многих сюжетах чудесная невеста приходится дочерью врагу главного героя сказки. Добрый герой народных сказок проходит, суровые испытания и разгадывает сложные загадки, а чудесная невеста помогает ему с выполнением этих заданий. Тем самым, иногда в одной сказке мы встречаем не одного, а двух, а то и трех персонажей, которые помогают друг другу в борьбе со злом.

Как мы видим, положительные герои народных сказок весьма разнообразны. Они раскрывают разные стороны народного характера: здесь и благородство, и самоотверженность, и смекалка, и хитрость, и особый героизм, прямодушие, и женская мудрость. Все препятствия на своем пути герои сказок преодолевают благодаря этим положительным качествам. Ведь в русском фольклоре сказочные герои стремятся к свету, а добрые силы всегда одерживают верх.

В центре внимания любой сказки находится герой. Именно вокруг него происходят разные события, ему помогают или мешают остальные персонажи, он теряет и находит, а в конце добивается счастья. У каждого народа свои любимые герои. Они часто воплощают не столько лучшие качества народа, сколько идеалы, бытующие в нем. Подлинные герои европейских сказок связаны с такими понятиями, как сила, смелость, победа в сражениях, физическая красота.

Любимым героем русской народной сказки является Иван-дурак. Имена, впрочем, могут быть и другие. Внешне неприметный, совершающий на первый взгляд глупые и ненужные поступки, не стремящийся ни к богатству, ни к славе, он в конце сказки получает в награду прекрасную царевну, а иногда и полцарства в придачу. Европейские сказки тоже любят образ дурака, но в них он позволяет высмеять недостатки народа, он так и остается до конца дураком, совершающим дурацкие поступки. Такие сказки-шутки в России тоже есть. Но Иван-дурак — это совсем другое дело. Он именно герой народной сказки и победитель своих врагов.

В знаменитой сказке про Сивко-бурко у отца было три сына. Младший, Иван-дурак, «ничего не делал, только на печи в углу сидел да сморкался». Перед смертью старик попросил своих сыновей каждого по три ночи провести на его могиле. Два старших вместо себя послали дурака. Он и получил от покойного отца щедрый подарок — прекрасного коня по кличке Сивко-бурко. С его помощью Иван смог достать до высокого окна царевны и поцеловать ее (по другой версии — получает от нее перстень или платок). Заканчивается сказка пиром, на котором царевна пытается найти своего суженого. Приходит и Иван-дурак. Вот как сказка описывает своего героя: «…платьишко на нем худое, весь в саже, волосы дыбом». Увидев его, «царевна обрадовалась, берет его за руку, ведет к отцу и говорит: «Батюшка! Вот мой суженый». Братовей тут ровно ножом по сердцу-то резнуло, думают: «Чего это царевна! Не с ума ли сошла? Дурака ведет в сужены». Разговоры тут коротки: веселым пирком да за свадебку. Наш Иван тут стал не Иван-дурак, а Иван — царский зять; оправился, очистился, молодец молодцом стал, не стали люди узнавать!»

За что же награждается Иван-дурак в этой сказке? Прежде всего, конечно, за то, что остался верен слову, данному отцу. Поленились его братья ночью идти на могилу — темно и страшно. С точки зрения здравого смысла они правы. Отцу уже все равно не поможешь, зачем же мучиться. Но для Ивана заветы отца важнее здравого смысла, и поэтому он «дурак».

Сила Ивана-дурака — и в этом также выразился своеобразный народный идеал — в простоте, искренности, отсутствии меркантильности и прагматизма. В то же время его старшие братья — умницы и прагматики — как раз и оказываются в дураках. Отсутствие практицизма это одновременно и отсутствие жадности, стяжательства.

Ворует кто-то репу на огороде. Остается Ванька караулить вора. Видит, ночью мальчик еле-еле тащит огромный мешок, надрывается. Попросил мальчик помочь ему донести мешок до дома, Ванька и помог. Ну не дурак ли? Потом он отказался от предложенного золота и серебра, а взял гусли-самогуды. Ну и, конечно, закончилось все царевной и «жизнью припеваючи».

Важной чертой Ивана-дурака является сострадание, он помогает всем, кто просит о помощи, даже если это и идет на первый взгляд во вред ему самому. Он отдает голодной зайчихе последний ломоть хлеба — поступок бессмысленный с точки зрения здравого смысла, а в трудный момент именно она приносит ему яйцо, в котором Кащеева смерть. Или накрывает птенцов от дождя своим платьишком и мерзнет сам, а за это гигантская птица помогает ему вернуться домой. Так милосердие награждается. Умные братья употребляют свой ум в личных интересах — и наказываются.

Жалостливость и незлобивость дурака идут на пользу и самим братьям. В конце сказки герой часто прощает им все их козни, братья все-таки! У него нет чувства мстительности. Ему хорошо, так пусть и другим, даже злым братьям, будет тоже хорошо.

Жалостливость — одно из любимых свойств русской натуры. Проявляется она в самых разных областях. Вот, например, первые русские святые — Борис и Глеб, не борцы за веру, а невинно убиенные жертвы, страдальцы (и тоже ведь не за веру). К числу их достоинств летописцы относят молодость, незлобивость, чувствительность, доброту, сердечность. Оба они отказываются бороться с неумолимо надвигающимся на них злом, отвечать насилием на насилие. И оба погибают без сопротивления от рук посланных к ним убийц. Для того времени и для их положения младших наследников престола в их убийстве старшим братом в борьбе за власть нет ничего необычного. Святость их только в том, что они стали невинными жертвами и не сопротивлялись злу.

А царевич Димитрий, сын Ивана Грозного, напоровшийся неосторожно на ножичек в юном возрасте? Он вообще никак не успел себя проявить (по некоторым данным, был еще и скверного жестокого характера и ножечки любил не случайно, но это, возможно, клевета). Но и его канонизировали и почитают в русском народе как святого: за невинность жертвы, за погубленную молодость, да еще и за такую бессмысленную, с народной точки зрения, вещь, как власть.

Еще одним важным качеством русского героя является скромность. Он не выскочка, не болтун, не хвастунишка. Да и такой ли он дурак, если разобраться? Он ничего не рассказывает братьям о Сивке-бурке, о поцелуе царевны, уж они бы не удержались и похвастались. А если бы узнали о его похождениях, могли бы и помешать. Никто не воспринимает Ивана-дурака всерьез, и в этом тоже его сила.

В сказке про мудрую жену сын-дурак купил на отцово наследство кошку и собаку, поселился в шалаше и был счастлив. Питался тем, что приносила собака, ничего не требовал от жизни — есть, где спать и что есть, вот и слава Богу! Получил как-то за свою кошку три бочонка золота. До этого момента сюжет международный, известен в разных странах. А вот далее начинается его славянская разновидность. Два бочонка дурак раздал нищим («Экая пропасть золота! Куда мне с ним?»), а на третий накупил ладану и зажег его в поле. В результате ангел обещал исполнить любое его желание. Послушался дурак совета, который ему дали мужики, работавшие в поле, и пожелал мудрую жену. И не ошибся. Стал-таки в конце, с помощью жениной мудрости, царем. Вот вам и дурак! Жил просто, ничего не требовал, корысти не имел, совета послушался, т. е. все сделал правильно.

Наконец, особое значение имеет внешность героя: она обычно подчеркнуто простая, неказистая, герой физически непривлекателен. В сказке «…меньшой, Ванюша, — как недоросточек, как защипанный утеночек, гораздо поплоше» своих старших братьев. Он сидит на печи, сморкается. Он вымазан сажей. Потому что это с точки зрения народного идеала не так и важно. Уже упоминавшееся популярное высказывание гласит: «Полюбите нас грязненькими, а чистенькими нас каждый полюбит». Старшие братья заботятся о своей внешности: «…старшие знай себе коней объезжают, кудри завивают, фабрятся, бодрятся родимые…» С точки зрения народного сознания сразу становится очевидно, что ничего хорошего от таких не жди.

Так, в сказках отразились народные идеалы, представления о добре и зле, о том, что важно для человека, а что второстепенно. Как мы видим, герой русской сказки — на первый взгляд незаметный, слабый, глупый, даже жалкий. Но в конце он победитель всех сильных и красивых, получает и принцессу и иногда сундук с добром или полцарства. В образе Ивана-дурака нашли отражение наиболее ценимые в народе качества — сострадание, готовность помочь ближнему не ради выгоды, а от души, незлобивость, верность слову, скромность. Главные же недостатки воплощены в людях практических, представляющих противоположность герою, таких, например, как его братья. Это жадность, равнодушие, болтливость, бессердечное отношение к ближнему, да и вообще ко всему живому.

В русской культуре мы находим немало других подтверждений тому, что в народе особенно ценились все эти качества. И что «ум» нередко становился синонимом прагматичности, хвастовства, болтливости, отсутствия духовности. Например, особенное почитание юродивых, ставивших духовное начало выше материального и добровольно отказывавшихся от «ума». Или вспомним иронию грибоедовской комедии «Горе от ума», в которой гораздо более умный, чем окружающие его люди, герой очень много говорит, особенно о себе, а его «ум» в конце концов приносит всем только горе.

Героиня русской сказки — мудрая, работящая, верная, скромная. Она часто спасает героя, выручая его в самых сложных ситуациях, дает ему советы, выполняет за него сложную работу. Как правило, она наделена еще и волшебными свойствами и умеет творить чудеса.

Здесь опять-таки речь идет не об уме, а именно о мудрости. Интересное различие в этих двух понятиях находим в словаре В. И. Даля. «Ум» у него — это «общее названье познавательной и заключительной способности человека, способность мыслить; это одна половина духа его, а другая — нрав, нравственность, хотенье, любовь, страсти…» То есть ум — это неплохо, но только, когда он, как в известной поговорке, с сердцем или нравственностью «в ладу». «Мудрый» же, согласно словарю, — «основанный на добре и истине; праведный, соединяющий в себе любовь и правду; в высшей степени разумный и благонамеренный». Это гораздо глубже и всеобъемлюще, чем ум, качество, вне всякого сомнения, положительное, без всяких оговорок. В русских сказках мы встречаем Василису Премудрую, Елену Премудрую, мудрую деву и других, не имеющих этого эпитета, но поступающих именно в соответствии с вышеприведенным определением.

Герой может совершить глупость (например, сжечь лягушачью шкуру, хотя его просили этого не делать, уничтожить перышки) и тем навлечь на голову героини страшные беды. Или предать, как Финист — ясный сокол, который улетел, забыл про свою любимую и женился на другой. Но героиня все прощает ему и хранит верность до конца. Более того, часто знакомство героев начинается с какого-нибудь не слишком красивого поступка героя, как, например, кража.

«Любовь» героев в сказке «Морской царь и Василиса Премудрая» начинается с того, что царевич крадет сорочку, которую девушка скинула во время купания. Она умоляет его вернуть украденное, обещая пригодиться. И держит крепко свое слово: выполняет тайком все приказания морского царя — строит хрустальный мост, сажает за одну ночь сад. Когда же встает вопрос о женитьбе, сама подсказывает царевичу, как ее найти, и выходит за него замуж. Более того, она помогает герою бежать домой, хотя и знает, что он забудет ее на родине.

Конечно, в сказках идеи приобретают утрированные формы, чтобы донести идею до слушателя во всей полноте. Но очевидно, что в героине такой сказки главным является верность, преданность, терпение, смирение.

Нередко герой изображается совсем уж никудышным, чтобы подчеркнуть достоинства героини. Он и бедный, и дурак, и невезучий, да еще часто непослушный. Она — красивая, умная и богатая. Но вот ведь парадокс: кроме него ей никто не нужен. Интересен с этой точки зрения цикл сказок об Иване Несчастном. У героя ничего не получается, во всем невезение, он ничего не может путного сделать или совершить. Приходит он к царю за советом, как же ему быть. Увидела его царская дочка и говорит: «А я так думаю, батюшка: коли его женить, то, может, и ему Господь пошлет иную долю». И вышла замуж (в других вариантах героиня — купеческая дочь, отказывающая богатому жениху ради никчемного Ивана). Даже намека в сказках на какие-либо корыстные мотивы в любви нет и быть не может. А дальше волшебством и мастерством героиня начинает строить семейное благополучие. Да и Иван меняется, начинает проявлять храбрость и смекалку, побеждает змея, в другом варианте — хитрых купцов. Впрочем, это происходит не всегда, т. к. это не столь важно. В конце сказки герой, вернувшись домой, застает жену в постели с двумя добрыми молодцами и поднимает меч, чтобы убить их. Но в последний момент, вспомнив добрые советы, останавливается (поумнел все-таки!) и выясняет, что это два его сына, родившиеся в его отсутствие. Такие сказки не дают никаких объяснений, за что героиня любит героя, но показывают ее прозорливость и опять-таки мудрость: кончается-то все тем, что герои живут долго и счастливо до конца своих дней.

Героини прощают даже измену героя. Это герой может себе позволить обидеться и уйти, героиня уходит, только если ее вынуждает к этому злое волшебство. В популярной в России и очень древней по происхождению сказке о Финисте — ясном соколе злые сестры, заподозрив, что к их младшей сестре прилетает Финист, натыкали острых ножей на окно. Финист прилетел, порезался, обиделся и улетел навсегда. Кстати, плохие сестры, как и братья Ивана-дурака, тоже плохи тем, что себя любят, красуются, о нарядах и женихах думают, что, казалось бы, естественно для молодых девушек, но осуждается, противопоставляясь хорошей младшей, которая озадачила отца поисками странного перышка Финиста — ясна сокола. Не только не обидевшись, но как бы даже ощущая свою вину за потерю любимого, отравляется героиня на его поиски. Уж что только девушка бедная ни делала — три пары железных башмаков износила, три железных посоха изломала, к бабам-ягам ходила, на работу устраивалась. И все это для того, чтобы обнаружить, что ее возлюбленный уже спокойно женился на другой. С большим трудом, хитростью и волшебством, вернула героиня себе своего Финиста, а потом они, как и положено, зажили счастливо.

При всех таких замечательных достоинствах героиня никогда не выпячивает своих заслуг, всегда остается в тени героя. Она только его помощница и покорна ему, принимая его таким, какой он есть. Если даже героиня видит, что герой совершает неразумные поступки, но не может остановить его, она, смирившись, следует за ним, а потом помогает ему выпутаться. Но чаще всего герой слушает свою разумную жену, даже если и не понимает ее поступков, а ее советы идут вразрез со здравым смыслом. Он как бы признает, что ей дано предвидеть больше, чем ему.

Судьбы героя и героини тесно переплетены друг с другом. Только вместе они способны строить счастливую жизнь. Со встречи с героиней начинается возвышение, просветление, вразумление (если он «дурак») героя, с ней, как правило, связаны и испытания, через которые он должен пройти. Но и героиня без своего героя ничто — лягушка лягушкой или прекрасная птица. Ее женское начало, разум, даже волшебные свойства нередко раскрываются только от необходимости бороться за героя и счастье.

В русской сказке «Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что» Федот стрелец ранил птицу, но, вняв ее просьбе, не убил, а принес домой. Оказалась она красавицей-царевной, на которой он женился. Федот во всем слушается жены — говорит: возьми денег в долг, берет, говорит: купи шелку, покупает. Жена же при этом — все для мужа, для семьи, своей красотой и царским званием совсем не гордится, жалеет его по-бабьи, что трудится много, устает, а живут в бедности. С помощью волшебства решила она его от работы избавить (видимо, чтобы он вместо работы дома на печи лежал), соткала прекрасный ковер. Из-за этого влюбился в нее царь, отправил Федота «туда — не знаю куда», а сам к красавице свататься. Но она верна мужу, не соглашается. Интересно, что самого Федота никто и в грош не ставит. Баба-яга говорит: «Сам-то он простой человек, извести его нетрудно бы — все равно, что щепоть табаку понюхать! Да жена у него больно хитра». А он между тем и Шмата-разума добротой на свою сторону переманивает, и купцов обманывает, и богатство для семьи добывает.

Героини русских сказок бывают иногда очень красивыми и получают прозвание Прекрасная. Но чаще всего о внешности героини просто ничего не упоминается, так как это дело второстепенное. Главное достоинство героини западноевропейских сказок, как правило, красота. Она может быть глупой, вредной, жестокой, но ей все прощается, потому что она прекрасна. Кстати, умные женщины в таких сказках обычно воплощают злое начало, вредят героине и нередко стремятся к тому, чтобы лишить ее главного достоинства — красоты.

В русских сказках красавицы прекрасны подчеркнуто сказочной красотой — «ни в сказке сказать, ни пером описать», говорят про них. Ну кто в самом деле в обычной повседневной жизни будет радоваться звезде во лбу или месяцу под косой. Их красота — это своего рода лягушачья кожа или птичьи перышки, нужна только в первый момент встречи, чтобы привлечь внимание героя, завязать знакомство. Красота важна в европейский рыцарской культуре любовного поклонения женщине как невесте или любовнице. В русском же сознании, в сказке женщина прежде всего жена и мать, пусть даже будущая и потенциальная, хозяйка дома, работница, тут важнее совсем иные качества, а не внешняя красота.

С героем и героиней связана центральная для русских сказок тема — семейная жизнь. В начале сказки герой, как правило, покидает семью, в конце, после испытаний и странствий, возвращается с молодой женой или же, если некуда вернуться, создает новую. Именно создание семьи является высшей наградой герою, добрая жена становится венцом его испытаний и подвигов. Очевидно, что это отражает то особое место, которое семья занимала в русском мире в целом. Почти по-сказочному звучит «Домострой», книга, написанная в XVI в., когда говорит о счастье семейной жизни: «Если подарит кому-то Бог жену хорошую — дороже это камня многоценного. Такой жены и при пущей выгоде грех лишиться: наладит мужу своему благополучную жизнь. Собрав шерсть и лен, все, что нужно, исполнит руками своими, будет словно корабль торговый: отовсюду вбирает в себя все богатства. И встанет средь ночи, и даст пищу дому и дело служанкам. От плодов своих рук преумножит богатство. Препоясав туго чресла свои, руки свои утвердит на дело. И чад своих поучает, как и служанок, и не гаснет светильник ее всю ночь: руки свои простирает на труд, утверждает персты на веретене. Милость свою обращает на убогого, и плоды трудов подает нищим — не беспокоится о доме своем ее муж: самые разные одежды нарядные приготовит и мужу своему, и себе, и детям, и домочадцам своим. И потому, когда муж ее будет в собрании вельмож или воссядет со знакомыми, которые всегда почитают его, он, мудро беседуя, знает, как поступать хорошо, ибо никто без труда не увенчан. Доброй женою блажен и муж, и число дней его жизни удвоится — добрая жена радует мужа своего и наполнит миром лета его: хорошая жена — благая награда тем, кто боится Бога, ибо жена делает мужа своего добродетельней: во-первых, исполнив Божию заповедь, благословлена Богом, а во-вторых, хвалят ее и люди. Жена добрая, трудолюбивая, молчаливая — венец своему мужу, если обрел муж такую жену хорошую — только благо выносит из дома своего. Благословен и муж такой жены, и года свои проживут они в добром мире» (Домострой, 1990: 137).

Основа семейного счастья в сказках — судьба, суженость. Не любовь и страсть, а предназначение имеет решающее значение при выборе пары. Да и выбора как такового чаще всего нет. Сказка сознательно, вплоть до абсурда, избегает хоть каких-либо объяснений на тему — почему полюбили. Крадет стрелец у Марьи-царевны Премудрой крылышки. Она обнаруживает пропажу и зовет: «Коль стар человек — будь мне батюшка, а старушка — будь мне матушка; коли млад человек — будь сердечный друг, а красная девица — будь родная сестра!» Вот начало любви, прошедшей потом через трудные испытания.

Еще с большей остротой проявляется тема предназначения в семейном счастье в сказке «Царевна-лягушка». Она же показывает, что покорна судьбе не только героиня, но и герой. Все знают начало сказки. Было у царя три сына. Пришла им пора жениться, дал им отец по стреле и велел натянуть луки. Кто найдет их стрелу, на той и женятся. То есть здесь выбор определяется судьбой, независимо от их желаний, для всех троих сыновей. Двум старшим повезло — им достались генеральская и купеческая дочки. А младший пустил свою стрелу в болото (в некоторых вариантах еще и «грязное», чтобы усилить неприятное чувство), и нашла ее лягушка. Глупость, казалось бы, ошибка, но герой увидел в этом перст судьбы: «Иван-царевич призадумался, заплакал: «Как я стану жить с лягушей? Век жить — не реку перебрести или не поле перейти!» Поплакал-поплакал, да нечего делать — взял в жены лягушу». Далее следует подробность, чтобы никто не сомневался, что лягушка самая что ни на есть обыкновенная: «Их всех обвенчали по ихнему там обряду; лягушу держали на блюде».

Сказка долго держит слушателя в напряжении — Иван живет с лягушкой, а девушкой она оборачивается и чудеса творит, только когда он спит. И только случайно он узнает о ее волшебных свойствах, сжигает кожу и навлекает на обоих несчастье. Теперь ему предстоит вернуть свою суженую, доказать, что он ее достоин. Мораль проста: ты полюби лягушку, поживи с ней, храни ей верность, а там, глядишь, она и станет царевной, хотя бы для тебя.

Европейскую Золушку принц полюбил в облике прекрасной принцессы в роскошном платье и, как честный человек, женился на ней, хотя она и оказалась не той, за кого себя выдавала, всего лишь жалкой дочерью лесничего. В русских сказках ситуация обратная: герой женится на лягушке, убогом существе, а она потом превращается в прекрасную царевну. Сначала жалость к несчастному существу, потом немного терпения и красавица-жена, да еще и с приданым. Во всяком случае, в сказке. Многие верят и терпеливо ждут. Терпение также относится к числу качеств, любимых и ценимых русским народом, недаром поговорка говорит: «Стерпится — слюбится».

Кстати, существует французская сказка «Жених-жаба». Сюжет похож, но акценты расставлены совсем по-другому. Начать с того, что сама идея — решающий выбор за девушкой, она решается выйти замуж за жабу — уже как-то меняет ситуацию. Но и выбор здесь обусловлен исключительно дочерней любовью: жаба отказывается отпускать ее отца, пока девушка не согласится на брак. У жабы немедленно обнаруживается богатый замок, и в первую же брачную ночь она оказывается прекрасным принцем.

Женитьба и семья преображают неказистого в начале героя русских сказок. В одном из вариантов сказки «Сивко-бурко» Иван-дурак целует Елену Прекрасную, обернувшись прекрасным молодцом. Интересно, что потом, на пиру, он устраивает ей своеобразное испытание: «То, — говорит, — я полюбился ей молодцом, теперь она полюби меня в кафтане простом». Елена, конечно, и в простом облике узнала своего нареченного, а потом происходит своего рода «обыкновенное чудо». Вот как трогательно в своей наивной гордости за героя рассказывает об этом сказка: «…скоро с ним обвенчалась; а он-то, Боже мой, какой стал умный да смелый, а какой красавец!.. Сядет, бывало, на коня-летуна, сдвинет шапочку, подбоченится — король, настоящий король! Вглядишься — и не подумаешь, что был когда-то Ванюша».

Есть в сказках и другие замечательные персонажи. Добрые, которые помогают героям, и злые, которые мешают их счастью. Среди помощников часто оказываются спасенные героями животные и даже неодушевленные предметы, а также таинственные старики и старушки, которые помогают в благодарность за полученную краюху хлеба, а еще чаще — за доброе ласковое слово. Злодеи тоже совсем непростые — Кощей Бессмертный, который оказывается смертен, Змей Горыныч, чьи головы надо отрубить все сразу, а то они отрастают заново, морской царь, заманивающий всех к себе под воду. Кощей хочет непременно жениться на героине, для чего и крадет ее, Змей — уничтожить всю русскую землю, морской царь — сохранить своих дочерей и утопить как можно больше людей. Но они не могут противостоять силам добра.

Один персонаж стоит особняком и представляет особый интерес. Это — баба-яга, встречающаяся исключительно в славянских сказках. Она, в зависимости от ситуации, может помогать, а может вредить героям.

Английский посланник Дж. Флетчер, посетивший Россию в 1588 г., в своем сочинении отмечал: «…что касается до рассказа о золотой или яге-бабе (о которой случалось мне читать в некоторых описаниях этой страны, что она есть кумир в виде старухи)… то я убедился, что это пустая басня» (Флетчер, 2002: 113). Здесь показательны два момента: во-первых, указывающий на популярность ее образа, о чем свидетельствует слово «кумир» и упоминание о ней в книгах, видимо иностранных, а во-вторых, сохранявшаяся до того времени (конец XVI в.) вера в ее реальность. Каким-то образом англичанин убедил себя в том, что она выдумка, но ведь верил изначально, а значит, верили в это окружавшие его русские.

Много споров ведется по поводу происхождения и значения ее образа. Кто-то считает ее сторожем потустороннего мира, кто-то — повелительницей всего живого, кто-то — воплощением самой матери-сырой-земли. Есть много загадочного в ее натуре, поведении, внешнем облике, атрибутике.

Например, нет единого мнения по поводу загадочной фразы, которой баба-яга встречает героя: «Русским духом пахнет». Что это за дух такой особый, на который она обращает внимание? В. Пропп считает, что это говорит о том, что к ней пришел живой человек, а она привыкла иметь дело с мертвыми, бестелесными и непахнущими (Пропп, 2000a: 47) (правда, это не объясняет, почему именно русский). Ю. С. Степанов считает, что эта фраза «выставляет ее как чужую, не русскую» (Степанов, 2001: 840). Он же пишет и о существовании реальных «этнических запахов».

На этот факт обращал внимание еще в середине XIX в. русский этнограф С. В. Максимов. Он писал: «Не только внешняя обстановка, но и потребляемая известным народом пища имеет влияние на его животный, специфический запах. Поражают обоняние свежего человека все азиатские народы, пристрастные к употреблению чеснока и черемши… и всякий носит свой особый запах: китайцы и персияне, киргизы и самоеды — в особенности те, которые усвоили ношение шерстяного и мехового платья. В равной степени влияют и ароматические приправы к блюдам, и пахучесть господствующих растений страны и т. п.» (Максимов, 1987: 625). Те, кто ездили за границу до начала перестройки, помнят, что возвращавшиеся «оттуда» пахли каким-то особым, «заграничным» запахом. Сейчас это ощущение несколько притупилось, но не исчезло: приезд в какую-нибудь страну сопровождается определенным набором запахов.

Баба-яга живет в избушке на курьих ножках, летает в ступе, у нее костяная нога и огромные зубы. Она — хранительница огня (в сказке «Василиса Премудрая»), золотых яблок (в сказке «Гуси-лебеди»), множества волшебных предметов (клубочка, показывающего дорогу, богатырского коня и др.), а главное — знания волшебной жизни. Она всегда знает, где найти украденную героиню, как к ней добраться и как ее отвоевать у врагов, которые, кстати, часто являются ее же родственниками. Она своего рода посредник между миром простых людей и иным, сказочным.

Образ бабы-яги хорошо показывает всю глубину, сложность и неоднозначность русских сказок, их психологизм и понимание жизни. Там, где речь идет о необходимости продемонстрировать четкие идеалы, они статичны и условны. Баба-яга — не хорошая или плохая, как, казалось бы, должно быть в сказках, а разная, как в жизни. Найдешь нужные слова, общий язык — будет помощником, а нет — так и съесть может или еще как-нибудь извести. Характерно, что бабу-ягу, в отличие от Кощея или Змея, почти никогда не уничтожают.

Какой же ключик находят к ней герои? Кто-то завоевывает ее доверие лаской, кто-то — беспомощностью ситуации, кто-то — старательным трудом, кто-то — хитростью. Но самый распространенный способ — напомнить ей об обязанностях хозяйки. И здесь также проявляются особенности русской культуры и отношения к жизни. Избушка стоит в лесу, вокруг нет жилья. Путник-герой приходит к ней в дом и сталкивается с ее недоброжелательностью. Особенно раздражает бабу-ягу «русский дух». Но герой не теряется, отвечает ей: «Ну, старая, чего кричишь? Ты прежде напой-накорми, в баню своди, да после про вести и спрашивай». Законы гостеприимства оказываются святы. Вспомнив о своих обязанностях хозяйки, баба-яга ведет его в баню (не для того ли, чтобы «русский дух» отмыть?), потом кормит-поит, спать укладывает. Строго спрашивает: «Что, добрый молодец, дела пытаешь иль от дела лытаешь?» Как будто это важно для нее, серьезный он человек или так, время проводит. Герой рассказывает бабе-яге про свою беду. После этого убивать или есть героя невозможно — хлеб преломили, в доме ее поспал, напомнил ей о том, что она хозяйка. Остается только помогать. В печке баба-яга пытается пожарить только детей малых и неразумных, которые подхода к ней не знают, да и то они все равно от нее сбегают.

В сказках нередко герой отправляется за тридевять земель в тридесятое царство. Иногда оно называется «иное», «небывалое» или как-нибудь еще. Путь к нему долгий и трудный. Отправляется туда герой (реже героиня) либо в поисках утраченной возлюбленной (возлюбленного), или выполняя задание, или просто «на ловлю счастья» и удачи. Описания этих царств очень разные, добирается до них герой по-разному — через непроходимый лес, по морю или через высокие горы. Но всегда встречается там с чудом. И всегда возвращается домой.

Существует распространенное мнение о том, что русский народ всегда находился в своеобразной культурной изоляции — в силу географических, а иногда и политических причин. И что это стало причиной отсутствия интереса к далеким странам, сосредоточенности на своем узком круге, часто в рамках нескольких окрестных деревень, когда поездка в ближайший город становилась масштабным событием. С одной стороны, действительно русский крестьянин жил внутри замкнутого мира, и дальние путешествия были для него не только не доступны, но и не нужны. Страна сама по себе большая, разнообразная, да еще и постоянно расширявшая границы и осваивавшая новые земли. С другой стороны, представление об отгороженности русского человека от окружавшего его мира, в том числе и далекого, были явно преувеличены. Политика, торговля, паломничество всегда связывали Русь, Россию с другими странами: еще великокняжеские дочери выходили замуж за иностранных монархов, новые рынки искали за тремя морями, а святые места посещали отнюдь не только люди духовного звания. Свидетельств постоянного взаимодействия России и мира множество: они находятся в книгах, в записках путешественников, в заимствованных обрядах и деталях быта, в языке и традициях питания.

Свидетельствуют об этом и сказки. В них описываются бескрайние моря и высокие горы, которых нет ни в средней полосе России, ни на юге, ни во многих других регионах (вместе они существуют практически только на Русском Севере). Но это никого не смущает, они не воспринимаются как экзотика. А вот иные страны действительно несут на себе отпечаток волшебства. Они описываются как прекрасные и непохожие на повседневность. В тридесятом царстве встречаются великолепные дворцы, хрустальные или стеклянные горы, «луга зеленые, травы шелковые, цветы лазоревые» (Афанасьев, 1984: 157), прекрасные сады, иногда с золотыми плодами или молодильными яблоками. Дворцы там чаще всего золотые: «А дворец тот золотой и стоит на одном столбе на серебряном, а навес над дворцом самоцветных каменьев, лестницы перламутровые, как крылья в обе стороны расходятся… Лишь только вошли они, застонал столб серебряный, расходилися лестницы, засверкали все кровельки, весь дворец стал повертываться, по местам передвигаться» (там же: 560). Золотой не только дворец, но и колодцы, терема, ограды. Иногда все это алмазное. И живут там часто царь-девицы невиданной красы. А окружают их олени с золотыми рогами, жар-птицы, утки — золотые перышки.

Представление о других странах как о месте прекрасном и удивительном характерно для русской культуры в целом. Интересно, что в словаре констант русской культуры устанавливается связь между понятиями «чужой», «чуждый» и «чудо», «чудесный» (там же: 140). Чудо понимается как «явление, не объяснимое естественным порядком вещей», «странное, необычное».

Описание реальных путешествий русских людей в другие страны очень сильно похоже на сказочное. Столь сильно, видимо, было ожидание «чуда» от этих «чужих» земель. Вот выдержки только из некоторых «хожений»:

«И иные многие столпы стоят по городу из мрамора, много на них надписей, от верха до низа резьбою изукрашены. Много удивительного, уму непостижимо» («Странствий Стефана Новгородца», 1348-1349) (Книга хожений, 1984).

«Стояли на два ряда, одеты одни в багряный бархат, другие в вишневый бархат, один ряд имел на груди жемчуг, другие иное украшение. Под хорами находился чертог с 12 ступенями, шириною две сажени, облачен красным червецом, на нем два столпа золотые… Кто сможет передать эту красоту!» («Хожение Игнатия Смольнянина в Царьград», 1389) (там же).

«Перед воротами этого монастыря лежит жаба каменная. Эта жаба при царе Льве Премудром по улицам ходила, мусор пожирала, а метлы сами подметали. Встанут утром рано, а улицы чисты» («Хожение Зосимы в Царьград, Афон и Палестину», 1419-1422) (там же).

«И видели мы город чудный, и равнины, и горы небольшие, и сады красивые, и палаты весьма чудные, с позолоченными верхами, и монастыри в городе чудные и мощные. И товара в нем всякого полно. И воды проведены в город по трубам, текут по всем улицам. А ныне воды из фонтанов текут, студеные и вкусные… И видели здесь мудрость недоуменную и несказанную. <…> Среди города этого фонтаны устроены, колонны их из меди, позолоченные, весьма чудесные, трех саженей и выше. И у каждого из фонтанов статуи людей пристроены, тоже из меди. И вытекают изо всех этих медных людей воды вкусные и холодные: у одного изо рта, у иного из уха, а у другого из глаза, а у иного из локтя, а у иного из ноздрей, вытекают очень прытко, как из бочек. Статуи эти выглядят просто как живые люди. <…> Так высоки эти горы, что облака вдоль них по ущельям ходят и берутся облака от них же. Снега лежат на них от сотворения гор. Летом же в них жара и зной большой, но снег не тает» («Хожение на Флорентийский собор Неизвестного Суздальца», 1437) (там же).

«В крепости султана семеро ворот, а в воротах сидит по сто сторожей да по сто писцов-индусов: одни записывают, кто войдет, другие записывают, кто выйдет; чужестранцев в крепость не пускают. Дворец его весьма чудесный, всюду резьба да золото, и каждый камень резной и золотом расписан причудливо, а во дворце сосуды разные. <…> А Цейлон же есть пристань Индийского моря немалая, а в нем лежит отец Адам на горе высокой. Да около него родятся драгоценные камни, рубины, кристаллы, белые агаты, смола, хрусталь, наждак. И слоны родятся, а продают их на локоть, да страусов продают на вес. …В Шабате же родится шелк, скатный жемчуг, простой жемчуг, сандал… В Гуджарате родится индиго и лак, а в Камбае родится сердолик. В Райчуре же родится алмаз» («Хожение за три моря Афанасия Никитина», 1466-1472) (там же).

Трудно отличить в них сказку и реальность, так тесно они переплетаются. И уже описание из сказки выглядит порой более обычным, чем из настоящего путешествия.

Но чудеса в конце концов утомляют. И герои сказок, насладившись удивительной жизнью в далеких странах, начинают тосковать и стремиться домой. А сколько тоски по родине звучит в восклицании Афанасия Никитина, шесть лет странствовавшего по восточным странам: «Русская земля да будет Богом хранима! Боже, сохрани ее! На этом свете нет страны, подобной ей, хотя бояре Русской земли несправедливы. Да станет Русская земля благоустроенной и да будет в ней справедливость. О Боже, Боже, Боже, Боже» (там же: 378). Порой, чтобы полюбить родные места, надо с ними расстаться. И сказочное путешествие оказывается еще одним испытанием героя — на любовь к родине.

Важно отметить еще одну особенность сказочного действия. В Европе большинство сказок начинается с почина вроде «давным давно» («once upon a time»). В России это, как правило, «в некотором царстве, в некотором государстве…» Следовательно, в Европе сказочный отсыл идет во времени — когда-то, давным давно происходили чудеса и жили странные существа. В России же — это отсыл пространственный. Там где-то, в далеких странах, эта сказочная действительность существует и по сей день. Кто знает? Таким образом, в русском восприятии сказочной действительности, с одной стороны, чудо всегда существует где-то за тридевять земель, с другой — оно реально в пространстве, а не во времени. Значит, может жить и в дне сегодняшнем.

В сказках раскрывается множество отдельных черт характера русского человека и особенностей его внутреннего мира и идеалов.

Однозначным является отношение к богатству. Жадность воспринимается как большой порок. Бедность же является достоинством. Это не значит, что нет мечты о достатке: трудности крестьянской жизни заставляли мечтать о скатерти-самобранке, о печке, в которой «и гусятины, и поросятины, и пирогов — видимо-невидимо! Одно слово сказать — чего только душа хочет, все есть!», о невидимом Шмате-разуме, который стол яствами накрывает, а потом убирает и т. д. И о волшебных замках, которые за один день сами строятся, и о полцарстве, за невесту полученном, тоже было приятно помечтать долгими зимними вечерами. Но богатство достается героям легко, между делом, когда они о нем и не думают, как дополнительный приз к хорошей невесте или спасенной жене. Стремящиеся к нему как самоцели всегда наказываются и остаются «у разбитого корыта».

Своеобразным представляется отраженное в сказках отношение русского народа к труду. Вот, казалось бы, непонятная с точки зрения идеалов сказка про Емелю-дурака. Лежал он всю жизнь на печи, ничего не делал, да еще и не скрывал причины, отвечал «Я ленюсь!» на все просьбы о помощи. Пошел как-то по воду и поймал волшебную щуку. Продолжение хорошо знакомо всем: щука уговорила его отпустить ее назад в прорубь, а за это обязалась выполнять все желания Емели. И вот «по щучьему веленью, по моему прошенью» сани без лошади везут дурака в город, топор сам дрова рубит, а они в печь складываются, ведра маршируют в дом без посторонней помощи. Мало того, Емеля еще и дочку царскую заполучил, тоже не без вмешательства волшебства. Конец, правда, все-таки обнадеживающий (в детских пересказах его почему-то часто опускают): «Дурак, видя, что все люди как люди, а он один был нехорош и глуп, захотел сделаться получше и для того говорил: «По щучьему веленью, а по моему прошенью, кабы я сделался такой молодец, чтоб мне не было подобного и чтоб был я чрезвычайно умен!» И лишь успел выговорить, то в ту ж минуту сделался так прекрасен, а притом и умен, что все удивлялись».

Эту сказку часто трактуют как отражение извечной склонности русского человека к лени, безделью. Говорит же она, скорее, о тяжести крестьянского труда, рождавшего желание отдохнуть, заставлявшего мечтать о волшебном помощнике. Да, если тебе повезет и ты поймаешь чудо-щуку, можно будет с удовольствием ничего не делать, лежать на теплой печи и думать о царской дочке. Все это, конечно, также нереально для мечтающего об этом мужика, как ездящая по улицам печка, и ждет его обычная трудная повседневная работа, но помечтать-то о приятном можно.

Сказка раскрывает и еще одно отличие русской культуры — в ней нет святости понятия труда, того особого трепетного отношения, на грани «труд ради самого труда», которое свойственно, например, Германии или современной Америке. Известно, например, что одной из распространенных проблем у американцев является неумение расслабиться, отвлечься от дела, понять, что ничего не случится, если на неделю уехать в отпуск. Для русского человека такой проблемы нет — отдыхать и веселиться он умеет, а работу воспринимает как неизбежность.

Известный философ И. Ильин считал такую «лень» русского человека частью его творческой, созерцательной натуры. «Созерцанию нас учило прежде всего наше равнинное пространство, — писал русский мыслитель, — наша природа, с ее далями и облаками, с ее реками, лесами, грозами и метелями. Отсюда наше неутолимое взирание, наша мечтательность, наша созерцающая «лень» (Пушкин), за которой скрывается сила творческого воображения. Русскому созерцанию давалась красота, пленявшая сердце, и эта красота вносилась во все — от ткани и кружева до жилищных и крепостных строений» (Русская идея, 1992: 437). Пусть нет рвения и возвеличивания труда, зато есть чувство прекрасного, слияние с природой. Это тоже приносит свои плоды — богатое народное искусство, выразившееся в том числе и в сказочном наследии.

Иногда герои награждаются за свое страдание. Эта тема также особо любима русской сказкой. Часто симпатии оказываются на стороне героев (еще чаще — героинь) не в силу их особых качеств или совершаемых ими поступков, а из-за тех жизненных обстоятельств — несчастье, сиротство, бедность, — в которых они оказались. В этом случае спасение приходит извне, ниоткуда, не как результат активных действий героя, а как восстановление справедливости. Такие сказки призваны воспитывать сострадание, сочувствие к ближнему, чувство любви ко всем страждущим. Как тут не вспомнить мысль Ф. М. Достоевского о том, что страдание необходимо для человека, т. к. укрепляет и очищает душу.

Свидетельствуют русские сказки и об особой вере русского человека в значение сказанного слова. Так, существует отдельный цикл из разряда сказок-легенд, в котором весь сюжет завязан на разного рода случайно вырвавшихся проклятиях. Характерно, что известны только русские варианты подобных сказок. В одной из них, например, сын, проклятый матерью еще во чреве, попал в руки к нечистой силе. По очереди все едут его выручать — отец, потом мать, потом жена. Спасает, конечно, жена, не побоявшаяся прыгнуть за ним в прорубь к чертям со словами «Друг мой сердечный, закон неразлучный! Теперь я от тебя не отстану!.. Ты в воду, и я за тобой!» (Афанасьев, 1984: 229). В волшебных сказках также подчеркивается важность произнесенного слова, необходимость держать его: пообещал жениться на той, которая найдет стрелу, — надо выполнять; сдержал слово и ходил на могилу к отцу — будешь награжден; произнесла обещание выйти замуж за того, кто украл крылышки, — выполняй. Этими простыми истинами наполнены сказочные сюжеты.

Слово открывает двери, поворачивает избушку, разрушает чары. Пропетая песенка возвращает память мужу, забывшему и не узнавшему свою жену, козленочек своим четверостишием (кроме него, видимо, он ничего говорить не умеет, иначе бы объяснил, что случилось) спасает сестрицу-Аленушку и себя. Слову верят, без всякого сомнения. «Я тебе пригожусь», — говорит какой-нибудь зайчик, и герой отпускает его, уверенный (как и читатель), что так и будет.

Еще в русских сказках, как и в русском народе, сильна вера в чудо. Конечно, все волшебные сказки в мире строятся на каких-то необыкновенных событиях. Но нигде чудесное так не довлеет над сюжетом, как в русских. Оно нагромождается, переполняет действие, иногда оно даже и не нужно для развития событий. И в него всегда верят, безоговорочно и без тени сомнения. Невольно возникает параллель с днем сегодняшним. Уже сколько лет дурят русского человека, а все равно он верит и покупается. Другие народы уже поняли бы, что нельзя ездить по супердешевым путевкам в Турцию и Египет или верить в какие-то мифические работы, где за месяц заплатят столько, сколько в другом месте за всю жизнь, а все равно верят — и едут, и обманываются, и возвращаются разочарованными, и опять едут. Россия поистине благодатная почва для мошенников, настолько сильна в народе вера в чудо и в то, что лучшее все-таки возможно.

Наконец, русские сказки удивляют часто отсутствием логики и здравого смысла. Сказочники даже не пытаются связать или объяснить явления. Кажется, что они часто вполне сознательно избегают этого. Потому что все это не нужно, только затемняет внутреннюю мысль и логику повествования. Именно поэтому русские сказки так трудно понять народам с рациональным мышлением. Так же как трудно понять и поступки русского человека (не отсюда ли выход — идея о загадочной русской душе, хоть как-то объясняющая то, что происходит).

Вот типичный диалог (сказка «Летучий корабль»): «Старик спрашивает дурня: «Куда идешь?» — «Да царь обещал отдать свою дочку за того, кто сделает летучий корабль». — «Разве ты можешь сделать такой корабль?» — «Нет, не сумею!» — «Так зачем же ты идешь?» — «А Бог его знает!»» (там же: 144). За этот замечательный ответ (потому, что он честный?) старик помогает герою добыть царевну. Это вечное странствие «не знаю куда», в поисках «не знаю чего» присуще русским сказкам и русской жизни.

Почему героиня любит никудышного героя? Откуда герой, никогда не покидавший ранее родного дома, знает, какие слова сказать избушке, чтобы она повернулась «к нему передом», а какие — бабе-яге, чтобы она его не съела? Почему купец не удивляется, когда жена просит его купить ей «чудо-чудное, диво-дивное»? Каким образом герой добирается «туда, не знаю куда» и находит «то, не знаю что». Сказки не дают ответа на эти вопросы. Да они не нужны ни слушателю, ни читателю.

Сказки раскрывают все важнейшие стороны русской жизни. Практически все основные темы, которые будут рассмотрены в последующих главах, в той или иной степени затронуты в народном фольклоре. Сказки — неисчерпаемый источник сведений о национальном характере. Сила их и в том, что они не только раскрывают его, но и создают.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Азадовский, М. К. (1932) Русские сказочники // Русская сказка. Избранные мастера. В 2 т. / Ред. и коммент. М. К. Азадовского. Т. 1. М.-Л.

Аксаков, С. Т. (1955) Собрание сочинений. В 4 т. Т. 1. М.

Английские народные сказки (1957) / Сост. и пер. Н. Шеришевской. М.

Афанасьев, А. Н. (1897) Народные русские сказки. Т. 1. М.: Типография Т-ва И. Д. Сытина.

Афанасьев, А. Н. (1984) Народные русские сказки. В 3 т. Сер. «Литературные памятники». М.: Наука.

Афанасьев, А. Н. (1986) Народ-художник. М.: Сов. Россия.

Афанасьев, А. Н. (1994) Поэтические воззрения славян на природу. В 3 т. Т. 1. М.: Индрик.

Быт великорусских крестьян-землепашцев (1993) / Описание материалов этнографического бюро князя В. Н. Тенишева. СПб.

Веселовский, А. Н. (1938) Собрание сочинений. Т. 16. М.-Л.

Вышеславцев, Б. П. (1995) Русский национальный характер // Вопросы философии № 6. М.: Наука.

Гримм, Братья (2005) Госпожа Метелица. М.

Громыко, М. М. (1991) Мир русской деревни. М.

Домострой: Сборник (1990) / Вступ. ст., сост. и комент. В. В. Колесова. М.: Советская Россия.

Елеонская, Е. Н. (1994) Сказка, заговор и колдовство в России. Сборник трудов. М.

Забелин, И. Е. (2000) Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Ч. II. М.: Яз. рус. культуры.

Итальянские народные сказки (1959) В пересказе Н. В. Гессе и З. М. Задунайской. Л.

Книга хожений (1984) Записки русских путешественников XI — XV вв. Сер. «Сокровища древнерусской литературы» // Сост., подг. текста, перевод, вступит ст. и комм. Н. И. Прокофьева. М.: Советская Россия. С. 268, 284, 301, 319, 320, 321, 370, 375.

Левшин, В. А. (1780-1783) «Русские сказки», М.: Унив. тип. Н. Новикова.

Максимов, С. В. (1987) Куль хлеба. Л.

Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе (1922) // Русский исторический журнал. Кн. 8.

Пропп, В. Я. (2000a) Исторические корни волшебной сказки. М.

Пропп, В. Я. (2000b) Русская сказка. М.: Лабиринт.

Пропп, В. Я. (2000c) Собрание трудов. Русская сказка. М.

Пушкин, А. С. (1937) Полное собрание сочинений. В 16 тт. Т. 13. М.-Л.

Русская идея (1992) / Сост. М. А. Маслин. М.

Русские сказки (1971) В ранних записях и публикациях (XVI-ХVIII вв.). Л.

Степанов, Ю. (2001) Константы: словарь русской культуры. М.

Тимофеев, П. Т. (1787) Руския сказки. М.

Трубецкой, Е. (2000) Три очерка о русской иконе. Приложение. М.

Флетчер, Дж. (2002) О русском государстве. М.: Захаров.

Цветок папоротника (1990) Сказки русских писателей XVII-XX веков. М.: Московский рабочий.

Чулков, М. Д. (1766-1768) Пересмешник, или Словенские сказки. Ч 1-4. М.

Этнография восточных славян: Очерки традиционной культуры (1987) / Отв. ред. К. В. Чистов. М.: Наука.